ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК*
По переизданию в кн.: Дмитриева Н. К., Моисеева А. П. Философ свободного духа (Николай Бердяев: жизнь и творчество).—М.: Высш. шк., 1993. — 271 с. №481 по библиографии Клепининой.
Самобытная русская мысль и литература родились из недовольства настоящим. Ее устремленность к будущему или прошлому.
Основная черта русской мысли XIX в. — ее цельность, нежелание дифференцировать культурные области, проникнутость мысли чувством и волей.
Народ, в котором является такой великий гений, как Пушкин, сознает себя великим народом.
Русская литература XIX в. — великий памятник русского духа. Бе пророческий характер, мучение о судьбе народа, искание правды и спасения. Жуткое предчувствие надвигающейся катастрофы.
Русские писатели не были закованы в нормах цивилизации и потому прикасались к тайне жизни и смерти. Выход за пределы искусства, преодоление индивидуализма, искание соборного начала.
Русская литература не была ренессансной. Она рождалась не
______________________________
*Мосты. Мюнхен. 1960. № 5.
262
от избытка жизни, а от муки и боли о страданиях мира, из жажды спасения и Царства Божьего.
В русской литературе — жажда выхода за пределы искусства. Достоевский исследует духовные глубины, пределы, окраины человеческой души, а не ее рационализированную дневную поверхность.
С Достоевским появляется новая душа. Начинается революция духа. Его творчество — огненный поток, дионисический вихрь.
Достоевский берет человека отпущенным на свободу, выпавшим из-под закона, и исследует его судьбу, открывает последствия свободы. У Достоевского Свет во тьме светит.
Достоевский самый динамичный художник. Он выражает внутреннюю революцию духа, противоречие его духовной революционности и его консерватизма. Толстой — художник статики. Он изображает установившийся быт и строй, но революционен в своем сознании.
Толстой чувствовал, что вся наша культура, вся социальная жизнь не настоящая жизнь, что за ней скрыта настоящая жизнь, первожизнь. Он чувствовал эту первожизнь, как художник, и не мог ее выразить в своем узком, малом рационалистическом сознании.
У Толстого нет чувства Христа. Ему совершенно чужда идея искупления. В Толстом сочетается крайний отвлеченный спиритуализм: отрицание исторической плоти, с отрицанием всей духовной жизни, с идеалом возвышенной животности.
Толстой признавал личную жизнь ложной жизнью, потому что она связана с ужасом смерти. Но смерти нет, когда отрицается личная жизнь.
Толстой истребляет во имя отвлеченного добра все богатство бытия. Демонический демонизм.
Толстой рационалист, который хотел, чтобы учение Христа было разумным, требует безумия, непротивления злу, предлагает рискнуть всем.
Христианство Леонтьева аскетически-монашеское. Его отношение к миру остается язычески-аскетическим.
Леонтьев не понимает, почему сапожнику легче поклониться, чем вождю или жрецу.
В. Соловьев не принадлежит ни к какому направлению, ни к какому лагерю. Он ничей, и он многих.
В. Соловьев гладкой теологией и метафизикой прикрывал свою природу. Он ночной и дневной. Он связан с духами природы.
В. Соловьев — странник духа, чуждый всем, кто имеет плоть и кровь.
Розанов родился в воображении Достоевского. Устами Розанова философствует сам Дм. Павл. Карамазов.
Мышление Розанова физиологическое, а не логическое. Магия слов.
Розанов против Христа, но не против церковного быта.
263
Розанов очень русский, но он русская опасность. Для него не существует христианского откровения о личности, и его тянет в безликую стихию рождения, тянет назад.
Для Розанова существует Бог-Отец. Он не знает Сына, не хочет Креста. Его религия возврат назад, а не движение вперед. Мы должны идти к просветленной, одухотворенной плоти, а не возвращаться к старой тленной плоти.
Розанов — гениально-русская баба. Без мужества, без борьбы погруженность в первостихию.
Розанов не понял, что последнее слово христианства не Голгофа, а Воскресение через Голгофу.
У Штейнера «я» не целостный человек, а общность элементов. Человек складной, семь частей.
Рабство Штейнера у естественной рациональной мысли.
У Штейнера отрицание мистерии искупления, отсутствие Бога.
Учение Штейнера — экзотерический эзотеризм. Элементарный учебник неизвестной науки.
Штейнер отрицает не только трагедию смерти, но и зло. Мертвенность — тайна науки Штейнера.
У Штейнера человекобожество. Рождается в человеке Бог. Бог заколдован в природе.
Ницше хотел стоять под знаком рока. Он не хотел победы человека над роком. Отсюда вражда к Сократу. Ницше не заметил, что дионисизм демократичен, аристократичен же аполлонизм.
Маркс изобличает ложь сознания по Фрейду.
Ленин империалист, а не анархист.
Ленин прежде всего создает на целостном миросозерцании центральную организацию — партию и по ее образу и всю Россию.
Ленин — противник демократии и демократических свобод. Мотивы силы и власти отодвигают на второй план мотивы сострадания и правды. Жестокость. Помешательство на рационализации и регуляции.
Ленин — типичный русский человек — простота, грубость, цельность, нелюбовь к прикрасам, нигилистический уклон на моральной почве. Ленин не верит в человека. Благодушие в личной жизни.
Ленин не теоретик марксизма, а теоретик революции.
Ленин соединяет в себе русскую революционно-социалистическую интеллигенцию и русскую империалистическую власть. Волю к социальной правде и волю к могуществу.
Ленин государственный человек, соединяющий максимализм идеи с рационализмом и оппортунизмом. Грубость и сужение его сознания.
264
ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК* (Бердяев о себе)
По переизданию в кн.: Дмитриева Н. К., Моисеева А. П. Философ свободного духа (Николай Бердяев: жизнь и творчество).—М.: Высш. шк., 1993. — 271 с. У Клепининой не учтепно.
Люблю прежде всего Бога, Истину и Свободу духа — больше какого-либо человека.
В этом мире чувствую себя странником.
Не могу удовлетвориться никакой действительностью, как реализацией.
Я должен пройти через Крест, и вся моя жизнь— это величайшая тайна.
Моя психология творчества — преодоление всякой рефлексии и раздвоения. В опыте творчества «я» — выше всякого «не-я». «Я» божественно.
У меня незыблемая вера в Бога. Смысл мира в Боге. Не верю в самодостаточность человека и мира.
Со страшной остротой переживаю зло и страдание мировой жизни.
Несение Креста я переживаю творчески-активно.
Отношусь к миру, как человек, чуждый ему, но чувствую ответственность за мир и за людей.
Очень люблю моих родителей, но у меня всегда было чувство, что я не от родителей родился, а пришел из какого-то другого мира.
Я человек не вчерашнего или сегодняшнего дня или даже завтрашнего. Я смотрю даже не в будущее, а в вечность.
Мне свойственно чувство тоски по родной вечности.
Хочу не только понять смысл жизни, но и реализовать его в полноте жизни.
Я не выношу страха и испуга и в жизни не испытывал их.
Я не люблю славы.
Теперь мне все чаще и чаще кажется, что я больше не в силах выносить непомерность человеческих страданий и также непомерность лжи.
Мое отношение к человеку, к миру, к Богу не поддается повествованию. Оно не есть роман или драма: мой опыт совершенно имманентен. Человек, мир, Бог — мой путь, глубина во мне. Безграничность, безмерность.
Ближе всего мне был идеал мученичества за идею и веру.
Ничего не переживаю авторитарно. Все от свободы и через свободу.
Моя любовь к Библии, книгам Иова, Экклезиасту.
Грех переживаю, как несвободу.
_________
*Мосты. Мюнхен. 1961. № 7. (Эти заметки, частью использованные Бердяевым в его книгах, были собраны его наследницей (свояченицей) Е. Ю. Рапп незадолго до ее кончины. На рукописи имеется ее пометка: «То, что Бердяев записал, или то, что записала Л. Ю. Бердяева в своем дневнике», из высказываний Н. А. Бердяева.)
265
Мне непонятно, как можно погибнуть от каких-либо отношений с женщинами.
Невозможность для меня примириться ни с чем преходящим, потребность в вечности.
Страдание, радость, трагический конфликт — источники моего познания. Я только так познавал, не интеллектуально.
Мое основное чувство: лучше чувствую себя при активном состоянии, чем при пассивном. Сидя лучше, чем лежа.
Блаженство, счастье — раскрытие в себе творческой энергии.
Я не только нахожусь в конфликте с историей, которая меня насилует: я за нее отвечаю. Она мой путь и опыт. Я не должен ее рассматривать, как внеположное мне. Я ничего не должен отбрасы вать в ад и этим себя спасать. За дело Каина и я ответствен.
То, чему я только и могу принадлежать и довериться абсолютно отдать себя без остатка, и есть Бог и только Бог.
У меня нет развития, а есть повороты в разные стороны к раскрытию новых проблем.
Свою мысль я переживаю, как впервые рожденную. Ничего в утверждаю на традиции.
Пейзаж моей земной жизни — безводная пустыня со скалами.
В моем характере есть черта трезвого реализма. Отчетливо восприятие реальностей и нелюбовь, отвержение реальности.
Моя мысль никогда не была сведением счетов с собой, борьбой со своим бессознательным. Она была борьбой с врагом.
Меня всегда интересовали и мучили не догматические, богословские или канонические вопросы, а вопросы о страдании, зле свободе, смысле жизни.
Я должен быть внутренне свободен от власти мира и брать на себя судьбу мира.
Во мне есть сильный апофатический элемент. Все в обыденной исторической жизни мне казалось ничтожным и возмущающим.
Я не верю в существование единой целостной ортодоксии, которую можно обратиться.
Во мне есть сильная нетерпимость идейная и терпимость личная.
Мучительность религиозной жизни.
Меня всегда пленяла жертва любовью (к женщине) во имя свободы.
В моем характере — нелюбовь к лжемистике, оккультному вранью.
Высшее иерархическое положение в мире — быть распятым.
Мое отвращение к политике и совершающемуся в объективном мире ведет не к уходу от этого мира, а к желанию опрокинуть его.
Я никогда не мог войти в какое-либо место или мгновение. Все точки времени или пространства были для меня лишь символами знаками иного мира, иной жизни, трансцендентного.
266
В своих писаниях я не артист. Интересуюсь не совершенством продукта, а тем внутренним голосом, который повелевает мне сказать миру то, что я услышал. Я не могу не сказать.
Писать я могу при самых ужасных условиях. При болезни, при бомбардировках. Душа моя могла трепетать от чувственности, но мой дух оставался свободным и обращенным к работе.
Как найти силу выразить в словах напряженное экстатическое чувство своего «я»! Как описать остроту переживания самого себя! Как тускло, серо — весь мир «не-я», по сравнению с тем, что происходит в моем «я»!
Во мне изначальное чувство своей особенности, непохожести на других. Я только внешне притворялся, что такой же, как другие люди. Всегда чувствовал, что попал не в свой, а в чужой мир.
Самый сильный переворот в моей жизни произошел, когда я был мальчиком. Это было озарение. Мне раскрылось, что всю жизнь я должен искать смысл жизни и Истину.
Я пришел на Запад со своими русскими, хотя и несвоевременными идеями.
Мое чувство людей, как умирающих. На этом чувстве основано мое чувство жалости и заботы о них.
Мой опыт не феноменологический, а духовно-религиозный и антропоцентрический.
Во мне есть много чуждого мне, не моего. Борьба за мою личность есть борьба чуждого во мне. Страдание от проявления во мне того, что «не-я».
«Я» есть фатум самого себя и фатум Богу. «Я» терзает себя и Бога. Отсюда распятие Бога (пережил во сне).
Выработка моей личности есть вытеснение того, что во мне не есть мое подлинное «я», т.е. образ и подобие Бога.
Могу выносить ужас, но не могу выносить печаль.
В философии я всегда стремился не к исследованию проблем, а к раскрытию смысла жизни и созданию лучшей жизни.
Я не скучаю, но мне многое было скучно.
Во мне слаба натура язычника. Я слишком чувствую зло и падшесть мира.
Потребность понять себя.
Есть не только универсальное христианство, но и универсальная религия. Христианство лишь центральная точка — раскрытие предвечной человечности Бога.
В свободе скрыта тайна мира. Свободный дух человека не может вынести принудительного совершенства. Все должно пройти через свободу.
Исчезновение тайны означает ложное познание.
Творческая работа во мне пассивна, нет усилий. Мне кажется, что из глубины во мне поднимаются волны, все выше и выше, все светлее и светлее. Из этих волн рождаются мысли.
267
|
