Фрэнсис Бэкон

СОЧИНЕНИЯ

К оглавлению

ВЕЛИКОЕ ВОССТАНОВЛЕНИЕ НАУК

КНИГА ВОСЬМАЯ

Глава I

Разделение гражданских наук на учение о взаимном обхождении, учение о деловых отношениях и учение о правлении, или о государстве

Существует, великий государь, старинный рассказ о том, как однажды собралось множество философов в присутствии посла чужеземного царя и каждый всеми силами старался показать свою ученость и мудрость, чтобы послу было что рассказать царю об удивительной мудрости греков. Но один из них молчал и ничего не говорил, так что посол, обратившись к нему, сказал: «А что, потвоему, я должен сообщить царю?»—И тот ответил: «Скажи своему царю, что ты встретил среди греков одного, который умеет молчать» '. Впрочем, я и сам забыл включить в наш обзор наук науку молчания, которой, однако (поскольку она в большинстве случаев еще не создана), я буду учить собственным примером. Ведь поскольку сам порядок изложения привел меня наконец к необходимости говорить ниже о науке управления, поскольку я посвящаю свой трактат такому великому государю, который является подлинным мастером в этом искусстве, с младенческих лет познавшим его секреты, и поскольку я не могу забыть, какое место я занимал подле Вашего Величества, я счел более разумным и естественным доказать знакомство с этой наукой скорее своим молчанием перед Вашим Величеством, чем изложением ее. Ведь говорит же Цицерон о том, что в молчании заключено не только искусство, но и своего рода красноречие. Так, упомянув в одном из писем к Аттику о нескольких своих беседах с каким-то человеком, он, пересказывая их содержание, пишет: «И здесь я заимствовал кое-что из твоего красноречия и замолчал» 2. А Пиндар, который так любил неожиданно поражать человеческое воображение, как волшебным жезлом, какой ыдбуд!»

==437

удивительной мыслью, бросил как-то такую фразу: «Иногда несказанное поражает сильнее, чем сказанное» 3. Поэтому я решил хранить здесь молчание или (что ближе всего к молчанию) быть возможно более кратким. Но прежде чем перейти к искусству правления, нужно предварительно сказать довольно многое о других разделах гражданской науки.

Гражданская наука имеет дело с предметом в высшей степени широким и неопределенным и потому с очень большим трудом может быть сведена к аксиомам. Однако кое-что может помочь в преодолении этой трудности. Во-первых, подобно тому как Катон Старший имел обыкновение говорить о римлянах, что «они подобны овцам, стадо которых гнать гораздо легче, чем одну овцу, поскольку, если удастся хотя бы несколько овец из стада направить по нужной дороге, остальные сами пойдут за ними» 4, так и задачи этики, по крайней мере в этом отношении, оказываются несколько более сложными, чем задачи политики. Во-вторых, этика ставит своей целью пропитать и наполнить душу внутренней порядочностью, тогда как гражданская наука не требует ничего, кроме внешней порядочности, которой для общества вполне достаточно. Поэтому нередко случается так, что и при хорошем правлении времена могут быть тяжелыми; ведь и в Священном писании, когда рассказывается о добрых и благочестивых царях, не раз встречается выражение: «Но народ еще не обратил сердца своего к господу богу отцов своих». Таким образом, и в этом отношении задачи этики тяжелее. В-третьих, особенностью государств является то, что они, подобно громоздким машинам, приходят в движение довольно медленно и после больших усилий, но зато не так быстро и приходят в упадок. И как в Египте семь урожайных лет помогли пережить семь неурожайных, так и в государствах хорошая организация правления в предшествующие годы способствует тому, что ошибки последующих лет не сразу оказываются гибельными. Убеждения же и нравы отдельных людей обычно меняются значительно быстрее. И это в свою очередь также осложняет задачи этики и облегчает задачи политики.

Гражданская наука делится на три части в соответствии с тремя важнейшими функциями общества, а именно: на учение о взаимном обхождении, учение о деловых

==438

отношениях и учение о правлении, или о государстве. Ведь существует три основных блага, которых люди ждут для себя от гражданского общества: избавление от одиночества, помощь в делах и защита от несправедливых. И эти три вида мудрости совершенно различны по своей природе и весьма часто отделены друг от друга: мудрость общения, мудрость в делах, мудрость правления.

Действительно, что касается обхождения, то оно не должно быть ни аффектированным, ни тем более небрежным, так как умение вести себя свидетельствует об известном нравственном достоинстве и оказывает большую помощь в удачном осуществлении как частных, так и общественных дел. Ведь как для оратора важна манера поведения (хотя она и является в какой-то мере чисто внешним качеством) настолько, что ей отдают предпочтение даже перед другими сторонами его искусства, которые представляются более важными и существенными, точно так же и для гражданина обхождение и манера поведения (даже если речь идет о внешней стороне дела) играют если не основную, то по крайней мере, очень важную роль. Действительно, сколь важное значение имеет само лицо и его выражение! Правильно говорит поэт: И выраженьем лица слов своих не отрицай5.

Ведь иной человек сможет выражением лица ослабить впечатление от своей речи или вовсе погубить ее. Более того, если верить Цицерону, то выражением лица можно повредить не только словам, но и делам. Так, советуя брату быть как можно любезнее с жителями провинции, он говорит, что любезность состоит не столько в том, чтобы быть доступным для всех, но прежде всего в том, чтобы встречать посетителей с ласковым и приветливым выражением лица: «Нет никакого смысла держать дверь открытой, если лицо заперто наглухо» 6. Мы знаем также, что Аттик перед первой встречей Цицерона с Цезарем, уже в самый разгар гражданской войны, подробно и серьезно давал Цицерону в своем письме советы о том, как придать лицу и жестам выражение достоинства и солидности7. И если столь большое значение имеет одно только выражение лица, то насколько же важнее дружеская беседа и все, что относится к взаимному обхождению. Но конечно же, наиболее полно и концентрированно

==439

выражаются воспитанность и нравственная культура человека в том, чтобы мерить одинаковой мерой и равно ценить как собственное, так и чужое достоинство, что очень хорошо выразил Тит Ливии (хотя и в несколько иной связи), говоря о собственном характере: «Я не хочу показаться высокомерным или подобострастным, ибо первый забывает о чужой свободе, второй — о собственной» 8. G другой стороны, если мы будем уделять слишком большое внимание вежливости и внешнему изяществу поведения, то они выродятся в какую-то уродливую и фальшивую манерность. «Что может быть безобразнее, чем устраивать из жизни театральное представление?» Но если даже дело не дойдет до этих крайних и неприглядных форм, все равно на подобного рода пустяки будет потрачено слишком много времени и душа будет занята заботами об этих вещах больше, чем следует. И подобно тому как в университетах преподаватели обычно предостерегают студентов, слишком увлекающихся встречами и беседами со сверстниками: «Друзья — похитители времени», так и это постоянное внимание и забота ума о соблюдении правил обхождения, без сомнения, крадут немало времени у более серьезных и важных размышлений. К тому же те, кто отличается особенной утонченностью своих манер и своей речи и кажется чуть ли не рожденным только для этого, обычно вполне удовлетворяются одним этим качеством и почти никогда не стремятся к достоинствам более серьезным и более возвышенным; и, наоборот, те, кто сознает за собой тот или иной недостаток в этой области, стремятся утвердить свое достоинство, завоевать уважение к себе; а когда существует уже добрая слава о человеке, тогда почти всякое действие его выглядит достойным; когда же уважения нет, тогда и приходится прибегать к помощи изысканных манер, учтивости и светскому обхождению. Далее, едва ли можно найти более серьезное и чаще встречающееся препятствие для деловой практики, чем не в меру внимательное и скрупулезное соблюдение всех правил такого рода внешней благопристойности и вытекающий из этого другой недостаток — томительный выбор времени и удобного случая. Великолепно сказал Соломон: «Кто оглядывается на ветер, тот не сеет, кто оглядывается на облака — не жнет» 9. Ибо мы должны сами создавать благоприятные обстоятельства, а не ждать их. Словом, вся

==440

эта светская манера обращения представляет собой своего рода одежду души и должна поэтому обладать всеми качествами одежды. Во-первых, она должна быть такой, какую носят все; во-вторых, она не должна быть слишком изысканной и дорогой; в-третьих, она должна быть скроена так, чтобы как можно лучше показать все достоинства, которыми обладает душа, и, наоборот, замаскировать и скрыть те недостатки, которые в ней могут быть; наконец, и прежде всего она не должна быть слишком тесной, чтобы душа могла чувствовать себя свободно и чтобы одежда не сдерживала и не мешала ее действиям. Но эта часть гражданской науки, посвященная взаимному обхождению, весьма удачно изложена рядом писателей и ни в коем случае не должна рассматриваться как нуждающаяся в дополнительном исследовании.

Глава II

Разделение учения о деловых отношениях на учение «об известных случаях» и учение о жизненной карьере. Пример учения «об известных случаях», заимствованных из нескольких притч Соломона. Наставления, относящиеся к искусству делать карьеру

Учение о деловых отношениях мы разделим на учение «об известных случаях» и учение о жизненной карьере, из которых первое охватывает собой все многообразие дел и выполняет роль своего рода секретаря повседневной жизни, второе включает в себя только то, что касается личных успехов каждого человека и для каждого может служить чем-то вроде личной записной книжки или реестром его частных дел. Но прежде чем мы перейдем к рассмотрению отдельных разделов науки о деловых отношениях, мы скажем несколько слов об этом учении в целом. До сих пор еще никто не рассматривал науку о деловых отношениях так, как этого требует важность самого вопроса, что, несомненно, сильно повредило как самой науке, так и ученым в глазах общественного мнения. Именно здесь таится корень пренебрежительного отношения к образованным людям, выразившегося в убеждении, что ученость и мудрость в практических делах очень редко совпадают. Действительно, если посмот-

==441

реть внимательнее, можно заметить, что из тех трех видов мудрости, которые, как мы только что сказали, касаются гражданской жизни, мудрость обхождения с людьми по существу находится в глубоком пренебрежении у ученых, считающих ее чем-то рабски низким, да к тому же и прямо мешающим философским размышлениям. Что же касается мудрости управления государством, то ученые, оказываясь у кормила власти, правда, неплохо справлялись со своими обязанностями, но лишь очень немногие из них достигали высоких должностей. О мудрости же в области деловых отношений (о которой мы и говорим в данный момент), теснейшим образом связанной со всей человеческой жизнью, вообще не существует ни одной книги, если не считать нескольких общих наставлений, которые едва ли могут составить одну или две тощих книжонки и ни в коей мере не соответствуют ни значению, ни объему данного предмета. А если бы существовали хоть какие-нибудь серьезные книги по этому вопросу, подобно тому как они существуют в других областях, то я ни на минуту не сомневался бы, что в этом случае образованные люди, овладев некоторыми практическими навыками, далеко превзошли бы людей необразованных, несмотря на всю их долголетнюю практику, и, как говорят, значительно успешнее поражали бы их их

собственным оружием.

И у нас нет никаких оснований бояться, что удивительное разнообразие материала этой науки не даст никакой возможности сформулировать точные правила; наоборот, этот материал намного меньше того, с которым мы сталкиваемся в науке об управлении государством, а между тем, как нам известно, эта последняя отлично разработана. Создается впечатление, что у римлян в их лучшие времена существовали даже люди, специально занимавшиеся обучением такого рода мудрости. Так, Цицерон свидетельствует, что незадолго до его времени существовал обычай, по которому самые знаменитые своей мудростью и житейским опытом сенаторы (такие, как Корункапий, Курий, Лелий и др.) в определенные часы приходили на форум, где любой гражданин мог спросить у них совета не только по юридическим вопросам, но и по своим житейским делам, например, как выдать дочь замуж, как воспитывать сына, о покупке имения, о заключении контракта, о том, как вести обвинение или за-

==442

щиту и т. д., т. е. о любом деле, которое может возникнуть в повседневной жизни10. Отсюда ясно, что существует определенная наука давать совет в частных делах, основанная на всестороннем знании и опыте общественной жизни. И хотя это знание применяется к частным случаям, само оно является результатом общего изучения аналогичных случаев. Так, мы видим, что в книге «О достижении консульского звания», которую Квинт Цицерон написал для своего брата (а насколько я помню, это единственный дошедший от древних трактат, посвященный какому-то частному деловому вопросу), несмотря на то, что ее главной целью является дать совет по конкретному вопросу, относящемуся к той эпохе, содержится тем не менее множество политических аксиом, имеющих не только преходящее, временное значение, но и дающих некоторые неизменные положения относительно народных выборов. Однако среди всех произведений этого рода нельзя найти ни одного, которое хотя бы в чем-то могло сравниться с афоризмами царя Соломона, о котором Священное писание говорит: «Разум его был подобен песку морскому» ". Ведь подобно тому как морской песок рассыпан по всем берегам земли, так и мудрость его охватила все дела, человеческие и божественные. И в этих афоризмах помимо истин чисто теологического характера мы, безусловно, найдем немало в высшей степени ценных советов и наставлений в практической области, вытекающих из сокровенных глубин мудрости и широким потоком разливающихся по всему бескрайнему разнообразию жизни. А так как учение об известных случаях (которое является частью учения о деловых отношениях) мы относим к числу нуждающихся в развитии, то по установленному нами порядку мы несколько задержимся на этой теме и приведем пример разработки этой науки на материале афоризмов или притч Соломона. И никто, я полагаю, не сможет осудить нас за то, что мы истолковали в политическом смысле одного из авторов Священного писания. Ведь если бы сохранились книги того же Соломона о природе вещей (в которых он писал «о всяком растении, от мха на стене до кедра ливанского» 12, и о всех животных), то, как я полагаю, мы бы имели полное право истолковать их в естественнонаучном смысле; аналогично мы можем поступить и в вопросах политики.

==443

ПРИМЕР ОДНОЙ ИЗ ЧАСТЕЙ УЧЕНИЯ «ОБ ИЗВЕСТНЫХ СЛУЧАЯХ» НА МАТЕРИАЛЕ НЕКОТОРЫХ ПРИТЧ СОЛОМОНА

Притча I

«Мягкий ответ отвращает гнев» 13.

Объяснение

Если ты вызовешь гнев государя или кого-нибудь еще занимающего более высокое, чем ты, положение и тебе дадут возможность объяснить твой поступок, то в этом случае Соломон советует две вещи: во-первых, отвечать; во-вторых, отвечать мягко. Первое положение включает в себя три совета: во-первых, ни в коем случае не следует мрачно и упрямо молчать, потому что это означало бы или что ты признаешь за собой всю вину и тебе, очевидно, нечего ответить, или что ты внутренне обвиняешь своего господина в несправедливости, давая понять, что он не станет слушать даже справедливого оправдания. Во-вторых, ни в коем случае не следует при этом откладывать дело и просить разрешения ответить в какое-нибудь другое время, потому что это или произвело бы такое же впечатление, как и в первом случае (т. е. навело бы на мысль, что ты обвиняешь своего господина в чрезмерной вспыльчивости и неуравновешенности), или совершенно недвусмысленно означало бы, что ты хочешь придумать какое-то хитрое оправдание, а в настоящий момент тебе вообще нечего сказать. Так что всегда самым лучшим будет ответить что-то сразу же и привести в свое оправдание факты, относящиеся к самому делу. В-третьих, это должен быть ответ, я подчеркиваю, ответ, а не одно только признание вины или полная покорность; он должен включать наряду с извинениями и какое-то оправдание. А иначе не удастся избежать беды, за исключением, может быть, того случая, когда ты имеешь дело с людьми благородными и великодушными, но такие встречаются крайне редко. И наконец, ответ должен быть мягким и ни в коем случае не должен быть грубым и резким.

Притча II

«Умный раб справится с глупым сыном и разделит наследство между братьями» 14.

==444

Объяснение

В каждой семье, где царят раздоры ? несогласия, всегда появляется какой-нибудь слуга или бедный друг, приобретающий большое влияние и становящийся арбитром во всех семейных спорах и неурядицах; в результате все семейство и сам глава семьи чувствуют себя обязанными ему. Если этот человек преследует собственные интересы, он может еще сильнее ухудшить положение этой семьи, если же он действительно окажется верным и честным другом, то он принесет семье поистине неоценимую пользу, так что его по праву следует считать братом или по крайней мере спокойно поручить ему заботу о наслед

стве

Притча III

«Если мудрец вступит в спор с глупцом, то рассердится ли он или рассмеется, покоя он не найдет»16.

Объяснение

Нас довольно часто убеждают избегать неравного столкновения, имея при этом в виду, что не следует бороться с более сильным. Но не менее полезен и другой совет, который дает нам Соломон: «Не борись с недостойным, ибо такая борьба абсолютно неравна». Ведь если мы одержим верх, это никто не будет считать победой, а если потерпим поражение, это принесет нам великий позор. И здесь нам не поможет даже и то, что в такого рода состязание мы вступаем как бы в шутку, а иногда — с презрением и отвращением. Ибо, как бы мы здесь ни повели себя, мы покажем себя людьми весьма несерьезными и не сможем достойно выйти из этого дела. Но хуже всего, если окажется, что тот человек, с которым мы вступили в спор, к тому же, как говорит Соломон, еще и в какой-то мере глуп, т. е. если он человек нагловатый и взбалмошный.

Притча IV

«Не прислушивайся ко всему, что говорят, чтобы не пришлось тебе вдруг услышать, как твой раб злословит о тебе» 17.

==445

Объяснение

Трудно себе представить, какой вред наносит нашей жизни бесполезное любопытство ко всему, что может касаться нас, когда мы всячески стараемся разузнать те вещи, знание которых ничего, кроме огорчения, нам не приносит и ни в малейшей степени не помогает решению наших жизненных проблем. Ведь прежде всего это приводит к мучительным душевным страданиям, так как все человеческие отношения — это сплошное предательство и неблагодарность. И если бы можно было изобрести какое-нибудь магическое зеркало, в котором мы смогли бы увидеть всех, кто ненавидит нас, и все, что против нас замышляется, то было бы лучше для нас тотчас же отбросить его прочь и разбить. Ведь все это подобно шороху листьев и скоро исчезает. Во-вторых, такое любопытство отягощает нашу душу излишними подозрениями, а это чрезвычайно мешает всем нашим замыслам, лишая их устойчивости, постоянства и затрудняя их. В-третьих, это же любопытство очень часто удерживает то зло, которое в других обстоятельствах могло бы исчезнуть. Ведь очень опасно затронуть нечистую совесть людей: до тех пор пока они считают, что их проступки никому не известны, они легко меняются в лучшую сторону, но, если они поймут, что их уличили, они начинают выбивать клин клином, поступая еще хуже. Поэтому с полным основанием можно говорить о великой мудрости Помпея Великого, который бросил в огонь все бумаги Сертория, не прочитав сам ни одной и не позволив этого сделать никому другому 18.

Притча V

«Бедность приходит как мирный путник, нищета — как вооруженный враг» 19.

Объяснение

В этой притче изящно показывается, как приходит разорение к людям расточительным и не заботящимся о своем состоянии. Сначала не торопясь, медленным шагом, как прохожий, появляются долги, и постепенно уменьшается капитал, причем это остается сначала почти незаметным; но очень скоро врывается нищета, как во-

==446

оружейный враг, столь могучий и сильный, что ему уже невозможно сопротивляться; и очень правильно говорили древние: «Нет ничего сильнее необходимости»20. Поэтому путнику нужно помогать, а от вооруженного врага — обороняться.

Притча VI

«Кто учит насмешника, тот причиняет вред самому себе, а кто порицает нечестивого, тот позорит себя»21.

Объяснение

Это согласуется с заветом Спасителя: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями»22. Здесь проводится различие между наставлением и порицанием, между насмешником и нечестивцем, наконец, между теми результатами, к которым приводят эти действия: в первом случае — это потерянный труд, во втором — еще и позор. Ведь когда кто-нибудь обучает и наставляет насмешника, то прежде всего он теряет время; кроме того, и другие смеются над его попытками как над совершенно пустым занятием и зря затраченными усилиями, да и сам насмешник в конце концов с отвращением относится к той науке, которой его обучают. Но еще опаснее порицать нечестивого, ибо он не только не слушает, но и сам кидается на своего обличителя, которого он уже возненавидел или же обрушивается на него с бранью, или в крайнем случае впоследствии обвиняет его перед другими.

Притча VI]

«Разумный сын радует отца, глупый же — приносит печаль матери» 23.

Объяснение

Здесь различаются домашние радости и огорчения, радость отца и огорчение матери, приносимые им их детьми. Ведь разумный и порядочный сын особенно радует отца, который лучше, чем мать, способен оценить добродетель и потому больше радуется качествам своего сына, которые влекут того к добродетели; да к тому же его, вероятно, радует и то, что он так хорошо воспитал своего сына и своими наставлениями и своим примером

==447

внушил ему стремление к нравственности и порядочности. Наоборот, мать сильнее сочувствует несчастью сына и страдает за него отчасти потому, что материнское чувство нежнее и тоньше, а, может быть, еще и потому, что она раскаивается в своей снисходительности, которая его избаловала и испортила.

Притча VIII

«Да восславится память о праведном, а имя нечестивых сгниет!» 24

Объяснение

Здесь говорится о различной славе, выпадающей обычно на долю хороших и дурных людей после смерти. Ведь слава о хороших, добрых людях будет вечной и неувядающей; зависть, покушавшаяся на нее при их жизни, исчезнет, а хвалы день ото дня будут раздаваться все громче; слава же дурных людей (хотя благодаря влиянию и поддержке друзей и сторонников она некоторое время и сохранится) вскоре обернется презрением к их имени, и в конце концов все эти незаслуженные восхваления приведут к бесславию, как бы издающему тяжелое и отвратительное зловоние.

Притча IX

«Тому, кто вносит смуту в дом свой, достанется лишь ветер» 25.

Объяснение

Это очень полезное предостережение, касающееся домашних раздоров и волнений. Ведь очень многие видят свое спасение в разделе имущества с женой, лишении детей наследства, беспрестанной смене прислуги, как будто все это может принести им душевное спокойствие или способствовать более успешному управлению их делами. Но почти всегда их надежды развеваются в прах. Ведь, как правило, эти изменения не приводят к лучшему, а самим разрушителям собственной семьи чаще всего приходится испытывать и всевозможные тяготы, и неблагодарность тех, кого они, обойдя других, вводят в свою

==448

семью и делают своими наследниками; к тому же они сами способствуют возникновению далеко не лестных слухов о себе и весьма сомнительной репутации: ведь, как неплохо заметил Цицерон, «репутация всякого целиком зависит от его домашних» 26. Оба этих зла Соломон образно выразил в своих словах: «Владеть ветром», правильно сравнивая с ветром и крушение надежд, и возникновение слухов.

Притча ?

«Конец речи лучше, чем начало» 27.

Объяснение

Эта притча стремится исправить одну из самых распространенных ошибок, встречающуюся не только среди тех, кто особенно любит поговорить, но и среди людей более благоразумных. Дело в том, что люди обычно уделяют больше внимания началу и вступительным частям своих речей, чем их заключению, и намного тщательнее обдумывают вступление и введение в тему, чем заключительную часть речи. А они не должны были бы пренебрегать ни тем, ни другим и всегда иметь наготове хорошо отделанное заключение речи как наиболее важный ее элемент, стараясь обдумать и, насколько это возможно, предвидеть, как следует закончить данную речь, с тем чтобы это наилучшим образом содействовало успеху дела. Но это еще не все. Нужно не только заранее обдумать заключение речи, относящееся непосредственно к самому делу, но и позаботиться о тех словах, которыми можно было бы изящно и остроумно завершить свою речь, даже если они вообще не имеют никакого отношения к делу. Я, например, знал двух канцлеров, людей бесспорно выдающихся и умных, вынужденных в то время нести па себе почти все бремя правления, которые тем не менее принимали за неизменное правило, всякий раз как они говорили со своими государями о делах, никогда не кончать разговор на чисто деловых вопросах, а всегда вставить какую-то шутку или рассказать что-то такое, что было бы приятно услышать государю и, как говорится в пословице, «омыть под конец морские разговоры речной водой»28. И это искусство занимало далеко не последнее место среди их достоинств.

==449

Притча XI

«Подобно тому как дохлые мухи портят прекраснейшие благовония, малейшая глупость губит человека, зна-

„ " 9Q

менитого своей мудростью и славой» -.

Объяснение

Поистине безгранично несправедлива и несчастна участь людей, выдающихся своими добродетелями (как это великолепно отмечается в притче), ибо им никогда не прощают даже самой незначительной ошибки. И подобно тому как в прозрачнейшем бриллианте малейшее зернышко или крошечное пятнышко бросаются в глаза и вызывают какое-то чувство досады, хотя в худшем бриллианте их вообще едва ли и заметили бы, так и малейший недостаток в людях, наделенных выдающейся добродетелью, сразу же бросается в глаза, вызывает толки и подвергается строжайшему осуждению, тогда как в людях обыкновенных такого рода недостатки или вообще остались бы незамеченными, или легко нашли бы себе оправдание. Следовательно, нет ничего более страшного, чем малейшая глупость для очень умного человека, малейший проступок — для человека исключительной порядочности и малейшая оплошность поведения — для человека воспитаннейшего и утонченнейшего. Поэтому было бы совсем неплохо, если бы выдающиеся люди в своем поведении допускали некоторые странности (не впадая при этом в порок) для того, чтобы сохранить за собой известную свободу и сделать мелкие недостатки не столь заметными.

Притча XII

«Насмешники губят государство, мудрецы же отвращают несчастье» 30.

Объяснение

Может показаться удивительным, что, говоря о людях, как бы самой природой созданных и предназначенных для того, чтобы расшатывать и ниспровергать устои государства, Соломон выбрал характер человека не гордого и высокомерного, не самовластного и жестокого, не легкомысленного и не сдержанного, не нечестивого и

==450

преступного, не несправедливого и притеснителя, не мятежного и буйного, не сластолюбца и развратника, наконец, не неразумного и неумелого, а насмешливого. Но именно в этом достойнейшим образом проявилась мудрость царя, великолепно знавшего все пути спасения и ниспровержения государства. Ведь, пожалуй, нет более страшного несчастья для королевств и республик, чем то, когда королевские советники или сенаторы и все те, в чьих руках находятся бразды правления, могут оказаться людьми насмешливого характера. Такого рода люди для того, чтобы показаться смелыми государственными деятелями, всегда преуменьшают размер опасности, а тех, кто оценивает опасность в соответствии с ее реальным характером, изображают трусами. Они издеваются над желанием, не торопясь зрело обдумать и обсудить вопрос, спокойно выслушать различные мнения, называя это нудной говорильней, ничего не дающей для дела. Общественное мнение, к которому прежде всего должны прислушиваться правители в своих решениях, они презирают, называя его болтовней слюнявой черни, вещью неустойчивой и быстро меняющейся. Они не обращают никакого внимания на силу и авторитет законов, видя в них лишь некие путы, которые ни в коем случае не должны препятствовать великим целям. Они отбрасывают прочь как какой-то пустой бред и мрачные предчувствия всякого рода планы и меры предосторожности, имеющие в виду отдаленное будущее. Они подвергают насмешкам и издевательствам людей действительно мудрых и опытных, обладающих большим мужеством и благоразумием. Короче говоря, они расшатывают вообще все основы политического режима. И это особенно заслуживает внимания, поскольку они делают это не в открытом бою, а тайными подкопами, и поэтому все это еще до сих пор не вызывает должного беспокойства у людей.

Притча XIII

«Государь, охотно выслушивающий слова лжи, окружен лишь нечестивыми слугами» 31.

Объяснение

Когда государь бездумно выслушивает и охотно верит всем нашептываниям доносчиков и сикофантов, от него

==451

самого как бы начинает распространяться повсюду тлетворное дыхание, заражающее и развращающее всех его слуг. Одни высматривают, что вызывает страх государя, и раздувают его опасения лживыми россказнями; другие пытаются возбудить в нем недоброжелательство, особенно по отношению ко всем наиболее честным и порядочным людям; третьи, обвиняя других, хотят тем самым смыть собственные грязные дела и преступления; четвертые помогают честолюбивым замыслам и мечтам своих друзей, возводя на них клеветнические обвинения и подвергая преследованию своих соперников; пятые сочиняют, как в театре, целые пьесы против своих недругов, и так далее до бесконечности. Все это касается тех из приближенных государя, которые порочны уже по самой своей природе. Но и те, кто от природы более честен и порядочен, видя, что их честность приносит им весьма мало пользы (поскольку государь не способен отличить истинное от ложного), отбрасывают прочь свою порядочность и нравственность и дают полную возможность дворцовым ветрам нести их по своему произволу. Как говорит Тацит о Клавдии: «Нельзя чувствовать себя в безопасности возле принцепса, ничего не имеющего в своей душе, кроме того, что другие вкладывают в нее» 32. Очень хорошо сказал Комин: «Лучше быть слугой государя бесконечно подозрительного, чем безгранично доверчивого» 33.

Притча XIV

«Справедливый жалеет свою скотину, но сострадание

к нечестивым — жестоко» 34

Объяснение

Сама природа внушила человеку благородное и прекрасное чувство сострадания, распространяющееся даже на животных, которые по божественному установлению подчинены его власти. Поэтому такое сострадание заключает в себе известную аналогию с милосердием государя к своим подданным. Более того, можно совершенно определенно утверждать, что, чем достойнее человек, тем большему числу существ он сочувствует. Ведь люди ограниченной и низкой души считают, что подобного рода вещи не имеют к ним решительно никакого отношения,

==452

но душа, представляющая собой более благородную частицу Вселенной, испытывает чувство общности со всей природой. Поэтому мы находим в древнем законе немало наставлений, носящих не столько чисто ритуальный характер, сколько требующих от людей милосердия: таково, например, запрещение есть мясо с кровью и т. п. А в сектах ессеев и пифагорейцев вообще запрещено было есть мясо животных. Такое же правило существует и поныне среди некоторых народностей империи Могола, сохранивших древние суеверия. А у турок, несмотря на всю как природную, так и приобретенную воспитанием кровожадность и жестокость этого народа, существует обычай подавать милостыню животным, и они никогда не позволяют бить и мучить животных. Но чтобы случайно не создалось впечатление, что сказанное нами распространяется па любое сострадание, Соломон мудро добавляет: «Сострадание к нечестивым—жестоко». Речь идет о тех случаях, когда отводят меч справедливого возмездия от людей преступных и порочных. Ведь такое сострадние по существу хуже, чем сама жестокость. Ибо в данном случае жестоко поступают лишь с несколькими людьми, тогда как такого рода милосердие вооружает и направляет против невинных людей всю армию преступников, поскольку они будут чувствовать себя совершенно безнаказанными.

Притча XV

«Глупец высказывает все свои мысли, а мудрец оставляет кое-что на будущее» 35.

Объяснение

Эта пословица имеет, как мне кажется, в виду главным образом не легкомыслие пустых людей, легко распространяющихся обо всем —и о чем следует говорить, и о чем не следует; не любовь поговорить, заставляющую людей рассуждать безо всякого разбора и безо всякой мысли о чем и о ком угодно; не болтливость, которая может надоесть до тошноты, а другой, более скрытый порок. Речь идет о полном неумении умно и, если можно так выразиться, «политично» строить свою речь, что особенно часто проявляется в частных разговорах, когда один из собеседников сразу, так сказать, одним духом, без вся-

==453

кой передышки высказывает все, что он думает и что, по его мнению, относится к данному вопросу. А это приносит очень большой вред делу. Ибо, во-первых, речь, произносимая с перерывами и по частям, производит гораздо более сильное впечатление, чем беспрерывная, так как, слушая речь, ни на минуту не прерывающуюся, мы не имеем возможности отчетливо и ясно воспринять и взвесить важность обстоятельств и у нас нет достаточно времени, чтобы обдумать все доводы, ибо следующий довод вытесняет предыдущий еще до того, как он глубоко проникнет в сознание. Во-вторых, никто не обладает таким могучим и блестящим красноречием, чтобы с первых же слов заставить умолкнуть своего собеседника, лишив его полностью дара речи: ведь тот что-нибудь ответит в свою очередь, а может быть, и возразит, и вот тогда-то окажется, что то, что следовало сохранить для ответа или возражения, было уже высказано раньше и потеряло всю свою силу и значение. В-третьих, если человек не сразу высказывает свои мысли, но излагает их постепенно, приводя сначала один довод, потом другой, то он сможет по выражению лица собеседника и его ответам судить, какое впечатление произвел на него каждый из этих аргументов и как они были восприняты, так что в дальнейшем ходе беседы он будет говорить осторожнее, или же вообще отбросит какие-то доводы, или более тщательно их выберет.

Притча XVI

«Если ты возбудишь против себя гнев власть имущего, не оставляй своего места, ибо лечение исправит великие ошибки» 36.

Объяснение

Пословица учит, как следует вести себя человеку, вызвавшему гнев и негодование государя. Она дает два совета: первый — не оставлять своего места, второй — уделить самое тщательное внимание лечению, подобно тому как это делается во время какой-нибудь тяжелой болезни. Ведь люди, заметив, что государь разгневан на них, обычно устраняются от выполнения своих обязанностей и функций, ибо не могут стерпеть постигший их позор, боятся своим присутствием растравить рану и, наконец,

==454

желают этим показать государю свое отчаяние и унижение. Мало того, они иногда слагают с себя полномочия и власть, которой они облечены, передавая их в руки государей. Но Соломон осуждает такой путь лечения как опасный и вредный. И у него, конечно, на это есть очень серьезные основания. Во-первых, такое поведение делает слишком заметным сам этот позор, что в свою очередь придает наглости врагам и завистникам, усиливающим свои нападки, а друзья из-за этого становятся более робкими и не решаются прийти на помощь. Во-вторых, это приводит к тому, что гнев государя, который, не получи он огласки, может быть, и прошел бы сам собой, теперь застаревает и, положив уже начало падению человека, сталкивает его окончательно в пропасть. Наконец, в этом отстранении от дел чувствуется какая-то враждебность и недовольство настоящим, а это к негодованию государя присоединяет еще и подозрительность. Что же касается лечения, то здесь можно назвать такие средства. Во-первых, нужно прежде всего остерегаться, как бы из-за какой-то потери чувств или, наоборот, из-за чрезмерного возбуждения их не создалось впечатление, что негодование государя не было замечено или не произвело должного действия, а это значит, что лицо должно выражать не мрачное упрямство и обиду, а строгую и скромную печаль; во всех своих действиях и поступках не нужно выказывать прежней веселости и радости; не будет бесполезным воспользоваться и услугами какого-нибудь друга, который в беседе с государем должен в удобный момент намекнуть на то, какие тяжкие страдания испытывает опальный в глубине своей души. Во-вторых, нужно старательно избегать самых малейших поводов, которые могли бы или оживить в памяти государя то, что вызвало его негодование, или заставить его снова впасть в раздражение и дать ему повод по той или иной причине в присутствии других лиц сделать вам замечание. В-третьих, нужно настойчиво искать любой случай, который мог бы доставить возможность оказать услуги государю, с чем чтобы можно было продемонстировать свое желание искупить прошлую вину и чтобы государь понял, какого слуги ему придется лишиться, если он удалит его. В-четвертых, нужно или умело переложить вину на других, или дать понять, что в ней нет злого умысла, или даже указать на подлость fex, кто оговорил

==455

вас перед государем либо чрезмерно раздул все дело. Наконец, нужно во всех отношениях быть бдительным и приложить все усилия к исправлению положедия.

Притча XVII

«Первый, выступивший по своему делу, бывает прав, а потом выступает другая сторона и обвиняет его» 37.

Объяснение

В любом деле первые сведения, если они хотя бы немного западут в память судьи, пускают там глубокие корни и полностью захватывают его ум, так что это впечатление лишь с большим трудом удается побороть, если только не обнаруживается очевидная ложь в самом сообщении или какая-то неискренность в его изложении. Во всяком случае простая, лишенная всяких ухищрений защита, даже если речь идет о деле справедливом и вполне обоснованном, с трудом может перевесить уже сложившееся под влиянием первой информации впечатление или своими силами вернуть к равновесию весы справедливости, уже склонившиеся однажды в одну сторону. Поэтому самое надежное для судьи — не иметь заранее никакого представления о том, кто прав и кто виноват в этом деле, до тех пор, пока не будут выслушаны обе стороны; а самое лучшее для защитника, если он заметит, что судья предубежден, — приложить все усилия к тому, чтобы (насколько это позволяет дело) разоблачить те хитрости и коварство, к которым прибегла противная сторона для того, чтобы ввести судью в заблуждение.

Притча XVIII

«Кто роскошно кормит раба своего с детских лет его, тот вспоследствии встретит в нем упрямца» 38.

Объяснение

Государи и господа должны по совету Соломона соблюдать меру в своих милостях и благосклонности к слугам. Здесь нужно помнить три положения: во-первых, возвышать приближенных постепенно, а не вдруг; во-

==456

вторых, приучать их к тому, что они иной раз могут встретить отказ; в-третьих (как разумно советует Макиавелли), сделать так, чтобы они всегда имели перед собой какую-то цель, к которой могли бы стремиться и дальше. В противном случае государи в конце концов вместо благодарности и готовности оказать услугу, вне всякого сомнения, встретят со стороны своих приближенных лишь небрежность и непослушание. Ведь внезапное возвышение делает человека высокомерным, постоянное достижение желаемого воспитывает неспособность переносить отказ в просьбе и, наконец, отсутствие целей, к которым стоило бы стремиться, приводит к утрате рвения и старательности в работе.

Притча XIX

«Ты видел человека, проворного в своем деле? Он явится к царям и не останется среди незнатных» 39.

Объяснение

Среди тех достоинств, на которые государи прежде всего обращают внимание и которые они ищут при выборе себе слуг, более всего ценится быстрота и энергичность в исполнении поручений. Люди, наделенные глубокой мудростью, подозрительны государям, ибо они слишком много видят и могут, пожалуй, силами своего ума (как какой-то машиной) заставить своего господина даже вопреки его воле и без его ведома подчиниться их желаниям. Люди, пользующиеся популярностью, ненавистны им, потому что они затмевают славу государей и обращают на себя взоры народа. Люди мужественные часто рассматриваются ими как мятежники, способные на крайности. Порядочные и честные представляются им людьми трудного характера, неспособными исполнить любую волю своего господина. Словом, не существует ни одного достоинства, которое не имело бы своей теневой стороны и не внушало бы известного беспокойства государям; только быстрота в исполнении поручений не заключает в себе ничего, что могло бы не понравиться им. Кроме того, ведь царские желания быстры и не терпят промедления, ибо они могут сделать все, и единственное, чего им еще недостает, — это быстроты исполнения. Поэтому больше всего им доставляет удовольствие быстрота и проворность.

==457

Притча XX

«Я видел всех живущих, которые ходят под солнцем, с этим юношей, который возвысится вместо того» 40.

Объяснение

Эти слова говорят о пустом тщеславии людей, которые всегда собираются вокруг наследников престола. Корнем этого является то безумие, которое самой природой глубоко заложено в человеческие души и выражается в том, что люди слишком сильно предаются надежде. Ведь едва ли найдется такой человек, которому его надежды не были бы приятнее того, чем он реально обладает. Да и вообще все новое приятно человеческой природе, которая жадно стремится к нему. А в наследнике государя эти две вещи — надежда и новизна — объединяются. Эта притча говорит о том же самом, о чем говорилось в свое время в словах Помпея, обращенных к Сулле, которые позднее были повторены Тиберием о Макроне: «Большинство поклоняется восходящему солнцу, а не заходящему» 41. Однако на самих повелителей все это не производит слишком серьезного впечатления и они не придают этому большого значения, как это было с Суллой и с Тиберием: они просто смеются над легкомыслием людей и не сражаются с тенями: ведь, как говорится, «надежда — это сновидение бодрствующих» 42.

Притча XXI

«Был маленький город, и в нем жило немного людей. Пошел против него великий царь и напал на него, построил вокруг города укрепления и начал осаду. И нашелся в этом городе один бедный и мудрый человек, и освободил его своей мудростью; и никто потом не вспомнил об этом бедняке» 43.

Объяснение

Эта притча говорит о дурной и злой душе большинства людей. В трудных и тягостных обстоятельствах они ищут помощи людей мудрых и энергичных, хотя раньше их презирали. А как только трудные времена пройдут,

==458

они отвечают своим спасителям одной неблагодарностью. Макиавелли имел все основания спросить: «Кто неблагодарнее, государь или народ?»44 Но сам он обвиняет в неблагодарности обоих. Случается же это не только по неблагодарности государя или народа, но нередко происходит из-за зависти вельмож, которым в душе неприятен счастливый и удачный исход дела в силу того, что это случилось без их помощи, и поэтому они стараются преуменьшить заслуги этого человека, а его самого унизить.

Притча XXII

«Путь ленивого подобен колючему кустарнику» 45.

Объяснение

Эта притча очень тонко указывает на то, что лень в конце концов приводит .к большим трудностям. Ведь добросовестная и тщательная подготовка не дает ноге споткнуться о какое-нибудь препятствие, но делает дорогу гладкой еще до того, как нога вступит на нее. А кто ленив и откладывает все дела на самый последний момент, тот неизбежно на каждом шагу будет беспрерывно спотыкаться и как бы продираться сквозь колючий кустарник, который будет его задерживать и мешать ему. То же самое можно наблюдать и в управлении домашним хозяйством: если здесь проявить заботу и внимание, то все идет гладко, как бы само собой, без шума и суматохи, если же этого нет, то при любом непредвиденном случае все приходится делать сразу, слуги суе тятся, по всему дому — дым коромыслом.

Притча XXIII

«Кто на суде лицеприятствует, поступает скверно; этот и за кусок хлеба предаст истину» 46.

Объяснение

Притча удивительно мудро замечает, что в судье гораздо опаснее неустойчивость характера, чем корыстолюбие. Ведь взятки дают не все, но едва ли существует хоть одно дело, в котором не встретится хоть что-нибудь,

==459

что могло бы повлиять на судью, если он обращает внимание на личность. Один произведет впечатление как человек известный, другой — как злоречивый, третий — как богатый, четвертый — как приятный, пятый — как пользующийся поддержкой друга; словом, вообще не может быть никакого беспристрастия там, где господствует лицеприятие и по самой незначительной причине, как за этот кусок хлеба, может быть вынесен несправедливый приговор.

Притча XXIV

«Бедняк, притесняющий бедняка же, подобен страшному ливню, приносящему голод» 47.

Объяснение

Та же самая мысль еще в древности была выражена в басне о двух пиявках: напившейся и голодной. Ведь гнет бедного и голодного значительно тяжелее, чем гнет богатого и сытого, потому что ему известны все приемы и способы взыскания податей и он обшаривает все уголки в поисках денег. Ту же самую мысль выражали и сравнением с губками: ведь сухие, они сильно впитывают влагу, а влажные — значительно хуже. Эта пословица дает полезный совет как государям, предостерегая их от того, чтобы они поручали управление провинциями или городами людям нуждающимся и разорившимся, так и народам, напоминая им, что они не должны допускать, чтобы их монархи вынуждены были бороться с нуждой.

Притча XXV

«Праведный, преклоняющийся перед нечестивым, — это замутненный и испорченный родник» "°

48

Объяснение

Притча эта утверждает, что государства прежде всего должны избегать несправедливых и позорных приговоров в каком-нибудь большом и серьезном процессе, и особенно когда речь идет не об оправдании виновного, по об осуждении невинного человека. Ведь обиды, наносимые частными лицами друг другу, конечно, замутняют и загрязняют воды справедливости, но все же это, так

==460

сказать, лишь ручейки ее, несправедливые же приговоры, подобные тем, о которых мы говорим, служа примером другим, оскверняют и заражают сами источники справедливости. Ведь когда суд станет на сторону несправедливости, место установленного порядка займет общественный разбой и человек человеку поистине станет волком49.

Притча XXVI

«Не дружи с гневливым человеком, не иди вместе с безумцем»50.

Объяснение

Насколько свято должны соблюдать и уважать все порядочные люди права дружбы, настолько же тщательно и разумно следует выбирать себе друзей. Во всяком случае мы обязаны переносить все особенности характера друзей в той мере, в какой они сказываются на нас; когда же они заставляют нас изменять наше обычное поведение в отношении к другим людям, дружба становится тягостной и несправедливой. Поэтому, как говорит Соломон, для того, чтобы жизнь наша шла спокойно и мирно, важно прежде всего не иметь никакого дела с людьми вспыльчивыми, способными по любому поводу завязывать ссоры и вступать в перебранку. Такого рода друзья всегда будут впутывать нас в разные споры и столкновения, так что мы будем вынуждены или порвать дружбу, или подвергнуть угрозе собственную безопасность.

Притча XXVII

«Кто скрывает проступок, тот ищет дружбы, кто напоминает о нем, разделяет друзей»51.

Объяснение

Существуют два пути примирения и восстановления согласия: первый начинается с забвения прошлого, второй — с напоминания об обидах, за которым следуют оправдания и извинения. Мне, между прочим, вспоминается мнение одного очень умного политика: «Кто пытается установить мир, не обсудив причин разногласий, тот скорее обольщает людей сладостной перспективой согласия, чем приводит их к подлинному и справедли-

==461

вому согласию». Но Соломон, который был, кажется, мудрее этого человека, придерживается противоположного мнения, высказываясь за забвение прошлого и предостерегая от напоминания о нем. Ведь напоминание о прошлой ссоре несет в себе немало зол: прежде всего это означает, как говорят, «влагать персты в рану»; затем заключает в себе опасность новой ссоры (так как спорящие стороны никогда не могут прийти к согласию относительно того, кто более виноват в ссоре); наконец, опасность содержится уже в самой необходимости оправдания: ведь каждая из сторон скорее предпочитает оказаться простившей обиду, чем получившей прощение.

Притча XXVIII

«Во всяком деле изобилие приносит пользу, но, где много слов, — там обычно и бедность» 52.

Объяснение

Этой притчей Соломон указывает на различие результатов работы языка и работы рук, считая, что в первом случае это нищета, а во втором — изобилие. Ведь те, кто много болтает, много хвастает, многое обещает, почти всегда бывают нищими и не получают никакой выгоды от тех вещей, о которых они рассуждают. Более того, как правило, они чрезвычайно неэнергичны и ленивы в работе и питаются только своими разговорами, как ветром. Поистине, как говорит поэт, «кто молчит, тот крепок» 53. Тот, кто знает, что он мастер своего дела, доволен, собой и молчит; тот же, кто, наоборот, понимает, что он преследует лишь пустые тени, болтает другим о своих великих и удивительных деяниях.

Притча XXIX

«Лучше открытый упрек, чем скрытая любовь»54.

Объяснение

Эта притча порицает бесхарактерность таких друзей, которые не используют права дружбы для того, чтобы свободно и смело указать своим друзьям на их ошибки

==462

и предупредить об угрожающих им опасностях. Такой снисходительный друг обычно рассуждает так: «Что мне делать, какое решение принять? Я люблю его, как никто другой, я бы охотно встал на его место, если бы с ним случилось какое-то несчастье; по я знаю его характер, если я стану говорить с ним откровенно, я его обижу или по крайней мере расстрою, а пользы от этого, однако, не будет; скорее я заставлю его поссориться со мной, чем сумею убедить отказаться от его взглядов», Вот такого бесхарактерного и бесполезного друга и порицает Соломон, утверждая, что больше пользы от явного врага, чем от такого друга, потому что от врага, бранящего нас, можно иной раз услышать то, что друг из-за излишней снисходительности не решается сказать.

Притча XXX

«Умный следит за своими поступками; глупец же прибегает к хитростям» 55.

Объяснение

Есть два вида практической мудрости: одна — истинная и здравая, другая — недостойная и ложная, которую Соломон не боится назвать глупостью. Тот, кто выбирает первую, заботится о своем собственном пути, заранее предвидит опасности, думает о том, как их избежать, прибегает к помощи честных людей, вооружается против бесчестных, осторожен в своих начинаниях, готов и к отступлению, готов и воспользоваться удобным случаем, энергичен в борьбе с препятствиями и вообще принимает во внимание бесчисленное множество других обстоятельств, которые имеют отношение к его собственным действиям и поступкам. Другой же вид целиком сшит из лжи и хитрости и все надежды свои возлагает на обман других людей и на возможность использовать их в своих интересах. Такой вид мудрости пословица эта с полным основанием отвергает не только как бесчестный, но и просто как глупый. Ибо, во-первых, все эти меньше всего принадлежит к тем вещам, которые находятся в нашей власти, и не существует никакого твердого правила, на которое такая мудрость могла бы опираться; наоборот, каждый день здесь нужны все новью

==463

и новые хитрости, поскольку прежние теряют свою силу и устаревают. Во-вторых, кто хоть однажды снискал себе славу хитрого и коварного человека, тот полностью лишил себя важнейшего средства всякой практической деятельности — доверия, и поэтому ему придется столкнуться с тем, что его расчеты не оправдаются. Наконец, все эти хитрости, какими бы прекрасными они ни казались и как бы они ни нравились, все же чаще всего терпят полный крах, что хорошо заметил Тацит: «Хитрые и дерзкие планы хороши в мечтах, тяжелы в исполнении и плохо кончаются» 56.

Притча XXXI

«Не будь слишком справедлив и мудрее, чем нужно; зачем тебе губить себя раньше времени» 57.

Объяснение

Бывают времена, как говорит Тацит, «когда великие добродетели означают вернейшую гибель»58. И это случается с людьми, выдающимися своей добродетелью и справедливостью, порой внезапно, порой же так, что это можно предвидеть уже заранее. Ну а если сюда присоединится еще и благоразумие, т. е. если эти люди еще и осторожны и тщательно заботятся о собственной безопасности, то это им дает лишь то преимущество, что гибель обрушивается на них внезапно как результат глубоко скрытых и тайных козней, дающих возможность избежать осуждения и в то же время совершить неожиданное нападение. Что же касается слова «слишком», которое употребляется в этой притче, то (имея в виду, что это слова не какого-нибудь Периандра59, а Соломона, который часто указывает на зло в человеческой жизни, но никогда не учит ему) его следует понимать как сказанное не о самой справедливости и мудрости (в которых не может быть ничего «слишком»), но о ничтожном и отвратительном тщеславии и стремлении показать себя обладающим этими добродетелями. Нечто подобное имеет в виду Тацит, говоря о Лепиде и считая настоящим чудом, что он ни разу не произнес ни одной раболепной фразы и тем не менее не пострадал в столь страшную эпоху. Он говорит: «Я начинаю размышлять, зависит ли

==464

только от рока, или это и в нашей власти, найти некий средний путь между отвратительным раболепием и упрямой непреклонностью, свободный одновременно и от опасности, и от позора?»60

Притча XXXII

Дай мудрецу возможность, и у него прибавится муди» 61.

рости» 61.

Объяснение

Пословица устанавливает различие между той мудростью, которая созрела и стала неотъемлемой принадлежностью человека, и той, которая только слегка скользит в мозгу или о которой говорят, но которая еще не пустила глубоких корней. Ведь первая, как только представится случай, где бы она могла проявить себя, тотчас же пробуждается, принимается за дело, растет так, что, кажется, превосходит самое себя; вторая же, которая до того, как представился случай показать себя, была бодрой и энергичной, теперь приходит в изумление и смущение, так что даже тот, кто считал, что он обладает ею, начинает сомневаться, не были ли его представления о ней чистейшей фантазией и пустыми мечтами.

Притча XXXIII

«Кто громко хвалит друга своего с раннего утра, будет для него проклятием» 62.

Объяснение

Умеренные, своевременные и заслуженные похвалы очень много значат для репутации и положения людей; неумеренные же, крикливые и несвоевременные не приносят никакой пользы, более того, они, как говорит притча, чрезвычайно вредны. Во-первых, они явно выдают себя, показывая, что они или рождены чрезмерным пристрастием, или намеренно преувеличены скорее для того, чтобы фальшивыми славословиями заслужить расположение этого человека, чем для того, чтобы воздать ему должное. Во-вторых, сдержанные и скромные

16 ?, Бэкон, том ?

==465

похвалы как бы приглашают присутствующих добавить к ним еще что-нибудь, несдержанные же и чрезмерные заставляют, наоборот, что-то убавить и преуменьшить. В-третьих (и это самое главное), они порождают зависть к тому, кого слишком хвалят, потому что создается впечатление, что все эти чрезмерные похвалы преследуют цель обидеть и оскорбить других, которые в не меньшей степени их заслуживают.

Притча XXXIV

«Как в воде отражается лицо, так сердца людей понятны для мудрых» 63.

Объяснение

Притча говорит об отличии умов мудрецов от умов остальных людей, сравнивая первые с гладью воды или зеркалом, которые отражают вид и образы вещей, а вторые уподобляя земле или необработанному камню, в которых ничего не отражается. Сравнение души мудрого человека с зеркалом тем более метко, что в зеркале можно вместе с образами других людей увидеть и свой собственный образ, а это без помощи зеркала недоступно даже самим глазам. Поэтому если ум мудрого человека настолько гибок и проницателен, что способен наблюдать и познавать бесчисленное множество других умов и характеров, то остается только приложить максимум усилий к тому, чтобы и методы наблюдений были столь же разнообразны, как и их объекты.

К тысячам сможет сердец умный ключи подыскать и.

На этих пословицах Соломона мы задержались, быть может, несколько дольше, чем это было необходимо для простой иллюстрации, но нас слишком увлекло значение самой темы и величие автора.

Не только у евреев, но и у других древних народов мудрецы очень часто, сделав какое-то наблюдение, которое могло бы быть полезным в жизни людей, выражали его в краткой и чеканной форме какой-нибудь сентенции, притчи или даже мифа. Но что касается мифов, то (как было сказано в другом месте65) они в свое время заменяли собой и пополняли недостаток примеров, но теперь,

==466

когда мы в изобилии обладаем историческим материалом, появился более правильный и быстрый путь к поставленной цели. Наиболее подходящим методом изложения, лучше всего отвечающим столь разнообразному и многочисленному материалу, который охватывается трактатом, посвященным деловым отношениям и известным случаям, является тот, который избрал Макиавелли для изложения политических вопросов, а именно наблюдения или, как говорят, рассуждения на материале тех или иных исторических примеров. Ибо знание, которое совсем недавно, буквально на наших глазах было извлечено из частных фактов, лучше других знает обратный путь к этим фактам; и, конечно же, значительно больший результат достигается тогда, когда рассуждения и размышления вытекают из примеров, чем тогда, когда пример лишь иллюстрирует рассуждение. И это вопрос не только порядка изложения, но и самого существа дела. Ведь когда пример выступает как основа всех рассуждений, он обычно излагается наиболее подробно, знакомя нас со всей суммой обстоятельств, а это иной раз заставляет изменить ход рассуждения, а иногда дополняет его, что делает этот пример образцом для подражания и практической деятельности. Когда же, наоборот, примеры приводятся лишь для подтверждения рассуждения, они излагаются кратко и сухо и, подобно рабам, лишь исполняют волю рассуждения.

Но вот какого рода различие было бы весьма интересно отметить: если всеобщая история дает нам великолепный материал для рассуждений на политические темы, подобный трактату Макиавелли, то факты из жизнеописаний прекрасно могут быть использованы как прецеденты деловой практики, поскольку этот жанр охватывает все разнообразие конкретных случаев и событий, от самых важных до самых незначительных. Но это не все; можно найти еще более подходящий материал для выработки предписаний в деловой практике, чем тот, который дают нам оба этих вида истории. Мы имеем в виду письма, но, разумеется, содержательные и серьезные, такие, как письма Цицерона к Аттику и некоторые другие, потому что письма дают нам обычно более живое и точное представление о событиях, чем хроники и жизнеописания. Таким образом, мы сказали все и о содержании, и о форме пер-

16

*

==467

вого раздела учения о деловых отношениях, которое исследует известные случаи и которое, как мы считаем, должно быть создано.

Есть и другой раздел того же учения, который так же отличается от первого, о котором мы говорили, как отличаются понятия «быть мудрым» и «быть мудрым для себя». Первое как бы направлено от центра к окружности, второе — от окружности к центру. Ведь существует определенное умение давать советы другим и существует умение заботиться о собственных делах; они иногда совмещаются, но чаще не совпадают. Многие весьма разумно ведут собственные дела, но совершенно беспомощны в управлении государством и не способны даже дать разумного совета другим; они похожи на муравьев — существ, хорошо умеющих заботиться о самих себе, но очень вредных для сада. Эта способность «быть разумным для себя» была прекрасно известна еще самим римлянам, хотя они умели в то же время наилучшим образом заботиться и об интересах родины. Поэтому комический поэт говорит: «Ведь, ей-богу, мудрец сам создает свое счастье!»66 Это даже стало у них пословицей: «Каждый человек— кузнец собственного счастья» 67, а Ливии приписывает это качество Катону Старшему: «В этом человеке была такая сила ума и таланта, что, где бы он ни родился, он, вероятно, сам создал бы себе счастье» 68.

Этот род мудрости, если его слишком подчеркивать и выставлять напоказ, всегда рассматривается не только как «неполитичный», но даже как в чем-то несчастливый и зловещий. Это можно видеть на примере афинянина Тимофея, который, совершив немало славных деяний во славу и на пользу своего государства и отчитываясь перед народом о своей деятельности (как это было в то время принято), рассказ о каждом из своих дел завершал следующими словами: «Но в этом нет никакой заслуги фортуны» 69. И случилось так, что впоследствии у него никогда не было ни в чем удачи. Конечно, ведь эти слова слишком заносчивы и звучат высокомерно, подобно словам Иезекииля о фараоне: «Ты говоришь, это моя река и сам я создал самого себя», или словам пророка Аввакума: «Они радуются и приносят жертвы собственным сетям» 70, или еще словам поэта о «презирателе богов» Мезенции: Будь мне за бога рука! Да поможет мне дрот, что колеблю л.

==468

Наконец, Юлий Цезарь никогда, насколько мне известно, не выдавал безумия своих тайных помыслов, за исключением одного случая. Когда предсказатель стал говорить ему, что расположение внутренностей жертвы неблагоприятно, он тихо проворчал: «Будет благоприятно, если я захочу» 72, и эти слова не намного опередили его трагическую гибель. Действительно, эта чрезмерная самоуверенность, как мы уже сказали, не только нечестива, но и зловеща. Поэтому великие и истинно мудрые люди предпочитали все свои успехи приписывать своему счастью, а не достоинствам и энергии: так, Сулла дал себе прозвище «счастливый», а не «великий», а Цезарь (на этот раз удачнее), обращаясь к кормчему корабля, сказал: «Ты везешь Цезаря и его счастье» 73.

Однако же такие сентенции, как «Каждый человек — кузнец собственного счастья», «Мудрец будет господствовать над звездами», «Для добродетели нет недоступной дороги» 74 и т. п., если их понимать скорее как своего рода шпоры для энергии, чем для дерзости, считая, что они должны породить в людях настойчивость и твердость в осуществлении принятого решения, а не заносчивость и бахвальство, с полным основанием рассматривались как здравые и полезные и, без сомнения, занимали такое место в сознании великих людей, что они иногда с трудом скрывали подобные мысли. Мы, например, видим, что Август Цезарь (который скорее отличался от своего дяди, чем уступал ему, но во всяком случае был человеком несколько более скромным), умирая, попросил друзей, стоявших у его ложа, аплодировать ему, когда он испустит последний вздох, как бы сам сознавая, что он удачно сыграл свою роль в жизни75. Этот раздел науки также должен быть отнесен к числу тех, которые необходимо создать, не потому, что эта наука не применяется на практике, наоборот, нужда в ней возникает слишком часто, но потому, что книги хранят о ней глубокое молчание. Поэтому, по нашему обыкновению, как и раньше, мы рассмотрим здесь некоторые важнейшие моменты этого учения. Будем называть его «Кузнец счастья» (как мы говорили), или «Учение о жизненной карьере».

На первый взгляд может даже показаться, что я говорю о чем-то новом и необычном, собираясь научить людей тому, каким образом они могут стать «кузнецами своего счастья», т. е. излагая учение, которое наверняка

==469

с радостью захотят изучать буквально все, пока не увидят, какие трудности оно заключает в себе. Ведь то, что необходимо для достижения счастья, не менее значительно, столь же редко и не менее трудно, чем то, что необходимо для достижения добродетели, и в равной мере тяжело и трудно стать и истинным политиком, и истинно нравственным человеком. Разработка же этого учения в огромной степени содействует росту значения и авторитету науки. Ведь прежде всего для чести науки чрезвычайно важно, чтобы все эти догматики поняли, что образование ни в коем случае не должно быть похожим на жаворонка, который умеет только носиться в вышине, наслаждаясь собственным пением, и больше ничего; нет, оно скорее должно быть сродни ястребу, который умеет и парить в вышине, и, если захочет, броситься вниз и схватить добычу. Далее, развитие этого учения способствует и совершенствованию наук, ибо основным принципом всякого подлинного исследования является то, что в материальной сфере нет ничего, что бы не имело параллели в хрустальной сфере, т. е. в интеллекте. А это означает, что в практике не может быть ничего, что не имело бы какой-то своей науки или теории. Однако наука все же без особого восхищения смотрит на это искусство строить счастье и считает это делом второстепенным. Ведь ни для кого ни при каких обстоятельствах собственное счастье не может быть платой, достойной ниспосланного нам богом даром бытия. Более того, нередко люди выдающиеся добровольно отказываются от собственного благополучия для того, чтобы посвятить себя более возвышенным целям. Тем не менее счастье также достойно быть объектом исследования и посвященной ему науки в той мере, в какой оно является орудием добродетели и приносит пользу другим.

К этой науке относятся как некоторые общие правила, так и множество частных советов самого разнообразного характера. Общие правила касаются истинного познания других людей и самого себя. Первое предписание, являющееся основой для познания других людей, требует, чтобы мы всеми силами стремились найти то окно, которое некогда хотел найти Мом76: обнаружив в человеческом сердце множество тайников, темных уголков, он пожалел о том, что не существует окна, через которое можно было бы рассмотреть все эти темные и запутанные

==470

закоулки. Мы обретем такое окно, если самым тщательным и внимательным образом будем собирать сведения о всех тех людях, с которыми нам приходится иметь дело, об их характерах, страстях, целях, нравах, о тех средствах, к которым они преимущественно прибегают и которые им приносят успех; и, с другой стороны, об их недостатках и слабостях; о том, с какой стороны они менее всего защищены и более доступны для наших ударов, об их друзьях, политических симпатиях, покровителях, о людях, зависящих от них самих; и, наоборот, о врагах, завистниках, соперниках, кроме того, о тех минутах, когда к ним легче всего подойти: Ловко к нему подступить и вовремя ты лишь умеешь...77

наконец, о принципах и нормах поведения, которых они придерживаются и т. п. Но и этого недостаточно. Нужно получить информацию не только о самих лицах, но и об отдельных поступках и действиях, временами совершаемых ими, и получить ее, так сказать, по горячим следам; знать, чем они направляются и насколько успешны; что способствует им и что мешает; каковы их значение и важность, каковы их последствия и т. п. Ведь знание того, что делают люди в данный момент, в высшей степени полезно уже само по себе, и, кроме того, без него наши представления о людях будут обманчивыми и ошибочными, ибо люди меняются в ходе своей деятельности и, находясь во власти событий и обстоятельств, совсем не похожи на тех, какими они становятся, когда получают возможность естественно быть самими собой. И все эти разнообразные сведения как о людях, так и об их действиях и поступках образуют как бы малые посылки в каждом активном силлогизме. Ведь как бы истинны и великолепны ни были наблюдения или аксиомы, из которых извлекают большие политические посылки, они не могут быть достаточно прочным основанием для заключения, если будет ошибочной меньшая посылка. А что такого рода знание достижимо, подтверждает нам Соломон, говоря: «Мысли в сердце человеческом подобны глубокой воде, но мудрец сумеет вычерпать ее» 78. И хотя само это знание не поддается регламентации, ибо это — познание индивидуумов, все же можно дать несколько полезных советов о том, как его приобрести.

==471

Существует шесть путей, дающих возможность познать человека. Это его выражение лица, его слова, его дела, его характер, его цели и, наконец, мнение Других людей. Что касается познания людей через выражение их лиц, то здесь меньше всего следует обращать внимание на старинную пословицу: «Ни в чем не доверяй лицу» 79. Хотя это совершенно правильно сказано в отношении общего строения и внешних черт лица и обычной жестикуляции, однако есть какие-то более тонкие и выразительные движения глаз, губ, изменения всего выражения лица и непроизвольные жесты, в которых, по удачному выражению Цицерона, раскрывается настежь «некая дверь души» 80. Был ли кто-нибудь более скрытен, чем Тиберий? Однако Тацит говорит о Галле, что тот «по выражению лица его догадался, что он (Тиберий) обижен». Он же, отмечая различный характер речей Тиберия, в которых тот воздавал перед сенатом хвалы Германику и Друзу за их победы, говорит, что речь в честь Германика была «слишком пышной и пространной для того, чтобы показаться искренней», похвальное же слово Друзу было «короче, но более взволнованное и искреннее». Тацит же, отмечая, что тот же самый Тиберий в иных обстоятельствах бывал несколько менее скрытным, говорит: «В других обстоятельствах он как бы с трудом выдавливал из себя слова, но несколько свободнее говорил, когда хотел поддержать кого-нибудь» 81. Действительно, едва ли можно найти такого замечательного и опытного мастера притворства, с лицом столь непроницаемым и, как он говорит, «натянутым», который смог бы избежать в своей притворной и неискренней речи всех тех признаков, которые бы сделали заметными для других то, что его речь или более развязна, чем обычно, или слишком отделана, или несколько неясна и сбивчива, или слишком уж суха и немногословна.

Что же касается человеческих слов, то к ним можно отнести выражение, которое врачи употребляют о моче: meretricia82. Но вся эта уличная косметика прекрасно разоблачается двумя способами: когда слова неожиданно срываются с языка или когда они произносятся в сильном волнении. Так, Тиберий, выведенный вдруг из себя ехидными словами Агриппины и несколько забывшись, внезапно нарушил границы своего врожденного притворства. «Эти слова, — говорит Тацит, — вырвали из этого скрыт-

==472

ного сердца непривычные речи, и он прочитал ей греческий стих: «Ты потому раздражена, что не царствуешь» 83. Поэтому-то поэт не без основания называет такого рода волнения «пыткой», так как они заставляют людей выдавать свои тайны: ...хоть терзает вино или злоба84.

Да и сам опыт бесспорно свидетельствует о том, что найдется очень мало людей, способных столь глубоко скрывать свои тайны и быть настолько скрытными, чтобы когда-нибудь не раскрыть и не сделать известными самые сокровенные свои мысли иногда под влиянием гнева, иногда — из хвастовства, иногда — из особой симпатии к друзьям, иногда — по слабости душевной, когда человек уже не в состоянии выдерживать один весь груз своих размышлений, или. наконец, — под действием какого-нибудь другого чувства. Но самым лучшим средством проникнуть в тайники души — это ответить на притворство притворством, как говорит испанская поговорка: «Скажи ложь и добудешь истину».

И даже самим делам и поступкам человека, хотя они и являются вернейшими выразителями склада человеческой души, не следует вполне доверяться до тех пор, пока самым тщательным и внимательным образом не будут предварительно взвешены их значение и характер. Ведь как это бесконечно правильно сказано: «Коварство старается снискать к себе доверие в малом, чтобы успешно обмануть в большем»85. А итальянец считает, что его уже продают с торгов, если вдруг с ним без всякой видимой причины начинают обращаться лучше обычного. Ведь все эти мелкие услуги и знаки внимания как бы усыпляют бдительность людей, отнимая у них осторожность и энергию, и совершенно правильно Демосфен называет их «пищей беспечности». О том, что представляют собой по своему характеру и сущности некоторые поступки, которые рассматриваются даже как благодеяния, можно судить также и по тому, как с Антонием Примем обошелся Муциан, который, восстановив с ним дружеские отношения, коварно предоставил различные высокие должности большинству друзей Антония: «и тут же стал щедро предоставлять его друзьям должности префектов и трибунов», и с помощью этой хитрости он не только не усилил Антония, но, наоборот, полностью обезоружил

==473

и оставил в одиночестве, переманив на свою сторону его друзей86.

Но самый надежный ключ к раскрытию человеческой души — это исследование и познание самих человеческих характеров, их природы или же целей и намерений людей. Во всяком случае о более слабых и простых людях лучше всего судят по их характерам, о более же умных и скрытных — по их целям. Весьма разумно и не без юмора (хотя, по-моему, не вполне верно) ответил один папский нунций по возвращении своем из какой-то страны, где он был послом. Когда стали спрашивать его, кого выбрать ему в преемники, он посоветовал «ни в коем случае не посылать туда человека выдающегося ума, а лучше направить человека средних способностей, потому что ни один достаточно умный человек не сумеет догадаться, что именно собираются делать люди этой страны». Действительно, это очень частая и чрезвычайно характерная для умных людей ошибка — мерить людей меркой собственных способностей и поэтому частенько метать свое копье дальше цели, предполагая, что люди помышляют о каких-то настолько значительных вещах, что они прибегают к каким-то столь тонким и хитрым средствам, о каких те даже и понятия не имеют. Об этом великолепно сказано в итальянской пословице: «Денег, мудрости и честности всегда оказывается меньше, чем рассчитывал». Поэтому о людях не слишком умных, поскольку они довольно часто поступают без всякого смысла, следует судить скорее по наклонностям их характера, чем по тем целям, к которым они стремятся.

Точно так же и о государях лучше всего судить по особенностям характера (хотя и совсем по иной причине) ; о частных же лицах легче судить по тем целям, к которым они стремятся. Ведь государи, достигнув вершины человеческих желаний, по существу не имеют никаких целей, к которым им нужно было бы особенно энергично и настойчиво стремиться и по характеру отдаленности которых можно было бы судить о направлении и последовательности остальных их поступков. Это, между прочим, является одной из главных причин того, что «сердца царей неисповедимы», по выражению Писания 87. Но нет ни одного обыкновенного человека, кто не был бы в полном смысле слова подобен путнику, настойчиво иду-

==474

щему к какому-то пункту на своем пути, где бы он мог остановиться, и по этой его цели легко можно догадаться, что он сделает и чего не сделает. Ведь если что-то может способствовать достижению его цели, то, вероятно, он сделает это, если же что-то противоречит ей, то он этого ни за что не сделает. И нужно не только просто познать все разнообразие характеров и целей людей, но и стараться сопоставить их между собой, чтобы выяснить, какие именно черты в них преобладают и направляют остальные. Так, мы знаем, что Тигеллин, понимая, что он уступает Петронию Турпилиану в способностях придумывать и доставлять Нерону все новые и новые виды наслаждений, как говорит Тацит, «возбудил страх у Нерона» 88 и таким путем устранил соперника.

Что же касается того познания человеческой души, которое'мы получаем не непосредственно, а со слов других, то здесь достаточно сказать немногое. Недостатки и пороки лучше всего ты узнаешь от врагов, достоинства и способности — от друзей, привычки и нравы — от слуг, а мнения и замыслы — от ближайших друзей, с которыми особенно часто беседуешь. Народная молва не заслуживает внимания, мнения людей, занимающих высокое положение, не очень правильны, ибо люди перед ними обычно бывают более сдержанны. Правильное мнение исходит от домашних 89.

Но самый короткий и удобный путь к этому всестороннему познанию предполагает соблюдение трех требований. Во-первых, необходимо приобрести как можно больше друзей среди тех, кто обладает многосторонним и разнообразным знанием как вещей, так и людей; особенно же следует стремиться к тому, чтобы всегда иметь при себе хотя бы несколько человек, которые могли бы дать нам основательные и надежные сведения по любому предмету, поскольку нам приходится иметь дело с различными людьми и вступать с ними в самые разнообразные отношения. Во-вторых, необходимо соблюдать разумную меру, держаться некоей середины и в свободе речи, и в молчаливости, чаще прибегая к первой, но и умея молчать, когда этого требует дело. Откровенность и свобода речи как бы приглашают и побуждают других говорить с нами так же свободно и откровенно и тем самым помогают нам узнать многое; молчаливость же внушает к нам доверие и заставляет людей охотно делиться с нами

==475

своими тайнами. В-третьих, нужно постепенно выработать в себе привычку во всех наших разговорах и действиях внимательно и трезво следить как за тем, что нас интересует в данный момент, так и за тем, что может вдруг случиться. Ведь подобно тому как Эпиктет советует философу при каждом своем поступке говорить себе: «Я хочу этого, но я хочу также и следовать своим принципам» 90, так и политический деятель при решении любого вопроса должен говорить себе: «Я хочу этого, но я хочу также и узнать еще что-нибудь, что может мне оказаться полезным в будущем». Поэтому те, кому по складу их характера свойственно слишком много внимания уделять настоящему и целиком отдаваться тому, чем они обладают в данную минуту, и даже не задумываясь о том, что может случиться потом (черта характера, которую признает за собой Монтень91), могут даже оказаться прекрасными государственными деятелями, но в своих собственных делах они постоянно хромают. В то же время нужно всячески сдерживать чрезмерную горячность и слишком сильные порывы души, дабы, мня себя многознающим, не вмешиваться на этом основании во множество дел. Ведь такое увлечение множеством дел всегда кончается неудачно и свидетельствует о неблагоразумии человека. Поэтому все эти разнообразные познания как вещей, так и людей, которые мы советуем приобретать, в конце концов должны быть направлены на то, чтобы как можно тщательнее выбирать те дела, которыми мы хотим заняться, и тех людей, на чью помощь мы рассчитываем, а это даст нам возможность действовать и более умело, и более надежно.

За познанием других следует познание самого себя. Во всяком случае нужно приложить не меньше, а скорее больше усилий к тому, чтобы получить о самих себе, а не только о других подробные и правильные представления. Этот призыв «Познай самого себя» является не только каноном мудрости вообще, но и, в частности, занимает особое место в политике. Ведь святой Яков очень хорошо говорит, что «тот, кто увидел свое лицо в зеркале, тотчас же, однако, забывает, как он выглядит»92, так что необходимо как можно чаще смотреть в зеркало. Точно так же происходит и в политике. Но зеркала бывают разные. Ибо божественное зеркало, в которое мы все должны внимательно вглядываться, — это слово божье, зеркало же

==476

политики — это не что иное, как положение дел и те обстоятельства, в которых мы живем.

Итак, человек должен самым тщательным образом (а не так, как это обычно делают люди, слишком любящие себя и снисходительные к самим себе) взвесить и оценить собственные способности, достоинства и преимущества, а также и свои недостатки, неспособность к тем или иным видам деятельности и вообще все, что может ему мешать, стараясь при этом анализе всегда преувеличивать свои недостатки и преуменьшать достоинства по сравнению с действительными. При такого рода оценке особенно следует принять во внимание следующее.

Во-первых, необходимо обратить внимание на то, в какой мере человек по складу своего характера и по своим природным качествам соответствует своему времени, и если выяснится, что его характер и его природные данные вполне соответствуют требованиям, предъявляемым эпохой, то он может во всем поступать совершенно свободно, подчиняясь влечению собственного характера, не чувствуя себя ничем связанным. Если же существует какое-то противоречие между нравами человека и нравами его времени, то в таком случае во всех жизненных действиях постоянно следует проявлять осторожность, быть возможно более скрытным и стараться меньше появляться в общественных местах. Так, например, поступал Тиберий, который, сознавая, что его нравы не очень-то хорошо согласуются с нравами его века, никогда не присутствовал на играх и, более того, в течение двенадцати последних лет ни разу не появился в сенате; наоборот, Август постоянно находился на виду у всех, и на это обращает внимание Тацит: «Нрав Тиберия проявился иначе» 93. Точно так же вел себя и Перикл.

Во-вторых, следует знать, подходят ли человеку те виды занятий и тот образ жизни, которые в данное время особенно распространены и особенно ценятся и из которых ему предстоит избрать наиболее подходящий для себя. Если решение об определенном роде деятельности еще не принято, то такое знание поможет остановиться на наиболее подходящем и наиболее соответствующем его характеру и образу жизни; ну а если уже раньше избран такой жизненный путь, к которому человек по своим природным способностям и склонностям совершенно не приспособлен, то нужно при первом же удобном

==477

случае сойти с него и вступить на другой. Именно так, как известно, поступил Валентин Борджиа: отец готовил его к духовной карьере, но тот, однако, отказался от нее и, подчиняясь влечению своего характера, посвятил себя военной деятельности, хотя он в равной степени был не достоин и командовать войском, и быть священником, поскольку оба этих рода деятельности этот чудовищный человек покрыл позором94.

В-третьих, человек должен сравнить себя со своими сверстниками и соперниками, которые вполне могут оказаться его конкурентами в жизненной борьбе; следует выбрать для себя такую область деятельности, в которой особенно ощущается недостаток людей выдающихся и где вполне вероятно, что ты сможешь особенно выделиться среди остальных. Именно так поступил Гай Юлий Цезарь. Вначале он занимался ораторской деятельностью и выступал в суде, посвятив себя главным образом гражданской деятельности. Когда же он увидел, что Цицерон, Гортензий, Катулл превосходят его славой своего красноречия, а в военной области нет ни одного достаточно известного человека, за исключением Помпея, он оставил избранный им вначале путь и, распрощавшись с надеждами приобрести влияние на гражданском поприще, обратился к изучению военного дела и искусства командования и в этой области смог подняться на вершину славы95.

В-четвертых, каждый должен при выборе друзей и знакомых иметь в виду природные особенности своего характера. Ведь разным людям нужны разные друзья: одним подходят друзья важные и молчаливые, другим — дерзкие и хвастливые и так далее в том же роде. Во всяком случае стоит обратить внимание на то, что собой представляли друзья Цезаря (Антоний, Гирций, Панса, Оппий, Бальба, Долабелла, Поллион и др.). Все эти люди обычно клялись: «Я готов умереть, лишь бы жил Цезарь» 96, демонстрируя беспредельную преданность Цезарю и свое презрение и пренебрежение ко всем остальным; это были люди очень деловые и энергичные, но с довольно сомнительной репутацией.

В-пятых, нужно избегать примеров и глупого стремления подражать другим, когда считают, что то, что легко одним, должно обязательно быть таким же и для других, нимало не задумываясь над тем, сколь велико может быть различие в природных способностях и складе характера

==478

подражателей и тех, кого они берут себе за образец. Именно такую ошибку явно допустил Помпеи, который (по словам Цицерона) имел привычку повторять: «Сулла смог, почему же я не смогу?» 97 Но в этом он чудовищно ошибался, ибо характер и образ действий Суллы отличались от его собственных как небо от земли, так как Сулла был жесток, необуздан и его интересовала чисто практическая сторона дела. Помпеи же был строг, уважал законы, в любом поступке заботился прежде всего о своем величии и добром имени, а поэтому не мог так успешно, как первый, достичь исполнения своих замыслов. Существуют и другие советы аналогичного характера, но достаточно для примера и тех, которые мы привели здесь.

Но человеку недостаточно познать самого себя, нужно найти также способ, с помощью которого он сможет разумно и умело показать, проявить себя и в конце концов изменить себя и сформировать. Что касается умения показать себя, то как часто приходится видеть людей, не отличающихся большими достоинствами, но умеющих создать видимость обладания ими и добиться внешнего эффекта! Поэтому о немалом уме свидетельствует способность искусно и с достоинством показать себя перед другими с лучшей стороны, умело подчеркивая свои достоинства, заслуги и даже удачливость (однако не выражая при этом ни заносчивости, ни пренебрежения к другим) и, наоборот, искусно маскируя свои пороки, недостатки, неудачи и поражения, подробно останавливаясь на первых, выставляя их в выгодном свете и стараясь скрыть или найти подходящее оправдание для вторых и т. п. Тацит, например, так пишет о Муциане, одном из умнейших и энергичнейших людей своего времени: «Он обладал особым искусством показать все, что он говорил и делал» 98. И это, конечно, требует особого искусства, чтобы не вызвать у других отвращения и презрения к своему хвастовству; однако же стремление показать себя с наилучшей стороны, даже если это и граничит иной раз с фанфаронством, является пороком скорее с точки зрения этики, чем политики. Ведь как обычно говорится о клевете: «Клевещи смело, всегда что-нибудь останется!», так, пожалуй, можно сказать и о хвастовстве (если оно, разумеется, не становится уже совершенно неприличным и смешным) : «Хвастайся смело, всегда что-нибудь останется!» Останется, конечно, только

==479

в сознании толпы, а люди поумнее будут про себя смеяться, но приобретенное таким способом расположение большинства с лихвой компенсирует брезгливое пренебрежение одиночек. Так что это умение показать себя, о котором мы здесь говорим, безусловно, в немалой степени способствует нашей репутации, если только оно осуществляется достойно и разумно, например: если человек не скрывает какой-то врожденной своей душевной чистоты и благородства; или если приходится говорить о своих достоинствах в таких обстоятельствах, когда либо угрожает опасность самой жизни (как, например, военным людям на войне), либо человек становится жертвой зависти других; или если создается впечатление, что слова, в которых мы хвалим сами себя, случайно сорвались с языка, когда мы были заняты совсем другим делом и сами не придали им никакого серьезного значения; или если кто-то хвалит себя так, что при этом не боится и осудить себя в чем-то или подшутить над собой; или, наконец, если он делает это не по собственной воле, а его вынуждают к этому нападки и оскорбления со стороны других. Но конечно, существует немало таких людей, которые, будучи по своей природе людьми весьма основательными и отнюдь не ветренными, именно по этой самой причине не владеют искусством самопрославления и расплачиваются за свою скромность потерей какой-то части своего авторитета.

Быть может, какой-нибудь не очень умный или слишком нравственный человек осудит такого рода демонстрацию добродетели, но во всяком случае никто не станет отрицать, что нужно по крайней мере приложить максимум усилий, чтобы добродетель из-за нашей беспечности не утратила своей настоящей ценности и не стала бы ставиться ниже того, чем она на самом деле является. Эта постепенная потеря добродетелью своей ценности обычно совершается тремя путями. Во-первых, это случается тогда, когда кто-нибудь настойчиво предлагает свои услуги и помощь в деле, хотя его никто не звал и не приглашал: ведь вознаграждением за такого рода услуги обычно является уже то, что от них не отказываются. Во-вторых, когда кто-нибудь в самом начале предприятия слишком злоупотребляет своими силами и то, что следовало делать постепенно, делает сразу; это в случае успеха приносит ему минутную популярность,

==480

но под конец надоедает. В-третьих, когда кто-нибудь слишком легко и быстро в награду за свою добродетель испытывает похвалы, рукоплескания, почет, благодарности и получает от этого удовольствие. На этот счет существует мудрое предостережение: «Смотри, как бы не показалось, что ты плохо знаком с вещами важными, если тебе доставляют удовольствие такие пустяки» ".

Но не менее, чем умная и искусная демонстрация достоинств, важно тщательное сокрытие недостатков. Существуют три основных способа скрыть наши недостатки, так сказать, три убежища, в которые можно их упрятать. Это — предосторожность, приукрашивание и наглость. Предосторожностью мы называем способность благоразумно воздержаться от того, что мы не в состоянии выполнить, тогда как, наоборот, беспокойные и дерзкие умы безрассудно и легко берутся за незнакомое им дело и тем самым обнаруживают собственные недостатки и по существу сами оповещают о них. Приукрашиванием мы называем умение предусмотрительно и благоразумно проложить себе надежный путь для пристойного и удобного объяснения наших недостатков, пытающегося доказать, что они имеют совсем иное происхождение или приводят к иным последствиям, чем обычно считают. Ведь об убежище пороков хорошо сказал поэт: Часто таится порок в близком соседстве с добром 100.

Поэтому если мы заметим в себе какой-нибудь недостаток, то должны постараться заимствовать у соседней с ним добродетели, в тени которой он мог бы скрываться, ее облик и тем самым найти предлог для его оправдания. Например, медлительность следует объяснять важностью, малодушие — мягкостью и т. д. Полезно также найти какую-нибудь убедительную причину, которая будто бы мешает нам использовать все наши силы, и рассказывать всем о ней для того, чтобы создалось впечатление, что мы не столько не можем, сколько не хотим сделать что-то. Что касается наглости, то хотя это средство, конечно, постыдно, однако же оно и самое надежное, и самое эффективное. Оно состоит в том, чтобы заявлять о своем полном презрении и пренебрежении к тому, чего на самом деле мы не в состоянии достичь, как это делают умные купцы, у которых существует обычай расхваливать свои товары и ругать чужие. Есть и другого рода наглость,

==481

1

еще более постыдная, чем эта. Речь идет о том, чтобы вопреки сложившимся представлениям выставлять всем на показ свои недостатки, как будто бы ты обладаешь выдающимися достоинствами в том, что является твоим самым слабым местом; а для того, чтобы легче внушить эту мысль остальным, следует изображать себя неспособным даже в том, в чем на самом деле ты являешься достаточно сильным. Так обыкновенно поступают поэты: ведь если при чтении поэтом своих стихов вы отзоветесь чуть-чуть неодобрительно хотя бы об одном-единственном стихе, он тотчас же скажет, что один этот стих достался ему труднее, чем множество других, и приведет вслед за этим какой-нибудь другой стих, который будто бы представляется ему неудачным, и будет спрашивать ваше мнение о нем, хотя ему прекрасно известно, что это один из лучших его стихов, который не может вызвать никаких замечаний. Но для того, о чем мы сейчас говорим, т. е. для умения показать себя перед другими с самой лучшей стороны и во всем сохранить заслуженное уважение, нет ничего более опасного с моей точки зрения, чем в силу особой доброты и мягкости своей природы оказаться безоружным перед нападками и оскорблениями со стороны других. Наоборот, нужно при всех обстоятельствах время от времени пускать в ход стрелы ума свободного и благородного, способного быть не только сладостным, но и ядовитым. Впрочем, этот надежный образ жизни и постоянная душевная готовность дать отпор всякому оскорблению для некоторых являются результатом каких-то привходящих обстоятельств и неизбежной необходимостью, как, например, для людей с физическими недостатками, для незаконнорожденных и вообще для людей чем-то обиженных и обесчещенных. В результате все такого рода люди, если они при этом обладают какими-то способностями, как правило, становятся счастливыми.

Что же касается проявления себя, то это нечто совершенно отличное от той демонстрации своих достоинств, о которой мы сейчас говорили. Потому что в данном случае речь идет не о тех или иных человеческих достоинствах и недостатках, но о тех или иных действиях человека в жизни. И в этом отношении нет ничего разумнее, чем придерживаться некоей мудрой и здоровой середины в раскрытии или сокрытии своего отношения к тому

==482

или иному частному поступку или действию. Ведь хотя умение хранить глубокое молчание, скрывать свои замыслы и тот метод действий, который все предпочитает совершать потихоньку, незаметно и, как теперь говорят, «под сурдинку»,—вещь, несомненно, полезная и замечательная, однако нередко случается, что, как говорится, «обман рождает такие ошибки, в которых запутывается и сам обманщик». Во всяком случае мы знаем, что самые выдающиеся политические деятели не боялись свободно и открыто объявлять во всеуслышание те цели, к которым стремились. Так Луций Сулла открыто заявил, что он хочет сделать всех людей или счастливыми, или несчастными в зависимости от того, друзья они ему или враги. Точно так же Цезарь, отправляясь впервые в Галлию, не побоялся заявить, что «он предпочитает быть первым в глухой деревне, чем вторым в Риме» 101. Тот же Цезарь, когда уже началась гражданская война, ни на минуту не скрывал своих намерений, если верить словам Цицерона о нем: ««Другой»,—говорит он, имея в виду Цезаря,— не только не отказывается, но даже в какой-то мере требует, чтобы его называли тираном, каковым он и является» 102. Опять-таки из одного письма Цицерона к Аттику мы узнаем, как мало пытался скрывать свои замыслы Август Цезарь. Уже в самом начале своей карьеры, когда он еще пользовался благосклонностью и симпатиями сената, он тем не менее, обращаясь к народу на сходках, всегда клялся следующей формулой: «Пусть удастся мне достичь почестей родителя» 103. А это было, пожалуй, равносильно самой тирании. Правда, для того чтобы хоть немного смягчить зависть, он обычно протягивал в то же время руку к статуе Юлия Цезаря, стоявшей на рострах. Люди кругом смеялись, аплодировали, удивлялись и говорили друг другу: «Видали? Каков юноша!» Они, однако же, не предполагали никакого коварства в том, кто столь откровенно и честно говорит то, что думает. И все эти люди, которых мы здесь назвали, сумели благополучно достичь всех своих целей. Наоборот, Помпеи, стремясь к тем же целям, шел более темными и тайными путями (как говорит о нем Тацит: «Он был более скрытен, но не более честен». И точно так же о нем отзывается Саллюстий: «На словах — честен, в душе — бесстыден») 104. Он прилагал все усилия, использовал бесчисленные средства и приемы для того, чтобы как можно

==483

глубже запрятать свои страсти и свое честолюбие, а тем временем привести республику в состояние полной анархии и смуты, чтобы она была вынуждена броситься под его защиту и чтобы таким образом ему досталась вся полнота власти, которой он будто бы не хотел и от которой даже отказывался. Но когда он уже достиг этого, поскольку он был избран консулом без коллеги (а этого до сих пор не случалось еще ни с кем), он не смог пойти дальше, потому что даже те, кто, вне всякого сомнения, был готов помогать ему, не понимали, чего он хочет. В конце концов он вынужден был пойти по обычному, исхоженному пути и под предлогом защиты от Цезаря набрать себе войско. Вот насколько растянуты, подвержены случайностям и по большей части неудачны бывают те планы, которые готовятся в глубокой тайне. Тацит, по-видимому, разделяет это мнение, ставя искусство притворства как бы на более низкую ступеньку мудрости по сравнению с политическим искусством, приписывая первое Тиберию, а второе — Августу Цезарю. Ведь упоминая о Ливии, он говорит, «что она в равной мере владела и искусством своего супруга, и притворством сына» 104.

Что же касается направления и формирования нашего душевного склада, то нужно всеми силами развивать в нашем духе способность приспособляться и подчиняться обстоятельствам и ни в коем случае не оставаться перед их лицом жестким и негибким. Ведь трудно представить себе большее препятствие в любом деле достижения удачи и счастья, чем то, что выражается словами: «Он оставался все тем же, но требовалось уже иное» 106, т. е. когда люди остаются теми же и следуют своим прежним наклонностям, хотя обстоятельства изменились. Так, Тит Ливии, изобразив Катона Старшего опытнейшим зодчим собственной судьбы, очень удачно замечает, что он обладал гибким умом107. Именно поэтому люди, обладающие умом серьезным, строгим и неспособным менять свои убеждения, по большей части добиваются уважения, но не счастья и успеха. Этот недостаток у некоторых существует от природы, и такие люди уже в силу своего негибкого характера совершенно неспособны измениться. У других же он существует в силу привычки (а она — вторая натура) или какого-то убеждения, которое легко

==484

овладевает умами людей, и они считают, что ни в коем случае не следует менять того метода действия, в достоинствах и удачных результатах которого они убедились еще раньше. Поэтому Макиавелли очень умно замечает о Фабии Максиме, что «тот настойчиво хотел сохранить свой старинный привычный метод медлительной и затяжной войны, хотя природа войны была иной и требовала более энергичных решений 108. В других же вообще этот порок появляется от недостатка ума, когда люди не умеют выбрать подходящего времени для действия и берутся за дело только тогда, когда благоприятный момент уже упущен. Нечто подобное ставит в вину афинянам Демосфен, говоря, что они похожи на крестьянских парней, которые, участвуя в состязаниях, всегда прикрываются щитом только после того, как их уже ударят, а не до этого109. У иных этот недостаток является результатом того, что им жалко тех усилий, которые пришлось потратить на ранее избранном пути, и они не умеют дать сигнал к отступлению, но чаще всего рассчитывают, что сумеют своим упорством преодолеть сложившиеся обстоятельства. Но эта негибкость и упрямство ума, из какого бы корня они в конце концов ни произрастали, приносят огромный ущерб делам и успехам людей, и нет ничего более умного, чем заставить колеса собственного ума вращаться вместе с колесом фортуны. Итак, о двух наставлениях общего характера, относящихся к искусству строить свое счастье, сказано достаточно. Частных же предписаний существует великое множество. Мы, однако, приведем здесь лишь очень немногие, только в качестве примера.

Первое предписание: человек — мастер своей судьбы — должен умело пользоваться своей линейкой и правильно прилагать ее, т. е. заставить свой ум определять значение и ценность всех вещей в зависимости от того, насколько они способствуют достижению им своих целей и своего счастья, заботясь об этом непрестанно, а не от случая к случаю. Удивительное дело, и тем не менее это неоспоримый факт, что существует очень много людей, у которых логическая часть ума (если можно так выразиться) действует хорошо, математическая же — очень плохо, т. е. эти люди способны достаточно умно судить о тех последствиях, которые могут вытекать из того или иного поступка или действия, но они совершенно не знают

==485

цену вещам. Поэтому одни приходят в восторг, считая, что они достигли вершины счастья, если удостаиваются личных и интимных бесед с государями, другие — если им удастся завоевать популярность среди народа, хотя и то и другое чаще всего рождает зависть и чревато немалои опасностью. Иные измеряют вещи по степени их трудности и по тем усилиям, которые они на них затрачивают, считая, что результат обязательно будет равняться затраченному труду; как иронически сказал Цезарь о Катоне Утическом, рассказывая о его невероятном трудолюбии, усердии и неутомимости, которые, однако, не всегда приносили должный результат: «Он все делал с огромной серьезностью» 110. А это часто приводит людей к самообману, и они приходят к убеждению, что все у них будет прекрасно, если они пользуются поддержкой какого-нибудь значительного и почтенного лица, тогда как истина состоит в том, что для успешного и быстрого исполнения какого-нибудь дела требуются самые подходящие, а не самые большие инструменты. С точки зрения истинного математического образования души прежде всего важш точно знать, что должно стоять на первом месте для достижения и приумножения счастья каждого, что на втором и т. д. На первое место я ставлю исправление нашей души, потому что, устраняя и сглаживая неровности и шероховатости характера, легче открыть путь к достижению счастья, чем пытаясь исправить недостатки нашего душевного склада и надеясь при этом на помощь самой фортуны. На второе место я ставлю материальные средства и деньги, которые многие вероятно поставили бы на первое место, поскольку они имеют столь большое значение буквально во всем. Но я не могу согласиться с этим мнением по той же самой причине, что и Макиавелли, хотя он говорит о другом, но весьма близком к нашему, предмете. Вопреки старой пословице: «Деньги — это главная сила войны» — он утверждал, что главная сила войны — это сила храбрых воинов н1. Точно так же с полным правом должно утверждать, что главным для счастья являются не деньги, а скорее душевные силы: талант, мужество, отвага, стойкость, скромность, трудолюбие и т. п. На третье место я ставлю общественное мнение и уважение, тем более что они знают свои приливы и отливы, и если не суметь правильно оценить их и правильно использовать, то будет нелегко восстановить положение. Ведь

==486

очень трудно вернуть назад убегающую славу. На последнее место я ставлю почести, ибо, конечно же, легче достичь их одним из трех вышеназванных путей, а еще лучше — всеми тремя одновременно, чем, обладая почестями, надеяться добыть себе все остальное. Но подобно тому как весьма важно соблюдать определенный порядок в делах, так не менее важно и соблюдение порядка в последовательности действий; а ведь именно здесь особенно часто люди совершают ошибки: или торопятся скорее достичь конечного результата, тогда как прежде всего следует позаботиться о первых шагах к нему; или, сразу же обращаясь к самым большим и трудным проблемам, легкомысленно проходят мимо того, что подводит к ним. Действительно, очень верно требование: «Будем же делать то, что нужно делать сейчас» 112.

Второе предписание требует, чтобы мы, увлекшись, не брались самоуверенно за слишком трудные и недоступные нашим силам дела и не пытались плыть против течения. Ведь есть прекрасные слова, сказанные о человеческой судьбе: «уступи судьбам и богам» 113. Поэтому нужно внимательно оглядеться по сторонам и посмотреть, где дорога открыта, а где загромождена и непроходима, где путь пологий, а где крутой, и не тратить попусту свои силы там, где нет удобного доступа к цели. Если мы выполним эти требования, мы и избавим себя от поражений, и не будем слишком долго задерживаться на каком-нибудь деле, и не причиним много обид, а, кроме того, нас все будут считать счастливыми людьми, ибо даже то, что произойдет случайно, люди будут приписывать нашему опыту и энергии.

Третье предписание может показаться в какой-то мере противоречащим только что названному, но если посмотреть глубже, то между ними нет никакого несогласия. Это предписание требует, чтобы мы не ждали постоянно счастливого случая, но сами иной раз искали и создавали его. Именно об этом несколько высокопарно говорит Демосфен: «И подобно тому как принято, чтобы войском командовал полководец, так и умные люди должны руководить обстоятельствами, дабы они имели возможность делать то, что сами находят нужным, а не были вынуждены лишь подчиняться ходу событий»114. Ведь если повнимательнее присмотреться, мы сможем заметить две

==487

непохожие друг на друга категории людей, которые тем не менее считаются одинаково опытными в разного рода делах и предприятиях. Одни прекрасно умеют пользоваться представившимися им возможностями, но сами совершенно не способны что-либо придумать или создать, другие же целиком ушли в поиски и изобретение всяческих комбинаций, но не умеют как следует воспользоваться удачным для них моментом. Каждая из этих способностей, если она не соединена со второй, должна быть признана во всех отношениях односторонней и несовершенной.

Четвертое предписание запрещает нам предпринимать что-либо такое, что неизбежно потребовало бы слишком большого времени, советуя постоянно вспоминать известную строчку: Так, но бежит между тем, бежит невозвратное время 115.

Ведь все те, кто посвятил себя трудным и сложным профессиям, например юристы, ораторы, теологи, писатели и т. п., именно потому оказываются беспомощными в устройстве своего личного счастья, что им не хватает времени на всевозможные житейские мелочи, на то, чтобы уловить какой-то удобный случай или придумать какое-нибудь хитроумное средство, которое помогло бы им улучшить их благосостояние, ибо они тратят время на другие вещи. С другой стороны, во дворцах государей, да и в республиках можно встретить людей, обладающих исключительными способностями в том, что касается умения устраивать свое собственное счастье и благосостояние и разрушать чужое. Они не заняты никакой общественно полезной деятельностью, но все свои усилия целиком сосредоточили на том самом искусстве жизненного преуспевания, о котором идет речь.

Пятое правило предписывает нам в какой-то мере подражать природе, которая ничего не делает напрасно. Мы без большого труда сможем выполнить это требование, если будем умело согласовывать и соединять между собой все виды нашей деятельности. Во всех наших действиях мы должны так внутренне настроить и подготовить себя, так расставить в своем уме и подчинить друг другу все наши намерения и цели, чтобы в случае, если нам не удастся в каком-нибудь деле добиться высшей степени успеха, мы могли бы, однако, вплотную приблизиться

==488

к ней или в крайнем случае занять хотя бы третью от вершины успеха ступеньку. Если же мы вообще не сумеем добиться никакого, даже частичного, успеха в деле, тогда уж придется, отказавшись от первоначальной цели, поставить перед собой какую-нибудь другую, используя при этом уже затраченные на достижение первой усилия. Если же мы не в состоянии сорвать какой-то плод в настоящее время, то следует по крайней мере извлечь из этого хоть какую-нибудь пользу в будущем; ну а если вообще невозможно ни в настоящее время, ни в будущем извлечь из этого ничего основательного и серьезного, то придется удовольствоваться на худой конец тем, чтобы хоть немного увеличить свое значение в глазах других, и так далее в том же роде. Мы должны постоянно следить за тем, чтобы каждое наше действие и каждое наше решение приносили нам тот или иной полезный результат, ни в коем случае не позволяя себе прийти в отчаяние, пасть духом и сразу опустить руки, если вдруг окажется, что мы не можем достичь нашей основной цели. Ибо политическому деятелю менее всего подобает стремиться к достижению одной-единственной цели. Тот, кто поступает так, неизбежно поплатится за это потерей бесчисленного множества возможностей, которые всегда попутно возникают в деловой практике и которые, пожалуй, смогут оказаться более благоприятными для чего-то другого, что лишь позднее раскроет свою пользу, чем то, что уже находится у нас в руках. Поэтому нужно хорошенько запомнить следующий принцип: «Это необходимо сделать, но не следует забывать и о другом» и6.

Шестое предписание требует не слишком сильно связывать себя с каким-нибудь делом; хотя на первый взгляд оно может быть и не таит в себе никаких опасностей, но всегда нужно иметь наготове либо открытое окно, чтобы выпрыгнуть, либо какую-нибудь потайную дверь, чтобы скрыться.

Седьмое предписание — это в сущности старинный совет Биаса, только речь идет здесь не о вероломстве, а об осторожности и сдержанности: «Любить друга, помня при этом, что он может стать врагом, и ненавидеть врага, помня, что он может стать другом»i17. Ведь тот, кто слишком отдается дружбе, приносящей ему лишь несчастье, или бурной и тягостной ненависти, или пустому

==489

ребяческому соперничеству, неизбежно наносит непоправимый ущерб всем своим интересам.

Приведенных примеров вполне достаточно для того, чтобы охарактеризовать учение о жизненной карьере. И здесь необходимо еще раз напомнить читателям, что те беглые указания и наброски, которые мы делаем, говоря о науках, до сих пор еще не созданных или не получивших развития, ни в коем случае не должны приниматься за подлинные исследования этих вопросов, но должны рассматриваться лишь как своего рода лоскутки или кайма, по которым можно судить и о всем куске ткани в целом. С другой стороны, мы не настолько наивны, чтобы утверждать, что невозможно достичь счастья и благосостояния без всех тех тягостных усилий, о которых мы здесь говорили. Ведь мы прекрасно знаем, что иным счастье как бы само идет в руки, другие же добиваются его только благодаря упорству и старательности, да еще, пожалуй, некоторой осторожности, не нуждаясь ни в какой сложной и тяжелой науке. Но точно так же как Цицерон, изображая совершенного оратора, не стремится к тому, чтобы каждый из юристов был или мог быть таким же, и точно так же как при изображении совершенного государя или придворного (а некоторые писатели предприняли попытку создать такие трактаты) этот образец создается исключительно на основе отвлеченных представлений о совершенстве, а вовсе не реальной действительности, так поступаем и мы, давая советы политическому деятелю, но лишь в том, повторяю, что касается его личного преуспевания.

Однако мы должны напомнить, что все отобранные нами и приведенные здесь предписания принадлежат к числу тех, которые называются честными. Что же касается нечестных средств, то если кто-нибудь захочет учиться у Макиавелли, который советует «не слишком большое значение придавать добродетели, но заботиться лишь о том, чтобы создать впечатление добродетельного человека, ибо молва о добродетели и вера в то, что вы ею обладаете, полезны для человека, сама же добродетель только мешает», а в другом месте предлагает политическому деятелю «положить в основу всей своей деятельности убеждение, что только страхом можно легко заставить людей подчиниться воле и замыслам политика и поэтому последний должен употребить максимум усилий

==490

на то, чтобы, насколько это от него зависит, сделать людей послушными себе, держа их в постоянной тревоге и неуверенности»118, так что его политик оказывается тем человеком, которого итальянцы называют сеятелем колючек; или если кто-то соглашается с той аксиомой, на которую ссылается Цицерон: «Пусть гибнут друзья, лишь бы враги погибли» "9, как поступили, например, триумвиры, заплатившие за гибель врагов жизнями ближайших друзей; или если кто-нибудь вознамерится подражать Катилине и попытается сеять смуту и волнения в собственном государстве для того, чтобы лучше половить рыбу в мутной воде и легче устроить свое благосостояние, следуя словам того же Катилины: «Если дело мое охватит пожар, то я погашу его не водой, а развалинами города» 120; или если кто-то захочет повторить известные слова Лисандра, который обычно говорил, что «детей следует привлекать к себе пирожками, а взрослых — обманом»121, и последовать множеству других такого же сорта бесчестных и пагубных советов, которых, как это бывает и в любом другом деле, значительно больше, чем честных и разумных; если, повторяю, кому-нибудь подобного рода извращенная мудрость доставляет удовольствие, то я не стал бы отрицать того, что этот человек (поскольку он полностью освободился от всех законов милосердия и добродетели и посвятил себя целиком заботам об устройстве собственного благосостояния) может более кратким путем и быстрее упрочить свое положение и богатство. Ведь в жизни происходит то же самое, что и в путешествии, где самый короткий путь всегда грязнее и неприятнее, а лучший путь оказывается, как правило, окольным.

Но люди ни в коем случае не должны прибегать к такого рода бесчестным средствам; скорее им следует (если только они владеют собой, способны сдерживать себя и не дают вихрю и буре честолюбия увлечь себя в противоположную сторону) представить перед глазами не только эту общую схему мира, согласно которой все «есть суета и страдание духа» 122, но и более специальную, показывающую, что само бытие без нравственного бытия есть проклятие, и, чем значительнее это бытие, тем значительнее это проклятие; и где самой высокой наградой добродетели является сама добродетель, точно так же

==491

как самой страшной казнью за порок является сам порок. Ибо прекрасно сказал поэт: ...о, какою же вам, какою наградою, мужи, Можно за подвиг воздать? Наградят вас прекрасно, во-первых, Боги и ваша же честь... т

С другой стороны, не менее правильно говорится и о мерзавцах: «И ему отомстят его нравы» 124. Более того, даже во всех своих волнениях и беспрестанных заботах и мыслях о том, как лучше и вернее устроить и обеспечить свое благосостояние, даже среди всех этих метаний ума люди должны обращать свои взоры к божественной воле и вечному провидению, которое всегда опрокидывает и сводит на нет все махинации негодяев, все их подлые, хотя иной раз и хитроумные замыслы; согласно словам Писания: «Зачавший несправедливость родит суету» 125. И даже если они не будут прибегать к несправедливости и нечестным средствам, однако же вся эта беспрерывная, безостановочная, не знающая ни минуты покоя, ни единого дня отдыха лихорадочная погоня за счастьем не дает человеку ни малейшей возможности воздать господу как полагающуюся ему дань часть нашего времени. Ведь, как известно, господь требует от нас и берет себе десятину от наших способностей и седьмую часть нашего времени. Так зачем же гордо поднимать голову к небесным высям, когда дух простерт по земле, подобно змию, пожирающему прах? Это не укрылось даже от язычников: Пригнетая к земле часть дыханья божественной силы! 12в.

Если же кто-нибудь льстит себя надеждой, что он сможет честно пользоваться своим богатством и могуществом, какими бы нечестными способами они ни были добыты (подобно тому как всегда говорили о Цезаре Августе и Септимии Севере, что «они должны были или никогда не родиться, или никогда не умирать» 127 — столько зла совершили они, прокладывая себе путь к вершинам могущества, и, наоборот,—столько добра, достигнув их), то он должен тем не менее понять, что такого рода компенсация добром за причиненное зло получает одобрение лишь впоследствии, сама же мысль об этом с полным основанием заслуживает осуждения. Наконец, не будет лишним, если мы во время этой напряженной и бешеной погони за счастьем несколько охладим свой пыл,

==492

вспомнив о довольно удачном замечании императора Карла V 128, сделанном им в наставлениях своему сыну, где он говорил, что счастье подражает женщинам, обычно презрительно отвергающим тех своих поклонников, которые слишком ухаживают за ними. Но это последнее касается только тех, чей вкус испорчен болезнью души. Скорее люди должны опираться на тот камень, который является как бы краеугольным и для теологии, и для философии, поскольку они утверждают в сущности почти одно и то же о том, к чему прежде всего следует стремиться. Ведь теология заявляет: «Прежде всего

^ ? on

ищите царство божье, а все остальное — приложится» '. Но и философия утверждает нечто подобное: «Прежде всего ищите душевное благо, остальное же или придет, или не принесет вреда». Впрочем, этот фундамент, если его закладывают люди, иной раз строится на песке; именно об этом говорит возглас М. Брута, вырвавшийся у него перед самой его гибелью: Чтил я тебя добродетель — ты же лишь имя пустое 130.

Но тот же самый фундамент, заложенный богом, всегда зиждется на незыблемой скале. На этом мы завершаем рассмотрение учения о жизненной карьере и одновременно общего учения о деловых отношениях.

Глава III

Разделение науки о власти, т. е. о государстве, здесь не приводится. Мы укажем путь к созданию только двух наук, не существующих в настоящее время, а именно: учения о расширении границ державы и учения о всеобщей справедливости, или об источниках права

Теперь я перехожу к искусству власти, или к учению об управлении государством, куда я включаю и экономику 131, поскольку семья составляет частицу государства. Как я уже говорил выше, в этой области я решил хранить молчание. При этом, однако, я вовсе не считаю, что совершенно не способен сказать на эту тему что-нибудь, что могло бы оказаться полезным и разумным: ведь я обладаю большим и длительным опытом на этом поприще. Занимая последовательно множество почетных государственных должностей, хотя и не имея на то никаких заслуг,

==493

лишь благодаря безграничной милости и благоволению ко мне Вашего Величества я достиг самого высокого положения в королевстве, занимал эту высшую должность в течение целых четырех лет и, что гораздо важнее, беспрерывно в течение восемнадцати лет постоянно беседовал с Вашим Величеством и выполнял Ваши поручения (а это даже из любого бревна могло бы сделать политика), наконец, из всех наук я уделил больше всего внимания и времени изучению истории и права. Обо всем этом я говорю не для того, чтобы похвастаться перед потомками, а потому что, как я полагаю, имеет некоторое отношение к достоинству и значению наук тот факт, что человек, рожденный скорее для научной, чем для какой бы то ни было другой деятельности, оказавшись какой-то неведомой судьбой, вопреки склонностям своего характера на поприще практической деятельности, был, однако, при мудрейшем короле удостоен права исполнять весьма почетные и трудные обязанности. Но если даже после всего этого я, воспользовавшись свободным временем, попытаюсь родить что-нибудь на тему политики, то такое произведение, вероятно, окажется либо недоноском, либо мертворожденным ребенком. Между тем, чтобы не оставалось вообще незанятым столь возвышенное место (ибо все остальные науки уже размещены на своих местах), я решил отметить здесь как недостающие и нуждающиеся в развитии лишь два раздела гражданской науки, не затрагивающих тайн государственной власти, но являющихся достаточно общими по своему характеру, и, как мы это обычно делаем, привести примеры их исследования.

Искусство власти складывается из трех политических задач, а именно: сохранить державу, сделать ее счастливой и процветающей и, наконец, расширить ее территорию и как можно дальше раздвинуть ее границы. Однако только две первые задачи прекрасно раскрыты в основных своих чертах рядом авторов, последняя же задача обходится молчанием. Поэтому мы считаем необходимым отнести ее к числу наук, требующих развития, и, как мы это всегда делаем, приведем здесь образец ее изложения. Этот раздел науки мы будем называть «Консул в военном плаще», или «Наука о расширении границ державы».

==494

Пример общего трактата о расширении границ державы-

132

Слова Фемистокла, если их применить лишь к нему самому, конечно, звучат дерзко и высокомерно, но если их употребить в отношении других и в более общем смысле, то они, как мне кажется, безусловно, выражают весьма разумное и очень важное наблюдение. Когда Фемистокла на пиру попросили сыграть что-нибудь на кифаре, он ответил: «Я не умею играть на кифаре, но зато могу маленький городишко превратить в великое государство» 133. Действительно, эти слова, если их рассматривать в политическом смысле, великолепно показывают различие, существующее между двумя абсолютно несовместимыми друг с другом способностями, которыми обладают те, кто стоит у кормила власти. Ведь если внимательно присмотреться ко всем когда-либо жившим королевским канцлерам, сенаторам и остальным, посвятившим себя государственной деятельности, то, конечно, можно найти (хотя и довольно редко) среди них некоторых, способных превратить маленькое и слабое королевство или иное государство в обширное и богатое и, однако, совершенно не умеющих играть на кифаре. Наоборот, есть множество других, удивительно хорошо и мастерски играющих на кифаре или лире, т. е. отлично владеющих искусством дворцовых интриг, но настолько неспособных увеличить мощь государства, что создается впечатление, что они скорее самой природой предназначены расшатывать и колебать счастливое и цветущее его состояние. Конечно же, все это низкое и призрачное искусство, с помощью которого всякого рода советники и влиятельные люди весьма часто стремятся снискать милость к себе государей и популярность у толпы, не заслуживает никакого другого названия, кроме посредственного умения играть на музыкальном инструменте; ибо все это приятно только в данную минуту и скорее украшает самих мастеров, чем приносит пользу и способствует росту и величию государств, слугами которых они являются. Без сомнения, мы встретим и других канцлеров и правителей государств, весьма дельных, способных к государственной деятельности и умеющих разумно управлять делами страны и спасти ее от очевидных опасностей и неприятностей, которые, однако, совершенно не обладают данными,

==495

необходимыми для того, чтобы возвысить государство и

увеличить его силу.

Но какими бы в конце концов ни были работники, посмотрим и на само их произведение, на то, каким же должно быть подлинное величие королевств и республик и какими путями можно его достигнуть. Этот предмет поистине достоин того, чтобы правители государств постоянно обращались к нему и тщательно размышляли над ним, дабы не переоценить свои силы и не оказаться втянутыми в безнадежные и слишком трудные предприятия, и, наоборот, чтобы, слишком невысоко оценивая свои возможности, не унизиться до принятия решений малодушных и трусливых.

Величина территории державы может быть измерена, доходы ее могут быть подсчитаны, численность населения можно узнать по переписи, а число городов и их размеры по карте. Однако среди всех вопросов политики нельзя найти другого, более подверженного неверным и ошибочным решениям, чем вопрос о правильной и глубокой оценке истинных сил и возможностей какой-либо державы. Царство небесное уподобляют не желудю или какому-нибудь более или менее крупному ореху, но горчичному зерну — самому маленькому из всех зерен 134, которое, однако, обладает каким-то внутренним свойством, каким-то врожденным духом, благодаря которым оно способно произрасти, подняться и широко раскинуть свои листья. Точно так же можно встретить королевства и другие государства, достаточно обширные по своей территории, которые, однако, не способны раздвинуть еще дальше свои границы или распространить еще шире свою державу; и, наоборот, другие государства, очень маленькие по своим размерам, оказываются вместе с тем достаточно прочной базой, на которой могут возникнуть величайшие

монархии.

1. Укрепленные города, полные оружием склады, породистые кони, вооруженные колесницы, слоны, осадные машины, всевозможные военные орудия и т. п. — все это, вместе взятое, есть не что иное, как овца, одетая в шкуру льва, если сам народ по своей природе и по своему характеру не является ни мужественным, ни воинственным. Более того, сама по себе численность войска окажет не слишком большую помощь там, где воины не годны для сражения и трусливы. Ибо, как правильно заметил

==496

Вергилий: «Волк не заботится о числе овец» 135. Персидское войско на полях Арбелы предстало перед македонцами как огромное людское море, так что полководцы Александра, немало потрясенные этим зрелищем, уговаривали царя начать сражение ночью, и тот ответил им: «Я не хочу красть победу» i36. A она оказалась значительно легче, чем об этом думали. Тигран, царь Армении, расположившись лагерем с четырехсоттысячным войском на каком-то холме и глядя на двинувшийся против него римский отряд, не превышавший четырнадцати тысяч, самодовольно заметил: «Этих людей слишком много для посольства и слишком мало для битвы». Но не успело зайти солнце, как он на опыте убедился, что их было достаточно много для того, чтобы нанести ему неисчислимые потери и обратить его в бегство137. Бесчисленны примеры, свидетельствующие о том, сколь неравны по своим силам множество и мужество. Поэтому, во-первых, следует принять как несомненнейший и безусловно доказанный факт, что самое главное и основное для достижения величия королевства или другого государства — это воинственный по своей природе и по своему характеру народ. Второе же — скорее избитая, чем правильная сентенция, гласящая, что «деньги — это главная сила войны», впрочем, так и есть, если у народа слабого и изнеженного не хватает сил в мускулах. Правильно ответил Солон Крезу138, который хвастался перед ним своим золотом: «Но если, царь, явится кто-нибудь, кто лучше тебя владеет оружием, то ему, конечно, и достанется все это золото». Поэтому любой государь или государство, чьи подданные по своей природе и характеру недостаточно мужественны и воинственны, должны весьма трезво оценить свои возможности; и, наоборот, государи, правящие мужественными и храбрыми народами, должны быть вполне уверены в своих силах, если в остальном они достаточно надеются на себя. Что же касается наемных войск (а к этому средству обычно прибегают тогда, когда не хватает собственных), то здесь множество примеров с полной очевидностью и ясностью показывает, что любое государство, опирающееся на наемников, сможет, вероятно, на короткое время раскинуть пошире крылья над своим гнездом, но очень скоро эти крылья сломаются.

2. Благословения Иуды и Иссахара никогда не встречаются вместе, и никогда один и тот же народ или племя

==497

17 ?. Бэкон, том 1

не бывает одновременно и «львенком» и «ослом», гнущимся под тяжестью поклажи139. И никогда народ, задавленный налогами, не станет мужественным и воинственным. Не подлежит сомнению, что налоги, установленные со всеобщего согласия, не так угнетающе и тягостно действуют на подданных, как те, которые вводятся по произволу правителя. Это можно ясно увидеть на примере так называемых акцизов, формы налогового обложения, существующей в Нидерландах, и отчасти на примере того, что в Англии называют субсидиями140. Ведь нужно иметь в виду, что речь идет о моральном состоянии людей, а не о достатке. Налоги же, которые платятся с общего согласия, и те, которые устанавливаются повелением власти, будучи с материальной точки зрения равнозначными, обладают, однако, совершенно различным моральным воздействием на психологию подданных. Поэтому нужно сделать вывод, что народ, обремененный налогами, не способен повелевать.

3. Если государства стремятся достигнуть величия, то им следует принять самые тщательные меры для того, чтобы помешать чрезмерному росту численности знати, патрициев и тех, кого мы называем благородными. Ведь такой рост знати приводит к тому, что простой народ находится в унижении и презрении, становясь лишь рабами знати и рабочей силой. Нечто подобное происходит при порубках леса: если оставить больше, чем нужно, пней и старых деревьев, то здоровый и чистый лес здесь не вырастет вновь, но большая часть его выродится в чахлый кустарник. То же самое происходит и с народами: там, где знать становится слишком многочисленной, простой народ будет слабым и малодушным, и дело в конце концов дойдет до того, что даже один человек из ста не будет способен носить оружие, особенно если иметь в виду пехоту, составляющую, как правило, основную силу войска. В результате население большое, а военные силы ничтожны. Яснее всего сказанное мною подтверждается на примере Англии и Франции. Хотя Англия значительно меньше Франции и по территории, и по численности населения, однако в военных столкновениях с ней она почти всегда оказывалась победительницей; и это происходило именно по той самой причине, что английские йемены и люди низшего сословия способны к военной службе, французские же крестьяне нет. В этом отношении удиви-

==498

тельно мудрым и глубоким было введение Генрихом VII, королем Англии (о чем мы более подробно говорили в истории его жизни), порядка, устанавливавшего небольшие имения и земледельческие фермы с примыкающим к ним небольшим участком земли, который не мог быть отчужден от них 141. Это делалось для того, чтобы можно было иметь достаточные средства для более или менее зажиточного существования, и для того, чтобы земля обрабатывалась ее собственниками или в крайнем случае арендаторами, а не наемными работниками, или батраками. Именно таким путем любая страна сможет заслужить те слова, которые говорит Вергилий о древней Италии: Древняя область, оружьем сильна и земли плодородьем142.

Не следует обходить вниманием и ту часть населения, которая специфична, пожалуй, только для Англии и, насколько я знаю, не встречается больше нигде, за исключением, может быть, только Польши; речь идет о барской челяди. Даже самые последние из этой категории населения ничем не уступают крестьянам в том, что касается службы в пехоте. Поэтому совершенно несомненно, что все это великолепие и пышное гостеприимство, множество слуг и всяческой челяди, столь обычные у английской знати и дворянства, в конце концов значительно способствуют увеличению военного могущества страны. Наоборот, замкнутый, скромный, стремящийся не привлекать к себе внимание образ жизни знати подрывает военные силы страны.

4. Нужно при любых обстоятельствах приложить все усилия к тому, чтобы это Навуходоносорово древо монархии имело достаточно толстый и крепкий ствол, дабы иметь возможность поддерживать свои ветви и листву, т. е. чтобы число полноправных граждан было вполне достаточным для того, чтобы держать в повиновении жителей покоренных стран143. Поэтому вполне готовы и способны достигнуть величия те государства, которые легко и свободно предоставляют другим права гражданства. Во всяком случае не имеет никакого основания убеждение в том, что манипула воинов, сколь бы мужественными и умными они ни были, может обуздать и держать в повиновении огромные и обширнейшие области. Это, 17*

==499

может быть, и возможно на какое-то короткое время, но долго продолжаться не может. Спартанцы очень скупо и с большим трудом принимали новых граждан. Поэтому, до тех пор пока они осуществляли свое господство на маленькой территории, их положение было прочным и устойчивым, но, как только они начали расширять свои границы и стремиться господствовать на более обширном пространстве, чем то, на котором коренные спартанцы могли легко подавить волнения иноземцев, их могущество сразу рухнуло. Никогда ни одно государство не открывало такого широкого доступа новым гражданам, как римская республика. Поэтому и счастливая судьба государства вполне отвечала этому столь мудрому установлению, ибо Рим превратился в самую могущественную и обширную державу в мире. Римляне очень легко и широко предоставляли права гражданства в их полной форме, т. е. не только право торговли, вступления в брак и наследования, но и право избирать и быть избранным на почетные должности; и эти права опять-таки предоставлялись не только отдельным лицам, а целым семьям, даже городам, а иной раз и целым государствам. Сюда нужно прибавить и обычай основывать колонии, благодаря которым насаждалось римское начало на чужеземной почве. Если сопоставить эти два института, то можно без колебания утверждать, что не римляне распространились по всему миру, а, наоборот, весь мир слился с римлянами, а такой путь расширения власти и влияния державы является самым надежным и безопасным. Приходится довольно часто удивляться тому, что Испания, обладая таким малочисленным коренным населением, смогла распространить свою власть на столько провинций и государств. Но сама Испания во всяком случае должна считаться стволом достаточно большого дерева, поскольку она занимает несравненно более обширные пространства, чем Рим и Спарта в начале своей истории. И хотя испанцы обычно очень скупо предоставляют права гражданства, они делают нечто очень близкое к этому — свободно принимают к себе на военную службу любого иностранца, мало того, нередко поручают им даже верховное командование армией на войне. Однако, как мне кажется, в последнее время они обратили внимание на то, что им явно не хватает коренного населения, и стремятся теперь исправить положение, как об этом можно судить на

==500

основании опубликованной в этом году Прагматической санкции.. 144.

5. Точно доказано, что ремесла, которыми занимаются сидя в закрытом помещении, а не на открытом воздухе, все эти тонкие и точные работы, требующие скорее ловкости и искусства пальцев, чем физической силы, по своей природе несовместимы с воинственным складом характера. Вообще воинственные народы предпочитают праздный образ жизни, и для них опасности на войне куда менее страшны, чем труд. Если мы хотим поддерживать в них этот воинственный дух, мы не должны слишком сильно подавлять их природный характер. Поэтому Спарте, Афинам, Риму и другим древним государствам очень сильно помогло то, что все подобного рода работы осуществлялись не свободными, а главным образом рабами. Однако с принятием христианского закона рабство почти полностью отмерло. Остается в таком случае передать развитие всех этих ремесел исключительно в руки одних чужеземцев, которых и следует поэтому привлекать в страну или по крайней мере не чинить препятствий к их переселению. Коренное же население должно состоять из трех групп людей: земледельцев, свободных слуг и ремесленников, занимающихся простым физическим трудом, требующим сильных и крепких мускулов, например кузнецов, каменотесов, плотников и т. п., не считая находящихся на военной службе.

6. Но более всего способствует достижению величия государства особая любовь и пристрастие народа к военному делу, которые становятся для него его славой и честью, основным делом жизни, пользующимся особым почетом. Все, что было нами сказано до сих пор, относится лишь к способностям и склонностям к военным занятиям; но зачем были бы нужны способности, если их не применять на практике и не приводить в действие? Рассказывают, что Ромул (хотя, может быть, это и выдумка) завещал своим гражданам превыше всего ставить военное дело, предсказывая, что это сделает их город столицей всего мира145. Вся структура спартанского государства, хотя, может быть, и не слишком разумно, однако же весьма тщательно, была построена так, что вела к одной единственной цели: сделать из граждан воинов. Так обстояло дело и в Персии, и в Македонии, хотя, быть может, не столь последовательно и не такое

==501

продолжительное время. Британцы, галлы, германцы, готы, саксы, норманны и некоторые другие народы на определенное время целиком посвящали себя военным занятиям. Турки, которых в немалой степени поощряет к этому и их религиозный закон, до сих пор сохраняют аналогичную практику, однако в настоящее время их военные силы пришли в значительный упадок. В христианской Европе существует лишь один народ, до сих пор сохраняющий и поддерживающий такую практику, — это испанцы. Но мысль о том, что человек добивается наибольшего успеха в том деле, которым он больше всего занимается, настолько ясна и очевидна, что вообще не нуждается в словах. Достаточно будет сказать, что народ, не занимающийся специально военным искусством, не отдающий ему все своп силы и помыслы, должен вообще оставить всякую надежду на то, что сколько-нибудь значительное усиление величия державы явится само собой, без всяких усилий с его стороны; наоборот, совершенно очевидно, что те народы, которые посвятили изучению военного искусства значительное время (а именно так обстояло дело у римлян и турок), достигли удивительного прогресса в усилении могущества своей державы. Более того, даже те народы, военная сила которых процветала в течение одного только века, достигли тем не менее за это единственное столетие такого величия государства, что смогли сохранить его и спустя много лет после того, как их военное мастерство и опыт уже ослабели.

7. С предыдущим предписанием тесно связано другое, требующее от государства таких законов и традиций, которые бы всегда могли предоставить ему законную причину или по крайней мере предлог для применения вооруженной силы. Ведь какое-то врожденное чувства справедливости, заложенное в душе человека, не разрешает начать войну, которая несет с собой столько страданий, если нет на то важной или по меньшей мере благопристойной причины. Турки всегда располагают готовой причиной, которая в любой момент дает им возможность начать войну: такой причиной для них является требование распространения их религиозного закона. Хотя у римлян полководцы удостаивались величайшей славы, если им удавалось расширить границы империи, однако сами римляне никогда не начинали войну только по одной этой причине — чтобы расширить территорию- Так пусть

==502

же всякое государство, стремящееся к господству над другими, возьмет себе за правило остро и живо реагировать на любое враждебное действие, будь то по отношению к пограничному населению, или к купцам, или к государственным чиновникам, немедленно, не мешкая, отвечая на первую же провокацию. Точно так же оно должно всегда быть готовым немедленно послать военную помощь любому из своих союзников. Именно так всегда поступали римляне: если иной раз на тот или иной союзный им народ, находившийся одновременно в оборонительном союзе с другими государствами, нападали враги и он вынужден был просить помощи у нескольких государств, римляне всегда приходили раньше всех, не желая уступить никому славу и честь этого дела. Что же касается войн, которые велись в древности ради поддержки государств с более или менее сходной политической организацией (а среди таких государств всегда существует какое-то молчаливое согласие), то я не знаю, какие законные основания они имели. Таковы были войны римлян во имя того, чтобы восстановить свободу Греции; таковы же были войны, предпринимавшиеся лакедемонянами и афинянами во имя того, чтобы устанавливать или свергать демократии и олигархии146; таковы же были и вторжения в другие государства, предпринимавшиеся в разное время республиками или государями под предлогом защиты их граждан или освобождения их от тирании. Для той цели, которую мы преследуем в настоящее время, вполне достаточно установить, что ни одно государство не должно надеяться на усиление своего могущества и величия, если оно постоянно не будет готово немедленно выступить с оружием в руках по любому справедливому поводу.

8. Никакой организм, будь то естественный или политический, не может сохранить своего здоровья, если он остается в бездействии. Для любого государства таким целительным упражнением является справедливая и почетная война. Правда, гражданская война — это лихорадочный жар, но внешняя война подобна теплу, вызванному движением тела, в высшей степени полезному для его здоровья. Ленивый и сонный мир ослабляет и изнеживает дух, развращает нравы. И какое бы влияние ни оказывал мир на благополучие того или иного государства, для величия последнего, без всякого сомнения,

==503

важно, чтобы оно всегда было вооружено и готово к бою. К тому же старое, заслуженное войско, продолжая свою службу, хотя и требует, несомненно, больших расходов и затрат, однако же является для государства своего рода арбитром в его спорах с соседями или по крайней мере придает ему во всех его делах особый вес. Это особенно хорошо можно увидеть на примере испанцев, которые уже в течение 120 лет содержат войска ветеранов в некоторых частях страны, хотя и не всегда в одних и тех же.

9. Господство на море — это залог прочности монархии. Цицерон, говоря в письме к Аттику о подготовке Помпея к войне с Цезарем, пишет: «Замысел Помпея полностью воспроизводит мысль Фемистокла: он считает, что тот, кто господствует на море, господствует над всем» 147. И вне всякого сомнения, Помпеи сумел бы измотать и полностью разбить Цезаря, если бы он из пустой самоуверенности не отказался от своего плана. Множество примеров показывает нам, какую важную роль могут сыграть морские сражения. Битва при Акции определила, кому будет принадлежать власть над миром, битва при Курсоларских островах обуздала зарвавшихся турок148. Сколько раз победы в морских сражениях приносили и окончательную победу в войне, но это случалось лишь тогда, когда от их исхода зависела судьба всей войны. Во всяком случае не вызывает ни малейшего сомнения, что тот, кто господствует на море, может действовать совершенно свободно и получить от войны столько, сколько он захочет; тогда как, наоборот, тот, кто одерживает победу с помощью сухопутных сил, несмотря на это, часто оказывается в очень сложном и затруднительном положении. И если в наши дни у нас, европейцев, морское могущество, являющееся наследственным достоянием нашего Британского королевства, имеет огромное значение для достижения господствующего положения в мире (гораздо большее, чем это где-нибудь или когда-нибудь имело место), то это прежде всего потому, что большинство европейских государств не являются чисто континентальными, но в значительной мере окружены морем; а кроме того, сокровища и богатства обеих Индий достаются тому, кто господствует на море.

10. Можно считать, что современные войны приносят мало славы и почета их участникам сравнительно с тем,

==504

что выпадало обычно в древние времена на долю воинов. В наше время существует несколько почетных военных орденов, предназначенных, очевидно, для того, чтобы поощрять мужество, однако ими стали теперь награждать не только на войне, но и в мирное время. Точно так же у нас существуют и различные изображения на родовых гербах, и дома призрения для старых, заслуженных воинов и инвалидов и т. п. Но древние в тех местах, где были одержаны победы, сооружали трофеи, воздвигали величественные памятники павшим в бою, произносили хвалебные речи на похоронах, награждали воинов гражданскими и военными венками149, наконец, сам титул императора, который позднее величайшие государи заимствовали у военных вождей, и торжественные триумфы в честь полководцев после победного окончания войны, а кроме того, щедрые награды и подарки воинам, которые они получали по окончании службы, — все эти награды и поощрения были столь многочисленны, столь велики и приносили такой блестящий почет и славу, что могли разжечь страсть к воинской службе и к боевым подвигам даже в самых холодных и ледяных сердцах. И среди всех этих, в высшей степени разумных и благородных, установлений на первое место нужно поставить обычай справлять триумф, который для римлян не был каким-то пустым, помпезным зрелищем, а заключал в себе три важных момента: славу и почет вождей, обогащение государственной казны за счет добычи, захваченной у врагов, и денежные награды для воинов. Однако тот почет, который приносит с собой триумф, может быть неприемлем в условиях монархии, за исключением того случая, когда он оказывается самому государю или его сыновьям; именно так обстояло дело в императорском Риме, ибо императоры только за собой и своими сыновьями оставляли право триумфа за победы в войнах, в которых они лично участвовали, предоставив другим полководцам лишь право на триумфальные одежды и отличия.

Приведем в заключение следующие слова Священного писания: «Никто, как бы он ни старался, не прибавит себе роста ни на один локоть» 150; но здесь речь идет о ничтожных масштабах человеческого тела; в огромных же масштабах целых государств и республик короли и владыки имеют возможность увеличить могущество

==505

державы и раздвинуть ее границы. Ибо если они будут мудро вводить в действие те законы, установления и порядки, которые мы назвали здесь, равно как и другие, аналогичные им, то они смогут заложить основы величия государства, плоды которого достанутся их потомкам и грядущим поколениям. Но об этом редко говорят во дворцах королей, оставляя, как правило, эту задачу на волю судьбы.

Вот что мы считали нужным в настоящее время сказать о расширении границ державы. Зачем же мы стали рассуждать об этом, если, как считают, римская монархия была последней мировой державой? Но ведь если мы решили быть верными поставленной нами цели и нигде не отклоняться от намеченного пути, то, поскольку задача усиления и возвеличения державы была названа нами третьей среди трех основных задач политики, ее нельзя было вообще оставить без рассмотрения. Таким образом, остается рассмотреть второй неисследованный вопрос из двух, намеченных нами, а именно вопрос о всеобщей справедливости, или об источниках права.

Все те, кто писал по правовым вопросам, рассматривали их либо с философской, либо с юридической точки зрения. Философы говорят много прекрасных, но весьма далеких от практической пользы вещей. Юристы же, подчиняясь требованиям законов своей страны, а также римского или канонического права, не могут высказать независимого, свободного мнения, а говорят так, как будто они закованы в кандалы. Совершенно очевидно, что подлинное изучение этой области доступно, собственно, только политическим деятелям, которые прекрасно знают природу человеческого общества, общественного блага, естественной справедливости, знают нравы различных народов, различные формы государства и поэтому могут выносить суждение о законах на основе принципов и положений как естественной справедливости, так и политики. Поэтому обратимся сейчас к исследованию источников справедливости и общественной пользы и в каждой отдельной области права постараемся выявить некий символ и идею справедливого, на основании которой всякий, у кого есть желание и время, смог бы оценить достоинства законов того или иного отдельного государства и попытаться их исправить. По установленному нами порядку мы приведем пример такого исследования.

==506

ОБРАЗЕЦ ТРАКТАТА О ВСЕОБЩЕЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ, ИЛИ ОБ ИСТОЧНИКАХ ПРАВА, В ОДНОЙ ГЛАВЕ, В ФОРМЕ АФОРИЗМОВ

Вступление Афоризм I

В гражданском обществе господствует или закон, пли насилие. Но насилие иногда принимает обличье закона, и иной закон больше говорит о насилии, чем о правовом равенстве. Таким образом, существуют три источника несправедливости: насилие, как таковое, злонамеренное коварство, прикрывающееся именем закона, и жестокость самого закона.

Афоризм II

Основание, на котором держится частное право, таково. Кто совершает несправедливость, получает в результате пользу или удовольствие, но создает опасность прецедента. Остальные не получают от этого действия ни пользы, ни удовольствия, но в то же время считают, что опасность прецедента касается и их самих. Поэтому они легко приходят к выводу о необходимости законов для того, чтобы предохранить себя от несправедливостей и обид, которые могут поочередно коснуться каждого. Если ^ же в результате определенных условий эпохи и общего характера преступлений окажется, что какой-нибудь закон угрожает интересам более значительной и более могущественной группы людей, чем та, интересы которой он охраняет, то эта группировка уничтожает закон, и это случается довольно часто.

Афоризм III

Частное право находится под покровительством и опекой общественного права. Ведь закон заботится о гражданах, власти же — о законах. Авторитет властей зависит от величия державы, от всего политического строя и основополагающих законов. Поэтому, если устои государства крепки и здоровы, законы принесут немало пользы, в противном случае они мало смогут помочь гражданам.

==507

Афоризм IV

Но общественное право существует не только для того, чтобы быть своего рода стражем частного права, охранять его от нарушения и положить конец несправедливостям; оно распространяется также и на религию, армию, общественный порядок, благоустройство, богатство, наконец, вообще на все, что имеет отношение к благу государства.

Афоризм V

Главная и единственная цель, которую должны преследовать законы и на достижение которой они должны направлять все свои постановления и санкции, — это счастье граждан. Эта цель будет достигнута, если благочестие и религия поставят их на правильный путь, если будут процветать достойные нравы, если армия будет надежной защитой от врага, если законы будут охранять граждан от несправедливости отдельных лиц и от мятежей, если граждане будут повиноваться приказаниям властей, если они будут жить и процветать в достатке и изобилии. Главной силой и орудием для достижения этих целей являются законы.

Афоризм VI

Лучшие законы достигают осуществления этой цели, большинство же из них оказываются неспособными к этому. Ведь законы удивительно резко различаются между собой: одни из них превосходны, другие посредственны, третьи вообще никуда не годятся. Поэтому мы хотим по мере наших возможностей показать, что некоторые законы должны стать своего рода «законами законов», и определять, что в каждом отдельном законе хорошо и что плохо.

Афоризм VII

Прежде чем перейти к самому своду законов частного права, мы хотим в нескольких словах перечислить достоинства и значение законов вообще. Закон можно считать хорошим в том случае, если смысл его точен, если требования его справедливы, если он легко исполним, если он согласуется с формой государства, если он рождает добродетель в гражданах.

==508

О ГЛАВНОМ ДОСТОИНСТВЕ ЗАКОНОВ — ИХ ТОЧНОСТИ Афоризм VIII

Точность настолько важна для закона, что без этого он не может быть справедливым. Ведь «если труба издаст неверный звук, кто поднимется на сражение?» 151. Подобным же образом, если неверный голос издаст закон, кто станет повиноваться ему? Поэтому, прежде чем нанести удар, закон должен сначала предупредить об этом. Ведь правильно сказано, что «лучшим является тот закон, который оставляет как можно меньше решению судьи» 152. Именно этому способствует точность закона.

Афоризм IX

Неточность законов бывает двоякого рода: во-первых, когда вообще не существует никакого закона; во-вторых, когда закон двусмыслен и неясен. Прежде всего следует сказать о случаях, о которых ничего не говорится в законе, чтобы и здесь найти какую-то меру точности.

О СЛУЧАЯХ, НЕ ОГОВОРЕННЫХ В ЗАКОНЕ Афоризм ?

Человеческая мудрость слишком ограниченна и не может предусмотреть все случаи, которые могут возникнуть с течением времени. Поэтому не так уж редко возникают новые и не оговоренные в законе случаи. В таких ситуациях возможны три выхода: либо обращение к аналогичным случаям, либо использование прецедентов, хотя еще и не зафиксированных законом, либо решение, выносимое уважаемыми людьми по их усмотрению и здравому суждению, будь то в преторских или цензорских судах.

ОБРАЩЕНИЕ К АНАЛОГИЧНЫМ СЛУЧАЯМ И РАСШИРЕНИЕ СФЕРЫ ДЕЙСТВИЯ ЗАКОНОВ

Афоризм XI

В тех ситуациях, которые не оговорены законом, юридическая норма должна выводиться из аналогичных случаев, но делать это следует осторожно и обдуманно.

==509

Здесь следует придерживаться следующих правил: «Пусть разумные соображения будут плодотворны, обычай же бесплоден и неспособен создавать прецеденты». Поэтому то, что принято вопреки законным основаниям либо на неясных основаниях, не должно иметь последствий.

Афоризм XII

Великое общественное благо привлекает к себе случаи, не оговоренные законом. Поэтому если какой-то закон эффективно и ощутимо заботится о благе государства, то необходимо дать ему возможно более широкое и всеобъемлющее толкование.

Афоризм XIII

Жестоко терзать законы для того, чтобы получить возможность терзать людей. Поэтому не следует распространять действие уголовных законов, а тем более законов, требующих смертной казни, на новые проступки. Если же мы имеем дело с давно известным и оговоренным в законе преступлением, но его преследование создает новый казус, не предусмотренный законом, то следует скорее отойти от требований права, чем оставить преступление безнаказанным.

Афоризм XIV

В постановлениях, которые прямо отвергают общее право (особенно в случаях, часто встречающихся и давно имеющих место), не следует по аналогии переходить к случаям, обойденным в законах. Ведь если государство могло долго существовать без полного закона, к тому же, когда речь шла об очевиднейших вещах, то не так уж страшно, если случаи, не нашедшие отражения в законе, подождут некоторое время, пока не будет издан новый законодательный акт.

Афоризм XV

Постановления, заведомо временные и явившиеся результатом особых обстоятельств, в которых находилось тогда государство, при изменении этих обстоятельств должны привлекаться лишь в тех случаях, которые в них предусмотрены; и было бы неправильно пытаться так или иначе применить их к случаям, не упомянутым в законе.

==510

Афоризм XVI

Решение, основанное на прецеденте, не должно само служить прецедентом, но следует ограничиться лишь самыми близкими ситуациями. В противном случае мы постепенно скатимся к ситуациям, не имеющим ничего общего с первоначальной; и произвол, остроумие и изворотливость юристов будут иметь большее значение, чем авторитет закона.

Афоризм XVII

Следует свободнее давать расширительное толкование законам и постановлениям, выраженным в сжатых и кратких формулах. В тех же случаях, когда законы и постановления перечисляют отдельные случаи, такое расширительное толкование должно применяться осторожнее. Ведь подобно тому как исключение укрепляет силу закона применительно к случаям, не составляющим исключения, точно так же и перечисление конкретных случаев ослабляет эту силу применительно к случаям, не перечисленным в законе.

Афоризм XVIII

Постановление, разъясняющее предыдущий закон, закрывает пути его распространения, после чего становится невозможным дальнейшее расширение смысла и того и другого. И судья не должен давать «сверхрасширительного» толкования закона там, где расширительное толкование уже осуществлено в самом законе.

Афоризм XIX

Традиционные формулы и акты не могут быть распространены по аналогии на другие случаи. Ведь переход от действия, освященного обычаем, к действию произвольному приводит к утрате самой природы формального акта, а введение новых элементов разрушает величие старого.

Афоризм XX

Весьма легко распространить закон на случаи, возникшие после его принятия и не существовавшие в то время, когда закон создавался. Ведь если какой-то случай не мог

==511

получить законодательного выражения, поскольку он тогда вообще не имел места, то опущенный случай приравнивается к выраженному законом, если он близок к нему по своей сущности.

Но о распространении закона на случаи, не оговоренные в нем, сказано достаточно. А теперь нужно сказать об использовании прецедентов.

О ПРЕЦЕДЕНТАХ И ИХ ИСПОЛЬЗОВАНИИ Афоризм XXI

Теперь необходимо поговорить о прецедентах, которые служат источником права, когда положения закона оказываются недостаточными. В своем месте мы будем говорить и об обычае, который является определенным видом закона, и о прецедентах, которые благодаря частому повторению стали обычаем и своего рода неписаным законом. Здесь же мы говорим о тех прецедентах, которые встречаются редко и случайно и еще не приобрели силы закона; о том, при каких обстоятельствах и с какими оговорками следует искать в них юридическую норму, когда положения закона оказываются недостаточными.

Афоризм XXII

Следует искать прецеденты в счастливых и спокойных эпохах, а не в эпохах господства тирании, борьбы партий и полной распущенности и произвола. Прецеденты, заимствованные из таких эпох, незаконны по своему происхождению и скорее вредны и опасны, чем поучительны.

Афоризм XXIII

Следует признать более надежными прецеденты из более близких к нам времен. Ведь нет никаких оснований не повторить то, что произошло незадолго перед этим, не вызвав никаких неприятных последствий. Однако прецеденты из недавнего прошлого не обладают достаточным авторитетом. Когда же дело касается изменения к лучшему, новейшие прецеденты оказываются в гораздо большей степени проникнутыми духом своего времени, чем подлинным разумом.

==512

Афоризм XXIV

Прецеденты же более древние следует принимать весьма осторожно и разборчиво, поскольку время многое меняет, так что, если по времени нечто кажется древним, по своему возбуждающему действию и расхождению с настоящим оно оказывается совершенно новым. Поэтому лучшими оказываются прецеденты, заимствованные из времени промежуточного между древностью и новой эпохой или из такого периода, который больше всего похож на настоящий, а они подчас встречаются не в ближайших к нам временах, а в более отдаленных.

Афоризм XXV

Нужно держаться в границах прецедента или лучше около них и ни в коем случае не выходить за их пределы. Ведь там, где не существует установленных законом критериев, все должно вызывать подозрение. Поэтому, подобно тому как это происходит в сложных и неясных случаях, следует продвигаться с величайшей осторожностью.

Афоризм XXVI

Нужно быть очень осторожным с отрывочными и сокращенными изложениями прецедентов, следует рассматривать каждый прецедент целиком и во всем процессе. Ибо если неразумно судить о части закона, не изучив его весь целиком, то уже тем более должны быть основания применить тот же принцип к прецедентам, использование которых может быть весьма двусмысленным, если они не точно соответствуют данной ситуации.

Афоризм XXVII

Чрезвычайно важно знать, через чьи руки прошли прецеденты и кем были санкционированы. Ведь если это всего лишь творчество писцов и секретарей, если они приняты в повседневном судопроизводстве явно без ведома высших инстанций или если они обязаны своим существованием народу, учителю всех заблуждений, их следует отвергнуть как не имеющих никакой ценности. Если же они рассматривались сенаторами, судьями или в верхов-

==513

ных судах, так что неизбежно получили хотя бы молчаливое одобрение судей, то они имеют больше авторитета.

Афоризм XXVIII

Следует признать более важными те прецеденты, которые были обнародованы, даже если они и не нашли достаточного применения на практике: ведь они все же были предметом дискуссий и обсуждений. Те же прецеденты, которые остались как бы погребенными на полках архивов и преданы забвению, имеют меньше значения. Ведь прецеденты подобны воде: они полезны тогда, когда не застаиваются.

Афоризм XXIX

Прецеденты, касающиеся законов, не следует искать в сочинениях историков; гораздо плодотворнее обращение к публичным актам и достаточно подробным и достоверным сообщениям. Ведь у историков, даже самых лучших, к несчастью, вошло в обычай не задерживаться достаточно долго на изложении законов и юридических актов; и если даже почему-то кто-нибудь проявит в этом деле больше честности и добросовестности, он все равно бывает очень далеким от истины.

Афоризм XXX

Следует с большой осмотрительностью принимать те прецеденты, которые были отвергнуты их же эпохой или эпохой, непосредственно следующей за ней. Ведь этот факт свидетельствует не о том, что люди когда-то их использовали, но, наоборот, о том, что, познав их на опыте, они отказались от них.

Афоризм XXXI

Прецеденты должны давать советы, а не приказывать и повелевать. Поэтому их следует использовать так, чтобы авторитет прошлого применялся к нуждам настоящего.

Но о том, что дают нам прецеденты, когда закон оказывается недостаточным, сказано достаточно. А теперь нужно сказать о претороких и цензорских судах.

==514

1

О СУДАХ ПРЕТОРСКИХ И ЦЕНЗОРСКИХ Афоризм XXXII

Когда закон недостаточен, необходимы постановления и решения, выносимые достойными людьми по здравому размышлению и своему усмотрению. Ведь закон (как было сказано выше) не может удовлетворить всем случаям, но учитывает лишь те, которые встречаются особенно часто. А время, мудрее которого, как говорили древние, нет ничего, ежедневно создает все новые и новые случаи.

Афоризм XXXIII

А между тем новые случаи возникают как в уголовной практике, где они требуют наказания, так и в гражданской, где речь идет уже о помощи. Суды, разбирающие уголовные дела, мы называем цензорскими, разбирающие же гражданские дела — преторскими.

Афоризм XXXIV

Цензорские суды должны обладать правом и возможностью не только наказывать за новые проступки, но и усиливать установленные законом кары за старые проступки, если случай окажется из ряда вон выходящим и чудовищным (только это не должна быть смертная казнь). Ведь все необычное — тоже, по-своему, новое.

Афоризм XXXV

Подобным же образом преторские суды должны иметь возможность как оказывать помощь в борьбе с жестокостью закона, так и восполнять недостатки закона. Ведь если нужна помощь тому, кого закон обошел, то тем более нужно помогать тому, кого он ранил.

Афоризм XXXVI

Эти преторские и цензорские суды вообще должны сосредоточиться на рассмотрении случаев исключительных и необычных и не заниматься заурядными делами, чтобы случайно не опрокинуть закон, желая его дополнить.

==515

Афоризм XXXVII

Пусть рассмотрение этих вопросов происходит только в судах высшей инстанции и не передается в низшие. Ведь право дополнять закон и расширять границы его применения или же смягчать его действие мало чем отличается от права издавать законы.

Афоризм XXXVIII

И эти суды должны состоять не из одного человека, а из нескольких. Решения их должны быть гласными, и судьи должны объяснять причины своего приговора; это необходимо делать открыто, в присутствии публики, чтобы свободу, вытекающую из самой власти, все же ограничить страхом перед общественным мнением.

Афоризм XXXIX

Не должно быть статей, требующих пролития крови, и пусть ни один суд не произносит смертного приговора, если у него нет на это известного и определенного закона. Ведь сам бог сначала объявил о смерти, а уж потом навлек ее. И лишать жизни можно лишь того, кто уже заранее знал, что его проступок угрожает его жизни.

Афоризм XL

В цензорских судах следует дать третью возможность судьям, чтобы перед ними не стояла необходимость либо оправдать, либо осудить; они должны получить возможность не выносить решения, если обстоятельства дела не ясны. Кроме того, цензорские суды должны не только налагать наказания, но и делать порицания, т. е. выносить решения, не требующие наказания, а либо ограничивающиеся выговором и поучением, либо просто заставляющие обвиняемых краснеть от стыда за свой поступок.

Афоризм XLI

В цензорских судах должны наказываться и сами попытки совершить какое-то значительное преступление, и преступные акты, не доведенные до конца, даже в том

==516

случае, если они не имели определенного результата; это должно стать практикой и важнейшей задачей этих судов, так как строгость требует наказывать преступления еще в зачатке, а милость — мешать их свершению, наказывая преступные действия еще тогда, когда они только готовятся.

Афоризм XLII

Особенно следует позаботиться о том, чтобы в преторских судах не оказывалась помощь в тех случаях, которые закон не столько упустил, сколько пренебрег ими как слишком незначительными, или посчитал недостойными исправления как слишком отвратительные.

Афоризм XLIII

Самое важное для точности законов (о которой мы ведем сейчас речь) — не позволить преторским судам возомнить о себе так много и так зазнаться, чтобы под предлогом смягчения строгости законов подорвать или ослабить их силу и прочность, ставя все в зависимость от воли судьи.

Афоризм XLIV

Преторские суды ни под каким предлогом осуществления справедливости не должны обладать правом выносить решения вопреки существующим законам. Ведь если это произойдет, судья целиком превратится в законодателя и все будет зависеть от его произвола.

Афоризм XLV

Некоторые считают, что решение дел, основанное на справедливости и совести, и решение, основанное на точном соблюдении права, должны принадлежать одним и тем же судам, другие же считают, что такого рода решения должны быть достоянием различных судов. Вообще я считаю, что необходимо провести разделение судов, иначе мы не сможем предотвратить смешение юридических казусов; а если произойдет смешение их юрисдикции, то произвол подчинит себе закон.

==517

Афоризм XL VI

Не случайно у римлян получили распространение преторские альбы153, на которых были записаны и выставлены к общему сведению те принципы, которыми претор собирается руководствоваться в своей судебной деятельности. Следуя этому примеру, судьи в преторских судах должны составить для себя определенные (насколько это возможно) правила и выставить их ко всеобщему сведению. Ведь самый лучший закон тот, который как можно меньше оставляет на собственное решение судьи, а лучший судья тот, кто как можно меньше берет на себя.

Однако мы поговорим более подробно об этих судах тогда, когда подойдем к тому месту, где речь идет о решениях судов. Здесь мы коснулись этого вопроса вскользь, насколько это помогает понять и дополнить то, что было обойдено в законе.

ОБ ОБРАТНОЙ СИЛЕ ЗАКОНОВ

Афоризм XLVII

Есть и другой род дополнения тех случаев, которые были обойдены в законе, а именно когда один закон вносит поправки в предыдущий и одновременно рассматривает опущенные в нем случаи. Это имеет место в законах или постановлениях, которые, как обычно говорят, обладают обратной силой. Такого рода законы следует применять редко и с большой осторожностью: ведь Янус среди законов никому не приятен.

Афоризм XLVIII

Тот, кто хитростью и путем всяческих уловок пытается обойти и перетолковать и букву, и дух законов, достоин того, чтобы самому попасться в западню другого закона. Поэтому в таких случаях обмана и хитрых уверток справедливость требует, чтобы законы имели обратную силу и приходили друг другу на помощь, дабы тому, кто хитростью и коварством замышляет ниспровергнуть существующие законы, по крайней мере грозило наказание от будущих.

==518

Афоризм XLIX

Законы, подкрепляющие и поддерживающие истинные цели актов и подлинный смысл документов против нарушения формальности и традиции, с полным основанием распространяются на прошлое. Ведь основной недостаток закона, имеющего обратную силу, состоит в том, что он нарушает установившийся порядок. Законы же, подобные только что названным, старающиеся поддержать и укрепить истинный смысл актов, стремятся к спокойствию и незыблемости того, что уже было совершено в прошлом. При этом не следует отменять уже принятые решения.

Афоризм L

Следует обратить внимание на то, что не только те законы, которые ослабляют действие принятых раньше постановлений, распространяются, как это считают, на прошлое, но и те законы, которые устанавливают какието запрещения или ограничения на будущее, неизбежно связанное с прошлым. Например, если бы какой-нибудь закон запретил некоторым ремесленникам продавать в дальнейшем свои изделия, то он, имея в виду будущее, действовал бы и на прошлое, ибо у этих людей нет возможности иным путем добывать себе средства к существованию.

Афоризм LI

Всякий объяснительный закон, хотя он и не упоминает о прошлом, все же, безусловно, имеет отношение к прошлому в силу самого факта объяснения. Ведь истолкование начинается не с момента объяснения, а оказывается как бы современным с самим законом. Поэтому следует вводить объяснительные законы только в тех случаях, когда они могут с полным основанием иметь обратную силу.

На этом мы заканчиваем ту часть трактата, которая толкует о неопределенности юридических норм там, где вообще нет закона. Теперь нужно сказать о другой части, где речь идет о тех случаях, когда закон существует, но оказывается запутанным и неясным.

==519

О НЕЯСНОСТИ ЗАКОНОВ Афоризм LII

Неясность законов может проистекать из четырех источников: она может быть результатом либо чрезмерного изобилия законов, особенно если сюда примешиваются устаревшие; либо двусмысленного или невразумительного и не очень отчетливого их изложения; либо небрежного или неумелого истолкования законов; либо, наконец, противоречивости и несовместимости судебных решений.

О ЧРЕЗМЕРНОМ ИЗОБИЛИИ ЗАКОНОВ Афоризм LUI

Пророк говорит: «Он обрушит на них сети» 154. Нет худших сетей, чем сети законов, особенно уголовных; они бесчисленны, с течением времени стали бесполезны, не освещают путь, а запутывают ноги путника.

Афоризм LIV

Существуют два способа создания нового закона. Первый — усилить и подкрепить прежние законы аналогичного содержания и затем кое-что прибавить или изменить. Второй — полностью уничтожить созданное до этого и поставить на его место совершенно новый закон. Последний способ, несомненно, лучше. Первый способ порождает сложные и запутанные решения, и хотя он вполне отвечает непосредственным нуждам, однако же наносит ущерб всему своду законов. Во втором случае, безусловно, необходимы значительно большая осторожность и внимание, тщательное размышление о самом законе; прежде чем внести закон, необходимо внимательно рассмотреть и взвесить все предшествующие законодательные акты. Но результатом этого явится в будущем прекрасная гармония всех законов.

Афоризм LV

У афинян существовал обычай ежегодно поручать комиссии из шести человек пересмотр противоречивых статей законов (называемых антиномиями). Те положения, которые было невозможно примирить между собой, пере-

==520

давались на обсуждение народного собрания, которое должно было вынести о них какое-то определенное решение. По этому примеру те, кто в том или ином государстве обладает властью издавать законы, должны раз в три года или в пять лет, или как это будет удобнее, пересматривать подобные антиномии. Предварительно они должны быть изучены специально избранными для этого людьми, которые должны будут представить затем свои рекомендации парламенту для того, чтобы принятое решение было утверждено и закреплено голосованием.

Афоризм LV1

Не следует слишком усердно прилагать излишних забот для того, чтобы с помощью тонких и изощренных логических операций примирить противоречащие друг другу статьи законов и, как говорится, «спасти все». Ведь это будет лишь умозрительная ткань, и, какой бы скромной и почтительной к существующим установлениям она ни казалась, ее придется все же признать вредной, ибо она делает весь свод законов пестрым и непрочным. Несомненно, лучше совершенно отбросить худшее и оставить только лучшее.

Афоризм LVII

Устаревшие и вышедшие из употребления законы, подобно антиномиям, должны по предложению тех же комиссий отменяться. Ведь если изданный в свое время закон вовремя не отменяется как вышедший из употребления, то такое пренебрежение к мерам против устаревших законов влечет за собой известную потерю авторитета и остальных законов, так что в результате происходит что-то подобное мучениям Мезенция155: живые законы погибают в объятиях мертвых. И вообще необходимо остерегаться возникновения гангрены в законах.

Афоризм LVIII

Более того, преторские суды должны обладать правом выносить решения против устаревших законов и постановлений, не употребляющихся больше на практике. И хотя в свое время было неплохо сказано, что «никто не

==521

должен быть умнее закона» 166, однако не нужно забывать, что речь здесь идет о бодрствующих, а не о дремлющих законах. Право же устранять нежелательные последствия новых законов, в случае если эти последствия противоречат общественному праву, должно принадлежать не преторским судам, а государям, более авторитетным советам и другим высшим властям, которые должны своими эдиктами и актами, дабы не подвергать опасности благо государства, приостановить действие этих законов до тех пор, пока не будет созван парламент или какой-то иной орган, наделенный полномочиями отменять их.

О НОВЫХ СВОДАХ ЗАКОНОВ (ДИГЕСТАХ)

Афоризм LIX

Если законы, нагромождаясь один на другой, выросли в огромные тома или если они так смешались и перепутались между собой, что необходимо рассмотреть их заново и свести в разумный и удобный для пользования свод, то эта работа должна быть выполнена прежде всего. Этот труд будет поистине героическим, а те кто возьмется за него, заслуженно и с полным правом будут считаться подлинными законодателями и реформаторами.

Афоризм LX

Для такого рода очищения законов или создания новых дигест следует выполнить следующие пять вещей. Во-первых, необходимо отбросить устаревшие законы, которые Юстиниан называл старинными сказками. Далее, необходимо, рассмотрев все антиномии, оставить наиболее разумные законы, противоречивые же уничтожить. В-третьих, рассмотрев гомойономии, т. е. законы, имеющие одинаковый смысл и по существу лишь повторяющие одно и то же, сохранить лишь те из них, которые наиболее полно и совершенно выражают мысль. В-четвертых, если какие-то из законов не дают четких определений, а лишь ставят вопросы, оставляя их нерешенными, то их также нужно исключить из свода. В-пятых, необходимо сократить и сжать текст законов слишком многословных и пространных.

==522

Афоризм LXI

Вообще в новом своде законов было бы очень полезно поместить отдельно те, которые составляют общее право и существуют как бы во все времена, и, с другой стороны, постановления, присоединяемые к ним время от времени. Ибо в большинстве случаев в судебной практике существует большое различие между толкованием и применением общего права, с одной стороны, и отдельных постановлений — с другой. Именно это сделал Требониан в «Дигестах» и в «Кодексе» 157.

Афоризм LXII

Предпринимая такого рода попытку возрождения законов и создания нового свода, необходимо точно сохранять выражения и формулы старинных законов и юридических сочинений, хотя бы это пришлось делать с помощью цитат и небольших фрагментов, которые затем нужно соединить в необходимом порядке. Ведь хотя, вероятно, было бы удобнее и даже, если смотреть на существо дела, лучше сделать это с помощью нового текста, не прибегая к такого рода сшиванию старых фрагментов, однако в законах важнее не стиль и манера изложения, а авторитет и древность, поддерживающая и создающая их. Иначе такого рода произведение может показаться скорее каким-то схоластическим творением — всего лишь методом, а не сводом повелевающих законов.

Афоризм LXIII

Было бы разумно, составляя новый свод законов, не уничтожать совершенно старые сборники и не обрекать их на полное забвение, но сохранить их по крайней мере в библиотеках, не разрешая, однако, широкого и вольного их использования. По крайней мере в более или менее серьезных случаях было бы полезно проследить и изучить обновление и последовательную смену прежних законов. И несомненно, чрезвычайно важно придать новым законам величие древности. Однако этот новый свод законов должен быть обязательно утвержден теми, кто наделен в государстве законодательной властью, чтобы под предлогом пересмотра старых потихоньку не вводились новые законы.

==523

Афоризм LXIV

Было бы желательно, чтобы реформа законов предпринималась в такие эпохи, которые превосходят по уровню образования и науки древние времена, деяния и творения которых они пересматривают. Как раз деятельность Юстиниана свидетельствует о противоположном. Ведь нет ничего печальнее, чем уродовать и переделывать творения древних, основываясь на суждениях и интересах эпохи гораздо менее культурной и образованной. Однако часто бывает необходимым то, что не является самым лучшим.

Итак, о неясности законов, вытекающей из чрезмерного и беспорядочного их нагромождения, сказано достаточно. А теперь нужно сказать о двусмысленном и неясном изложении законов.

О СЛОЖНОМ И НЕЯСНОМ ИЗЛОЖЕНИИ ЗАКОНОВ Афоризм LXV

Неясность изложения законов возникает или из их многословия и пространности, или, наоборот, из чрезмерной краткости, или из-за того, что преамбула закона противоречит самому закону.

Афоризм LXVI

Сначала нужно сказать о неясности законов, вытекающей из плохого изложения. Я не одобряю болтливости и растянутости в изложении законов, получивших теперь распространение. Они ни в коем случае не дают возможности достичь ясного выражения целей и намерений законов, скорее наоборот. Когда, например, такой закон стремится рассмотреть и изложить каждый отдельный случай в соответствующих ему словах и выражениях, надеясь, что этим удастся достичь большей точности и определенности, на деле возникает множество вопросов относительно значений слов; в результате истолкование закона, исходящее из его смысла (а именно такое истолкование и самое здравое, и самое правильное), становится весьма затруднительным из-за словесной трескотни.

==524

Афоризм LXVII

Но на этом основании не следует отдавать предпочтения и чересчур утрированной краткости и лапидарности стиля, будто бы придающей закону особое величие и повелительность; тем более этого следует избегать в наше время, а иначе может появиться закон, похожий на «Лесбосскую линейку» 158. Следовательно, нужно стремиться найти такие общие и в то же время достаточно определенные термины, которые, не излагая бы слишком подробно всех относящихся к закону случаев, достаточно ясно исключали все случаи, не относящиеся к нему.

Афоризм LXVIII

Однако в обычных законах и эдиктах политического содержания, где, как правило, не требуется консультации юристов, но каждый доверяет собственному пониманию, нужно все разъяснить более пространно, приспосабливаясь к пониманию простого народа и как бы показывая все пальцем.

Афоризм LXIX

И если бы мы могли следовать старинным обычаям, мы во всяком случае тоже не относились бы с одобрением к преамбулам законов, которые некогда считались бессмысленными, ибо в таком случае закон начинает спорить, вместо того чтобы приказывать. Но в наше время такого рода преамбулы чаще всего необходимы в тексте закона не столько для того, чтобы разъяснять его, сколько для того, чтобы убедить парламент принять закон и, с другой стороны, удовлетворить народ. Однако, насколько возможно, следует избегать введения преамбул и начинать текст закона сразу же с постановления.

Афоризм LXX

Хотя цель и смысл закона иной раз можно неплохо понять из вступлений и так называемых преамбул, однако они ни в коем случае не должны использоваться для расширительного его толкования. Ведь преамбула часто останавливается на некоторых из наиболее типичных и характерных примеров, тогда как сам закон охватывает

==525

гораздо более многочисленные случаи. Или наоборот, закон что-то уточняет и ограничивает, но основания для такого рода ограничения нет необходимости включать в преамбулу. Поэтому объем материала и границы применения закона следует искать в самом тексте закона, поскольку преамбула часто выходит за его пределы или слишком сужает его.

Афоризм LXXI

Существует один весьма порочный метод изложения закона. Речь идет о том, когда случай, ради которого издан закон, подробно излагается в преамбуле, а затем с помощью слова «таков» или какого-то другого в том же роде текст закона обращается вновь в преамбулу; и, таким образом, преамбула смешивается и сливается с самим законом, что приводит к его неясности и ненадежности, потому что обычно текст преамбулы изучается и взвешивается не столь внимательно, как текст самого закона.

Мы подробнее поговорим об этом разделе, посвященном неточности законов, вытекающей из их плохого изложения, когда будем несколько позднее говорить об истолковании законов 159. О неясном же изложении законов сказано достаточно. Теперь следует сказать о способах разъяснения закона.

О СПОСОБАХ РАЗЪЯСНЕНИЯ ЗАКОНА И УСТРАНЕНИИ

ЕГО ДВУСМЫСЛЕННОСТИ

Афоризм LXXII

Существует пять способов разъяснения закона и устранения сомнений относительно его смысла. Это могут быть описания процессов, сочинения аутентичных авторов, вспомогательная литература, лекции, ответы или консультации юристов. Если все это будет достаточно хорошо организовано, то в нашем распоряжении окажутся надежные средства избежать неясности в толковании законов.

ОБ ОПИСАНИЯХ ПРОЦЕССОВ

Афоризм LXXIII

Прежде всего приговоры, вынесенные на заседаниях верховных и королевских судов в особенно серьезных, а

==526

тем более спорных случаях, по делам в чем-то сложным и необычным, должны собираться самым тщательным и добросовестным образом. Ведь приговоры — это якори законов, точно так же как законы — якори государства.

Афоризм LXXIV

Собирать такого рода приговоры и заносить их в книги нужно следующим образом. Необходимо подробно описать сам случай, точно изложить принятое решение, приведя и те доводы в пользу данного приговора, которые были высказаны судьями. Не следует смешивать значение случаев, приводимых в качестве примеров, со значением главного случая. О речах же адвокатов не следует упоминать, если только в них нет каких-то исключительных фактов и мыслей.

Афоризм LXXV

Составителями такого рода описаний процессов и приговоров должны быть наиболее опытные и образованные адвокаты, которые должны получать за это щедрое вознаграждение за счет государства. Сами же судьи не должны браться за такие изложения, чтобы из пристрастия к собственному мнению и авторитету случайно не перейти границы простого доклада.

Афоризм LXXVI

Все эти процессы и приговоры должны излагаться в строго хронологическом порядке, а не систематизироваться по темам. Такого рода описания являются как бы своеобразной историей законов. И не только сами акты, но и время их возникновения могут многое сказать умному судье.

ОБ АУТЕНТИЧНЫХ АВТОРАХ Афоризм LXXVII

Весь свод права в своей совокупности должен складываться, во-первых, только из тех законов, которые составляют общее право; во-вторых, из основополагающих законов или статутов; в-третьих, из сборников описаний

==527

процессов и приговоров. Никакие другие сочинения, кроме названных выше, за очень небольшими исключениями, не должны считаться аутентичными.

Афоризм LXXVIII

Нет ничего важнее для точности законов (о которой мы сейчас говорим), чем ограничение определенными узкими пределами числа аутентичных сочинений и исключение из этого круга огромного множества писателей и ученых-юристов. Ведь это бесчисленное множество источников приводит к тому, что смысл законов толкуется противоречиво, судья находится в замешательстве, процессы тянутся до бесконечности, а сам адвокат, не будучи в состоянии перечитать и одолеть такое множество книг, прибегает к компендиям. Возможно, несколько толковых комментариев и небольшое число классических авторов или лучше несколько фрагментов из сочинений небольшого числа авторов следовало бы рассматривать как аутентичные сочинения. Остальные сочинения должны все же храниться в библиотеках, с тем чтобы судьи и адвокаты могли познакомиться с ними в случае необходимости, но надо запретить использовать их в ходе процесса, цитировать их на заседаниях суда и ссылаться на них как на авторитетные источники.

О ВСПОМОГАТЕЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ Афоризм LXXIX

Не следует лишать юридическую науку и практику вспомогательной литературы. Ее можно разделить на шесть групп, а именно: институции, о значении терминов, о юридических правилах, древние законы, суммы, процессуальные формулы.

Афоризм LXXX

Молодежь и новички должны готовиться к более глубокому и эффективному изучению наиболее сложных вопросов правовой науки с помощью институций. Эти институции должны быть построены четко и ясно. В них следует изложить весь курс частного права, не опуская ни одного вопроса, ни на одном вопросе не останавли-

==528

ваясь слишком подробно, но кратко затрагивая все пункты частного права, с тем чтобы тот, кто обратится затем к подробному чтению свода законов, не встретил там ничего совершенно нового, что не было бы ему уже слегка знакомо. Общественное право в этих институциях затрагивать не следует, потому что изучение его должно вестись на самих источниках.

Афоризм LXXXI

Нужно составить словарь юридической терминологии. Не следует слишком подробно и скрупулезно разъяснять ее значение и смысл, ибо речь идет не о том, чтобы найти точные определения терминов, но лишь о том, чтобы с помощью этих объяснений облегчить чтение юридической литературы. Не нужно располагать термины в алфавитном порядке: для этого достаточно индекса; лучше всего распределить весь материал так, чтобы термины, относящиеся к одному предмету, были помещены рядом, взаимно помогая пониманию каждого из них.

Афоризм LXXXII

Более всякого другого способствует точности законов хорошее, тщательно выполненное исследование о различных юридических нормах. Оно достойно того, чтобы поручить его создание самым талантливым и самым опытным юристам. То, что имеется в этом роде в настоящее время, никуда не годится. В этой работе следует собрать не только обычные и общеизвестные правила, но и более тонкие и более скрытые, которые можно извлечь из гармонии, существующей между законами и решенными на их основе делами; их можно найти иногда в оглавлениях лучших сводов. Они представляют собой общие требования разума, распространяющиеся на различные стороны содержания закона, придавая ему устойчивость и определенность.

Афоризм LXXXIII

Но не следует считать юридической нормой, как это обычно по неопытности делают, каждое правовое решение или положение. Ведь если допустить это, то было бы столько же норм, сколько и законов, ибо закон есть

18 ?. Бэкон, том 1

==529

не что иное, как повелевающая норма. Но только то должно считаться нормой, что соответствует самой форме правосудия. Именно поэтому в гражданском праве различных государств можно обнаружить почти одни и те же нормы, варьирующиеся только в зависимости от форм государственных установлений.

Афоризм LXXXIV

После того как норма будет коротко и четко сформулирована, нужно привести примеры и наиболее удачные решения отдельных случаев для того, чтобы разъяснить ее, указать различия в применении и исключения, ограничивающие ее, и назвать аналогичные положения для того, чтобы расширить сферу применения данной нормы.

Афоризм LXXXV

Существует справедливое требование: не выводить право из норм, но создавать норму из существующего права. Не следует в словах норм искать аргументов для доказательства, как будто бы это текст закона. Ведь норма лишь указывает на закон, подобно стрелке компаса, указывающей на полюсы, а не устанавливает его.

Афоризм LXXXVI

Помимо самого свода права будет полезно познакомиться также и с юридическими древностями, т. е. с теми законами, которые уже утратили свою реальную силу, но уважение к которым все еще остается. Юридическими древностями нужно считать сочинения о законах и судебных процессах и приговорах (независимо от того, были ли они изданы или нет), по времени своего возникновения предшествующие самому своду права. Нельзя допустить потерю этих сочинений. Следует все, что есть в них наиболее полезного (а в них встречается и много пустого, и несерьезного), собрать в одной книге для того, чтобы «старые сказки», как говорил Требониан, не смешивались с самими законами.

==530

Афоризм LXXXVII

Чрезвычайно важно для практики распределение всего юридического материала по определенным разделам и темам, дающее возможность при любой необходимости обращаться к ним, как обращаются в некое хранилище за вещами, необходимыми в данный момент. Такого рода «суммы» приводят в систему беспорядочно разбросанный материал, сокращают все чрезмерно растянутое и многословное в тексте закона. Но следует остерегаться того, как бы люди благодаря таким суммам, будучи достаточно хорошо подготовленными практически, не перестали проявлять большого рвения к самой науке. Ведь эти книги предназначены для того, чтобы с их. помощью познакомиться с правом, а не изучать его. Такого рода суммы вообще необходимо составлять весьма тщательно, добросовестно и продуманно, дабы не обокрасть законы.

Афоризм LXXXVIII

Нужно собирать всевозможные процессуальные формулы по каждому разделу права. Это весьма важно для практики и, бесспорно, раскрывает все темные и неведомые стороны законов. Ведь в законе немало скрыто того, что значительно заметнее и яснее проявляется в процессуальных формулах. Если первый можно сравнить с кулаком, то вторые следует сравнить с раскрытой ладонью.

ОБ ОТВЕТАХ И КОНСУЛЬТАЦИЯХ Афоризм LXXXIX

Следует найти какое-то средство для разрешения возникающих время от времени сомнений и неясностей частного характера. Ведь очень плохо, когда те, кто желает избежать ошибки, не могут найти себе проводника, а их действиям грозит опасность и не существует какого-либо способа узнать, чем грозит закон, до тех пор, пока процесс не завершен окончательно.

Афоризм ХС

Не следует, чтобы ответы, которые даются адвокатами или докторами права на те или иные вопросы, касаю-

18*

==531

щиеся правовых норм, обладали такой силой, чтобы судье нельзя было отступить от них. Такая прерогатива должна принадлежать лишь присяжным.

Афоризм XCI

Я не могу одобрить попыток спровоцировать решения суда, прибегая к организации фиктивных процессов, в которых выступают вымышленные лица для того, чтобы таким образом заранее узнать, какие юридические нормы будут в данном случае применены. Такая практика наносит ущерб величию законов и должна рассматриваться как проявление известной юридической недобросовестности. Недостойно и постыдно уподоблять судебное заседание театральному представлению.

Афоризм XCII

Таким образом, как вынесение решений, так и право давать ответы и консультации должно быть исключительной прерогативой судей. Первые выносятся по рассматриваемым уже в суде тяжбам, вторые даются по возникающим сложным и трудным правовым вопросам. Но как по частным, так и по общественным делам за такого рода консультациями следует обращаться не к самим судьям (так как в этом случае судья превратился бы в адвоката), а к королю или к государственному совету. Они в свою очередь передадут дело судьям. Судьи же, опираясь на авторитет государственной власти, выслушают прения адвокатов, избранных заинтересованными сторонами либо, если это необходимо, назначенных самими судьями, рассмотрят аргументы обеих сторон и, взвесив все обстоятельства, вынесут решение, которое получит юридическую силу. Подобного рода решения спорных случаев должны быть приравнены к приговорам судебных коллегий, опубликованы и должны обладать такой же силой, как и судебный приговор.

О ЛЕКЦИЯХ Афоризм XCIII

Все курсы по вопросам права и все упражнения, которые выполняют люди, изучающие право, должны

==532

быть организованы таким образом, чтобы перед ними стояла единственная цель: разрешать трудные и спорные вопросы права, а не умножать и еще более запутывать их. Во всяком случае, судя по тому, как обстоит дело в настоящее время, почти во всех школах стремятся умножить число всякого рода спорных и сложных правовых вопросов должно быть для того, чтобы иметь возможность продемонстрировать тонкость и остроту ума. И нужно сказать, что это давний порок. Ведь еще у древних считалось славным и почетным, отстаивая положения той или иной группы (на которые делились юристы того времени), не столько гасить, сколько разжигать разногласия по множеству юридических проблем.

О КОЛЕБАНИИ И НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ В СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЯХ

Афоризм XCIV

Колебания и непоследовательность в судебных решениях могут быть результатом необдуманного и торопливого голосования присяжных, или соперничества между собой и конкуренции различных судебных коллегий, или неудачного и неквалифицированного составления текста решений, или, наконец, того, что существует слишком много возможностей легко, не встречая никаких затруднений, пересмотреть и отменить принятое решение. Поэтому необходимо принять меры к тому, чтобы судебные решения не подвергались пересмотру при условии, что они предварительно всесторонне и зрело обдуманы. Судебные коллегии обязаны взаимно уважать друг друга; решения их должны записываться добросовестно и со знанием дела; и, наконец, следует резко ограничить и значительно затруднить возможность пересмотра принятых в суде решений и, если можно так выразиться, сделать путь к нему труднодоступным и тернистым.

Афоризм XCV

Если в каком-нибудь высоком суде вынесено решение по какому-либо делу и аналогичное дело рассматривается в другой судебной коллегии, то не следует выносить по нему решение до тех пор, пока оно не будет рассмотрено

==533

в какой-нибудь высшей инстанции. Но если решение уже вынесено и его все же необходимо отменить, то сделать это следует по крайней мере достойно.

Афоризм XCVI

Что различные судебные коллегии спорят и сталкиваются друг с другом по вопросам их юрисдикции — это в какой-то мере свойственно природе человека, тем более что в силу одного довольно нелепого принципа, гласящего, что хороший и добросовестный судья всегда старается расширить юрисдикцию своего суда, эта лихорадка получает новую пищу, и там, где нужно натянуть узду, прибегают к шпорам. Но нельзя терпеть, чтобы это соперничество самолюбий заставляло их с наслаждением взаимно отменять уже вынесенные на заседаниях каждого из них решения (не имеющие никакого отношения к вопросу о юрисдикции), и это страшное зло должно быть полностью пресечено вмешательством королей, сената или государства. Ведь невозможно найти ничего худшего, чем постоянная вражда и борьба между собой различных судов, созданных для того, чтобы обеспечивать подданным мир.

Афоризм XCVII

Не следует открывать легкого и удобного пути для отмены приговоров посредством апелляций, исправления ошибок или пересмотра дел и т. п. Некоторые считают, что тяжба должна передаваться на суд высшей инстанции в первоначальном ее состоянии, что нужно отбросить в сторону первоначальный приговор и приостановить его действие. Другие же считают, что само решение должно оставаться в силе, но исполнение его должно быть временно приостановлено. Я не могу согласиться ни с той, ни с другой точкой зрения, с тем лишь исключением, что судебная коллегия, передающая данное дело, действительно низшая инстанция; лучшим же вариантом является следующий: и сохраняется неизменным решение, и приступают к его исполнению с тем условием, чтобы было гарантировано возмещение убытков и расходов в случае отмены решения.

Этот раздел о точности законов может служить достаточным примером того, как следует составить и остальные части задуманных нами дигест,

==534

Итак, мы завершили изложение гражданской науки (во всяком случае в той степени, в какой мы считали нужным ее рассмотреть), а вместе с ней мы завершили рассмотрение философии человека, а с философией человека — и всей философии вообще. И, переведя, наконец, немного дух, оглядываясь на пройденный нами путь, мы можем заметить, что наше сочинение весьма напоминает те звуки и пассажи, которые мы слышим, когда музыканты настраивают свои инструменты: сами по себе они могут показаться весьма грубыми и неприятными для слуха, но именно этим звукам мы обязаны тем, что так сладостно звучит вся последующая мелодия. Точно так же и мы решили приложить все усилия к тому, чтобы как можно лучше настроить кифару муз и сделать ее созвучной с истинной гармонией для того, чтобы другие смогли играть на ее струнах лучше и вернее. Итак, взглянем на всю нашу эпоху, в которую, кажется, в третий раз возродились у людей науки и искусства, и внимательно присмотримся к тому, какими разнообразными средствами и пособиями они располагают теперь для своей защиты и развития; множество великолепных и глубоких талантов, рожденных нашей эпохой; замечательные создания древних авторов, подобно факелам освещающие нам путь; искусство книгопечатания, щедро предоставляющее книги людям любого достатка; покоренные просторы океана, кругосветные путешествия, давшие нам многочисленные сведения, неизвестные древним, и приведшие к небывалому расцвету естественной истории; неограниченный досуг, которым повсюду широко располагают лучшие умы Европы, ибо в современных европейских государствах люди не заняты в такой мере общественной деятельностью, в какой были заняты греки в силу их демократического государственного устройства и римляне в силу огромных масштабов их империи; мир, которым в настоящее время наслаждаются Британия, Испания, Италия, а теперь и Франция и немало других государств; прекращение споров по религиозным вопросам ввиду того, что иссякло, по-видимому, все, что можно было придумать или сказать на эту тему, споров, давно отвлекавших множество умов от занятий другими науками; удивительная и выдающаяся эрудиция Вашего Величества, к которому со всех сторон стремятся таланты, подобно тому как птицы слетаются к Фениксу;

==535

наконец, неотъемлемое свойство самого времени, день ото дня все больше и больше раскрывать истину; когда, повторяю, мы думаем обо всем этом, мы не можем не проникнуться надеждой. Надеждой на то, что этот третий период расцвета наук и искусств далеко превзойдет два предыдущих периода — греческий и римский, только бы люди пожелали трезво и разумно оценить свои силы и свои недостатки и принимали бы друг от друга светоч знаний, а не факел для разжигания противоречий и споров; лишь бы поиски истины считали они самым важным и благородным делом, а не приятным развлечением или удовольствием; лишь бы они тратили все свои силы и средства на важные и исключительные предприятия, а не на обыденные и всем давно известные. Что же касается моего труда, то, если кому-нибудь захочется доставить удовольствие или самому себе, или другим критикой этого сочинения, да услышит он известные еще с древности слова отчаянного призыва к терпению: «Побей, но выслушай!» 160 Пусть люди критикуют и порицают нашу книгу, лишь бы они внимательно и вдумчиво прочли то, что в ней говорится. Ведь апелляция будет вполне законной, хотя, быть может, она и не будет столь необходимой, если будет идти от первых человеческих познаний к последующим и от нашего века к потомкам. А теперь перейдем к той науке, которой не знали те два древних периода истории, ибо они не были удостоены такого счастья: я говорю о священной и боговдохновенной теологии — этой прославленной пристани и месте отдохновения от всех человеческих трудов и странствий.

==536

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Глава I

Разделение боговдохновенной теологии здесь не приводится. Даются лишь введение и три раздела, требующих исследования, а именно: учение о законном использовании человеческого разума при решении вопросов божественных, учение о степенях единства в государстве божьем и учение об эманации Священного писания

И вот, великий государь, когда наш маленький кораблик (а мог ли он быть иным?) проплыл по всему древнему и новому миру наук (насколько удачно и верно, пусть судят об этом потомки), что еще нам остается, как не исполнить наши обеты, завершив наконец плавание? Но ведь есть еще священная или боговдохновенная теология. Однако если бы мы собирались говорить о ней, то нам пришлось бы пересесть из утлого челна человеческого разума на корабль церкви; только он один, вооруженный божественным компасом, может найти правильный путь, ибо теперь уже недостаточно звезд философии, которые до сих пор светили нам в пути. Таким образом, было бы самым правильным обойти молчанием также и эту область. Поэтому мы не будем касаться того, какие следует установить подразделения в этой науке, и, сознавая ничтожность наших сил, скажем в форме пожеланий лишь несколько слов. Мы это делаем с тем большим основанием, что не видим во всей теологии буквально ни одной области или направления, которые оставались бы совершенно заброшенными или неисследованными — столько рвения проявили люди, сея здесь и пшеницу, и плевелы.

Итак, мы укажем на три приложения к теологии, касающихся не самого материала, который дает или должна дать теология, а только способа изложения этого материала. Однако в отличие от того, что обычно делалось в предыдущих разделах, мы не будем приводить на эту тему ни примеров, ни правил, предоставив это

==537

делать теологам. Как мы уже сказали, это лишь своего рода пожелания.

1. Власть бога распространяется на все существо человека, включая как его разум, так и волю, дабы человек полностью отрешился от самого себя и приблизился к богу. Поэтому, как мы обязаны подчиняться божескому закону, даже если воля наша сопротивляется этому, так же мы должны верить слову божьему, даже если разум сопротивляется этому. Ведь если бы мы верили только тому, что оказывается согласным с нашим разумом, то мы принимали бы только факты, а не их творца; а ведь так мы относимся к показаниям даже сомнительных свидетелей. Но та вера, которая была дарована Аврааму за его праведность, распространялась на такие вещи, которые вызывали смех Сарры ', в этом отношении являющейся своего рода воплощением естественного разума. Таким образом, чем нелепее, чем невероятнее представляется нам какая-нибудь божественная тайна, тем большая честь воздается богу, когда в это верят, и тем славнее торжество веры. Ведь даже грешники, как бы сильно они ни мучились угрызениями совести, видя тем не менее надежду свою на спасение в милосердии божьем, тем большую честь воздают господу, ибо всякое отчаяние является оскорблением бога. Более того, если мы внимательнее обдумаем все это, то придем к выводу, что вера есть нечто более достойное, чем знание, подобное нынешнему нашему знанию. Ведь в процессе познания ум человеческий испытывает воздействие со стороны чувственных восприятий, которые отражают материальные вещи, в вере же душа испытывает воздействие более достойного агента — духа. Иначе обстоит дело в состоянии блаженства, потому что тогда веры уже не будет и «мы познаем, как и познаны будем».

Таким образом, мы можем заключить, что источником священной теологии должны быть слово и пророчество божьи, а не естественный свет и не требования разума. Ведь сказано в Писании: «Небеса возвещают славу божью»2, но мы нигде не встретим слов: «Небеса возвещают волю божью». Об этой последней говорится: «Для закона и свидетельств, если не станут они поступать согласно с этим заветом» 3. И это имеет силу не только в таких великих таинствах божества, как творение, искупление, но применимо также и к более совершенному

==538

истолкованию морального закона: «Любите врагов ваших, творите добро ненавидящим вас» и т. д., «чтобы быть детьми отца вашего небесного, посылающего дождь и праведным, и неправедным» 4. Эти слова поистине заслуживают того, чтобы о них было сказано: «Ибо твой не как смертных облик» 5, ибо эти слова превыше естественного света природы. Более того, мы знаем, что языческие поэты, особенно если они прибегают к патетике, нередко жалуются на то, что моральные законы и учения (впрочем, значительно более снисходительные и мягкие, чем божественные) недоброжелательны к людям и противоречат будто бы естественной свободе: ...что природа прощает, — завистно То отрицают права6.

То же самое сказал индус Дендамид послам Александра: «Я, правда, слышал кое-что о Пифагоре и других греческих мудрецах и убежден, что это были великие люди, однако у них у всех был один недостаток — они с излишним почтением и уважением относились к какой-то фантастической вещи, называемой законом и обычаем» 7. Поэтому не может быть сомнения в том, что значительная часть морального закона недоступна по своей возвышенности для естественного света. В то же время в высшей степени правильно то, что люди обладают уже от природы некоторыми нравственными понятиями, сформированными под влиянием естественного света и естественных законов, такими, как добродетель, порок, справедливость, несправедливость, добро, зло. Однако следует заметить, что выражение «естественный свет» может быть понято в двояком смысле: во-первых, в том смысле, что этот свет возникает как результат чувственных восприятий, индукции, разума, аргументов, согласно законам неба и земли; во-вторых, в том смысле, то этот свет озаряет человеческую душу неким внутренним прозрением, повинуясь закону совести, этой искры, этого отблеска старинной первозданной чистоты. В этом последнем смысле душа становится причастной некоему свету, помогающему увидеть и понять совершенство морального закона, однако этот свет не является абсолютно прозрачным, в какой-то мере помогая прежде всего разоблачению пороков, но не давая достаточно полного представления

==539

о том, в чем состоит наш долг. Поэтому религия, будем ли мы рассматривать ее как таинство или как наставницу в морали, рождается из божественного откровения.

Тем не менее в духовной области человеческий разум находит достаточно разнообразное и широкое применение. И апостол имел основание назвать религию «разумным почитанием бога» 8. Достаточно вспомнить обряды и символы древнего закона: ведь они все были разумными и имели определенное значение, резко отличаясь от языческих и магических церемоний, которые можно было бы назвать глухонемыми, ибо они, как правило, ничему не учат нас и даже не пытаются намекнуть на что-либо. Христианская вера, как и во всем остальном, обладает тем преимуществом перед другими, что умеет сохранить золотую середину в том, что касается разума и рассуждения, являющегося продуктом разума, тогда как языческая и магометанская религия представляют в этом отношении две крайности. Ведь языческая религия вообще не имеет никакой твердой веры или определенных догматов; наоборот, в религии Магомета запрещена любая попытка размышления; так что первая изобилует различными ошибками и заблуждениями, а вторая являет собой хитрый и тонкий обман; святая же христианская вера и допускает, и запрещает апелляцию к разуму и рассуждению в должных границах.

В вопросах, касающихся религии, человеческий разум может найти двоякое применение: он может стремиться понять само таинство, и он же может стремиться понять, какие выводы должны отсюда следовать. Что касается проникновения в таинство, то мы знаем, что бог не отказался снизойти до наших слабых способностей и так раскрыл нам свои таинства, что мы прекрасно можем понять их; он как бы привил свои откровения к стволу понимания и понятий, доступных нашему разуму, и сделал свои наставления способными отомкнуть нашу душу, подобно тому как ключ подгоняют к форме замка. Однако и в этом отношении мы отнюдь не должны забывать о собственных усилиях, потому что если сам бог опирается на помощь нашего разума, желая раскрыть свои замыслы, то тем более следует, чтобы и мы всесторонне использовали его, дабы как можно лучше воспринять божественные таинства и проникнуться ими; только надо помнить при этом, что мы должны расширять наше понимание в

==540

соответствии с величием божественных таинств, а не пытаться втиснуть их в узкие рамки нашего разума.

Что же касается выводов, вытекающих из познания божественного таинства, то мы должны знать, что здесь разуму и логическим аргументам принадлежит лишь второстепенная роль и значение их относительно, а отнюдь не первостепенно и абсолютно. Ведь только тогда, когда твердо установлены основные положения и принципы религии (причем они полностью исключены из области рационального анализа), открывается наконец возможность делать выводы из этих принципов, следуя аналогии. В естественных науках такое положение не может иметь места. Там анализу разума подчинены уже сами принципы — и эта задача, повторяю, выпадает на долю индукции, а отнюдь не силлогизма; при этом эти принципы ни в чем не противоречат разуму, так что первая и средняя посылки выводятся из одного и того же источника. Иначе обстоит дело в религии, где первые посылки не только существуют самостоятельно и не требуют подтверждения со стороны, но и не подчинены этому разуму, который выводит из них следствия. Это касается не только религии, но и других наук, как более, так и менее важных, а именно: там, где первые посылки берутся произвольно, а не логически обоснованно, там разум не может принять никакого участия. Так, например, в шахматах или в других аналогичных играх исходные правила и законы чисто произвольны и условны и должны приниматься такими, какими они существуют, и не подвергаться никакому обсуждению; но, чтобы выиграть или умело провести игру, для этого необходимы и искусство, и разум. Точно так же и в человеческих законах существуют нередко так называемые максимы — чисто произвольные положения, опирающиеся скорее на авторитет, чем на разум, и поэтому не подлежащие обсуждению. Но определение того, что более справедливо, не абсолютно, а относительно (т. е. что согласуется с этими максимами),— это уже дело разума и открывает нам широкое поле для споров и рассуждений. Таким образом, речь идет о вторичном, производном характере того разума, который имеет место в священной теологии, основывающейся на воле божьей.

Но точно так же как существует два пути приложения человеческого разума в божественных предметах, мы

==541

встречаем и два рода крайностей, возникающих в этом случае; в первом случае — это чрезмерное любопытство в исследовании таинства, во втором — это попытка придать выводам такой же авторитет, каким обладают и сами принципы. Ибо окажется учеником Никодема тот, кто настойчиво станет повторять вопрос: «Как может родиться человек, если он стар?»9 И ни в коем случае нельзя назвать учеником Павла того, кто не вставляет время от времени в свои проповеди слова: «Это я говорю, а не господь» 10 или «По моему мнению...», а именно такой стиль, как правило, подобает этим выводам. Поэтому мне кажется весьма полезным и плодотворным разумное и тщательное исследование, которое, как своего рода божественная диалектика, могло бы указать пути и границы применения человеческого разума в вопросах теологии. Ведь оно бы могло действовать так же, как действуют препараты опиума, не только усыпляя пустую суету спекуляций, от которых время от времени страдает школа, но и в какой-то степени успокаивая яростные споры, потрясавшие столько раз нашу церковь. Я считаю, что такого трактата у нас еще нет, и предлагаю назвать его «Софрон», или «О правильном применении человеческого разума в божественных предметах».

2. Исключительно важное значение для установления религиозного мира имело бы ясное и точное истолкование смысла христианского союза, установленного нашим Спасителем в следующих двух изречениях, представляющихся в какой-то мере несогласными друг с другом: если одно утверждает: «Кто не с нами, тот против нас», то другое гласит: «Кто не против нас, тот с нами» ". Из этих слов ясно, что существуют некоторые положения, несогласие с которыми неизбежно ставит человека вне этого союза, но что существуют и другие положения, с которыми человек может не соглашаться, оставаясь в то же время в этом объединении. Ведь узы, связывающие христианскую общину, — это «один бог, одна вера, одно крещение» 12 и т. д., а не один обряд, одно мнение и т. д. Мы знаем также, что хитон Спасителя нашего «был не сшит», но что одеяние церкви бывает пестрое. В колосе нужно отделять мякину от зерна, но не следует срывать плевелы с колосьев в поле. Когда Моисей увидел египтянина, сражающегося с евреем, он не спросил: «Почему вы сражаетесь?», но обнажил меч и убил египтянина.

==542

Но когда он увидел двух сражавшихся евреев, то, хотя они и не могли быть правы оба, он обратился к ним: «Вы же братья, почему же вы сражаетесь?» 13 Таким образом, все эти соображения делают ясным, насколько важно и полезно дать точное определение того, что собой представляют и насколько далеко простираются те положения, которые отрывают человека от тела церкви господней и исключают его из общины верующих. И если кто-нибудь думает, что это уже было сделано, то пусть он еще и еще раз подумает и скажет, было ли это сделано достаточно откровенно и мудро. А между тем если человек заговорит о мире, он, вероятно, услышит знаменитый ответ Иеговы на вопрос вестника («Это мир, Иегова?»): «Что тебе мир? Оставь его и следуй за мной» 14, ибо большинство людей заботится не о мире, а о своих интересах. Тем не менее я считаю правильным, чтобы среди тех сочинений, которых нам не хватает и которые необходимо создать, был трактат «О степенях единства в государстве божьем», ибо такой трактат весьма полезен и нужен.

3. Поскольку Священное писание является основным источником наших сведений по теологии, необходимо особо сказать о его толковании. И мы говорим здесь не о праве толковать его, которое полностью принадлежит церкви, а лишь о способах толкования. Таких способов два: методический и свободный. Ведь и та божественная влага, бесконечно превосходящая воду из колодца Иакова, черпается и распределяется почти так же, как это происходит с обыкновенной водой из колодца. Ибо обыкновенную воду можно либо сначала собирать в водохранилища, откуда по множеству труб ее легко и удобно направлять в разные места, либо сразу же разливать по кувшинам, и затем брать ее из них, когда это необходимо. Первый из этих способов породил в конце концов схоластическую теологию, которая свела все теологическое учение в единую науку, подобно тому как вода собирается в водохранилище, а оттуда уже каналы и ручейки аксиом и положений распространили его повсюду. В свою очередь свободный способ несет с собой две опасные крайности: в первом случае в Священном писании предполагается такое совершенство, что оно рассматривается как единственный источник любой философии, как будто бы всякая иная философия является чем-то безбожным

==543

и языческим. Такая нелепая точка зрения особенно характерна для школы Парацельса, да и для некоторых других; восходит же она к раввинам и каббалистам. Однако все эти люди добиваются совсем не того, чего они хотят: они не воздают честь Священному писанию, как они сами полагают, а, наоборот, унижают и оскверняют его. В самом деле, всякий, кто стал бы искать земное небо и землю в божественном слове, о котором сказано: «Небо и земля исчезнут, слово же мое не исчезнет» 15, тот, конечно, безумно искал бы преходящее среди вечного. Ведь искать в философии теологию — это то же самое, что искать живых среди мертвых, точно так же, наоборот, искать философию в теологии — это то же самое, что искать мертвых среди живых. Другой способ толкования (который мы тоже считаем опасной крайностью) с первого взгляда представляется вполне разумным и здравым, однако на деле он унижает само Писание и наносит огромный ущерб церкви. Коротко говоря, сущность его сводится к тому, что боговдохновенное Писание пытаются объяснить теми же средствами, что и писания самих людей. А между тем следует помнить, что богу, создателю Священного писания, открыты две вещи, скрытые от человеческого ума: тайны помыслов и бег времени. И так как слова Писания обращены к сердцу, охватывают превратности всех веков, обладают неизменным и верным предвидением всех ересей, споров, всех различий и перемен в положении церкви как в целом, так и в каждой частности, их нельзя толковать, следуя только поверхностному смыслу данного места; или ограничиваться ими, имея в виду лишь тот повод, по которому произнесены эти слова; или рассматривать их в точной связи с предшествующими и последующими словами; или принимать во внимание лишь главную цель, которую они преследуют; нет, их следует толковать так, чтобы было ясно, что они содержат в себе, и не только в целом, во всей своей совокупности, но и в каждой клаузуле, в каждом отдельном слове, бесчисленные ручейки и каналы, которые орошают каждую часть церкви и каждую душу верующих. Ведь удивительно верно было замечено, что ответы Спасителя нашего на очень многие из тех вопросов, которые ему задавались, кажутся не относящимися к делу и весьма неуместными. Это объясняется двумя причинами: во-первых, он постигал мысли

==544

спрашивающих не из их слов, как это обычно делают люди, а непосредственно из них самих и отвечал на их мысли, а не на их слова; во-вторых, он говорил не только с теми, кто был тогда перед ним, но и с нами, ныне живущими, и со всеми людьми во все времена и повсюду, где только будет распространяться Евангелие. И это также относится и к другим местам Писания.

После этих предварительных замечаний перейдем к тому исследованию, которое, по нашему мнению, еще должно быть создано. Среди теологических сочинений слишком много полемической литературы, масса книг по теологии, которую я называю позитивной, общие места, специальные трактаты, покаяния, проповеди и поучения, наконец, множество пространных комментариев к книгам Писания. Мы хотели бы иметь сочинение того же типа, как краткое, тщательно продуманное и серьезное собрание заметок и примечаний к отдельным текстам Писания; оно ни в коем случае не должно включать в себя общие места или вызывать на спор, или стремиться систематизировать материал, но излагать его в совершенно свободной и естественной манере. Мы встречаемся порой с таким изложением в проповедях наиболее образованных теологов, как правило не сохраняющихся надолго; в книгах же, которые могли бы передать его потомкам, такой метод изложения еще не закрепился. Действительно, подобно тому как вино, легко выдавливаемое при первом мягком отжиме ногами, слаще того, которое выходит из-под пресса, поскольку последнее всегда имеет привкус кожуры и косточек винограда, точно так же наиболее целительны и приятны те учения, которые свободно вытекают из Священного писания, а не стремятся раздувать противоречия, споры или прибегать к общим местам. Такого рода трактат мы будем называть «Эманации Священного писания».

Итак, я, кажется, завершил наконец создание этого маленького глобуса интеллектуального мира, стараясь сделать его как можно точнее, обозначив и перечислив те его части, на которые, по моему мнению, не были до сих пор систематически направлены энергия и труд человечества и которые все еще остаются недостаточно разработанными. Если в этом труде я иной раз отступал от мнения древних, то всем должно быть ясно, что делал я это, желая достичь лучшего результата, а отнюдь не стре-

==545

мясь к каким-то новациям или к изменениям ради них самих. И я бы не смог остаться верным себе и своей теме, если бы у меня не было твердого решения развивать, насколько это в моих силах, открытия, сделанные другими, хотя мне в то же время ничуть не меньше хотелось бы, чтобы и мои открытия были в будущем превзойдены другими. Насколько я был справедлив в этом, видно хотя бы из того, что я всегда открыто выставлял свои мнения, ничем не защищая их, и не пытался ограничить чужую свободу резкими и обидными возражениями. Ведь если возникнут какие-то сомнения и возражения относительно правильности моих положений, то я надеюсь, что при повторном чтении ответы явятся сами собой; что же касается тех мест, где я мог ошибиться, то я уверен, что не причинил никакого насилия истине, прибегая к вздорным доказательствам, способным придавать авторитет заблуждениям и отнимать его у разумных открытий. Ведь благодаря сомнению заблуждение приобретает уважение, а истина терпит поражение. Между прочим, мне вспоминаются слова Фемистокла, которыми он оборвал возвышенную и высокопарную речь посла одного маленького города: «Друг, твоим словам не хватает государства» 16. Действительно, я считаю, что мне с полным правом могут возразить, что мои слова нуждаются в столетии, в целом столетии для доказательства их истинности и во многих веках для своего осуществления. Однако, поскольку любое великое дело обязано своему началу, я считаю достаточным то, что я произвел посев для потомства и для бессмертного бога, которого я на коленях умоляю во имя сына его и нашего Спасителя благосклонно принять эти и подобные им жертвы человеческого разума, как бы окропленные религией и принесенные во славу его.

==546