СТАЛИН И ЕГО ПОДРУЧНЫЕ
К оглавлению
Глава 10 ОКАМЕНЕНИЕ
Наш Ниника состарился, Его богатырские плечи уж не служат ему[...] Как смогла эта безутешная седина Сломить железную силу? [...]
Созели (Иосиф Джугашвили)
ДРЯХЛЕНИЕ ВОЖДЯ
Последние семь лет правления Сталина характеризуются процессом окаменения, атеросклерозом в буквальном и переносном смысле, на всех уровнях — от физического тела Сталина до государственного организма. Сталин тщетно возился с механизмами партии и правительства, ибо смена номенклатуры в действительности ничего не меняла. Назначали новых палачей, но сохраняли и старых. Главной заботой Сталина являлось укрепление структуры власти, чтобы она была прочно уравновешена, и тактика состояла в том, чтобы вызывать у подопечных постоянную взаимную ревность и мнительность и, важнее всего, страх перед вождем. Поскольку приближался 1947 год, страх и мнительность возрастали, так как каждый год, кончающийся цифрой 7, не только отмечал десятилетие революции, но и знаменовал новый виток репрессий. В 1927 г. Сталин выбросил за борт Троцкого, Зиновьева и Каменева и взял бразды правления в собственные руки; в 1937 г. он обрушил на народ Большой террор. Неудивительно, к 1947 г. палачи ждали новой чистки.
Сталин, однако, стал менее энергичным и уже не всегда доводил свои дела до конца. Даже его феноменальная память стала давать сбои, а послевоенный мир требовал намного больше внимания, чем был способен уделить даже трудоголик, желавшийчно управлять страной. В 1930-х гг. иностранная политика состояла в том, чтобы заигрывать с Германией и с остальной Западной Европой, а не с блоком из НАТО и США. Китайская революция и Корейская война требовали, чтобы Советский Союз защищал свои интересы, распад французской и британской колониальных империй создавал неустойчивое положение во всем мире, и Восточную Европу пришлось присоединить к Советской империи. Даже эти проблемы отходили на второй план, когда Сталин думал о восстановлении СССР, где все — от сельского хозяйства и промышленности до морали — было искалечено войной.
Сталин был вынужден поручать другим решение дел, которые он привык решать сам. В то же время он отдалился от власти, погружаясь в эзотерические сферы науки, в лингвистику и биологию, вмешиваясь в дела, далеко выходящие за пределы его компетенции. Иногда Сталин настаивал на буквальном марксистском подходе к вопросу, иногда на применении здравого смысла. Как в науке, так и в политике он следовал двойной линии, то злопамятно репрессируя несогласных и непослушных, то прагматично поощряя инициативу. Политика Сталина в старости, кажется, была основана не на желании достичь самого целесообразного результата; скорее он старался парализовать разномыслие, расхождения во взглядах, в любом спорном вопросе частично поддерживая и частично осуждая обе стороны, так, чтобы ни фанатичный марксист, ни прагматичный реалист не мог взять верх. Тот паралич мысли и инициативы, который, в конце концов, развалит Советский Союз, вытекает из сталинских методов разоружения оппозиции. Это поняли его подручные: они перестраховывались и — потихоньку укрепляли опоры собственной власти.
ВЗРЫВАЯ БОМБУ
В декабре 1945 г. Сталин наконец прервал свой затянувшийся отпуск на Черном море. Оттуда он послал Светлане коробку с мандаринами, — нетипичный для него жест отцовской ласки, — и 1 декабря она ему написала:
Я очень, очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, начали пускать слухи, что ты очень серьезно болен [...] ведь твои-то «верные стражи» и не скажут мне ничего, из всего тайну делают. [...] Москвичей последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы. Доходит до того, что в центральных районах (по ул. Горького; например) люди боятся с наступлением темноты выходить на улицу .11
Уверенный, что без него царит хаос, относясь презрительно к своим подопечным, Сталин вернулся, чтобы перестроить весь механизм правительства, Умирающего Калинина он заменит Шверником, еще более подобострастным ничтожеством, до тех пор руководителем профсоюзов. С 1941 г. Сталин сам управлял всеми тремя ответвлениями власти: законодательным — Верховным Советом, где он контролировал Шверника; идеологическим — паршей, где он был Генеральным секретарем; исполнительным — Советом народных комиссаров, где он был председателем. Он подыскивал подручных погибче и помоложе. Во время войны такие технократ ты, как Берия или Маленков, были незаменимы, а теперь нужны были идеолога/ способные восстановить после войны тоталитарное государство.
Довоенных подручников Сталин>понизил: Каганович перешел из транспорта на стройматериалы; маршал Ворошилов уехал советским представителем в Венгрию. Пока Сталин отдыхал, он поручил всю политику страны Берии, Маленкову, Микояну и Молото-ву. В декабре 1945 г. закатилась звезда Молотова; Сталин из Сочи осыпал всех четырех наркомов телеграммами:
5 декабря. Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли Геральд» из Москвы, где излагались всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально [...]. Сегодня, однако, я читал корреспонденцию «Нью-Йорк тайме», где излагаются всякие клеветнические штуки в более грубой форме (...)
6 декабря. Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны. [...] Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы? [...] Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит инте
ава 10. Окаменениересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем2.
Берия, Маленков и Микоян доложили Сталину:
Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился1.
Среди «кучи ошибок» Молотова, разгневавших Сталина, было то, что он не получил права вето в Союзной совещательной комиссии по будущему Японии, что в Лондоне он не возразил против участия Франции и Китая в оформлении мирных договоров с союзниками Германии. Сталин сослал Молотова постоянным представителем в ООН в Нью-Йорк, где он сразу получил прозвище «Мистер Нет». На других наркомов Сталин тоже рассердился: например, Микоян забыл написать доклад о гаванях и перспективах рыболовства на только что приобретенных Курильских островах.
В марте 1946 г. Верховный Совет переименовал наркоматы в министерства. Сталин объяснил новому Совету министров:
Народный комиссар или вообще комиссар — отражает период неустоявшегося строя, период гражданской войны, период революционной ломкий прочее, и прочее [...]. Война показала, что наш общественный строй очень крепко сидит. [...] Уместно перейти от названия — народный комиссар к названию — министр. Это народ поймет хорошо, по-, тому что комиссаров чертова гибель. Путается народ. Бог его знает, кто выше4.
Звание министра мало помогало несчастным обруганным сатрапам: стоило только после прогноза хорошей погоды пойти дождю, и Сталин по телефону грозил увольнением. Такие вспышки гнева уже не при водили к летальному исходу, как десять лет назад, но онитлубоко потрясали людей, до этого уверенных в прочности своей власти: 1
Весной 1946 г. Маленков, вслед за Молотовым и Микояном, впал в немилость. Маленков заправлял авиацией, и предлогом для его падения было письмо, полученное Сталиным от сына Василия, пьянствующего хулигана, которого назначили на высокий пост в
Военно-воздушных силах. Летчиков раньше расстреливали за то, что они жаловались Сталину на «летающие гробы», в то время как Василий, хотя отец и терпеть его не мог, безнаказанно распространялся об истребителе Як-9 и его крушениях. Сталин хорошо знал, что из 80 тыс. самолетов, потерянных во время войны, половина потерпела аварию из-за механических неисправностей. В поддержку письма Василия Абакумов собрал статистику, сравнивающую успехи немецкой Люфтваффе с провалами советской авиации. Сталин сразу уволил Алексея Шахурина, министра авиационной промышленности, и приказал Абакумову арестовать его вместе с маршалом авиации Александром Новиковым. Оба получили семь лет тюрьмы. На настоящего виновникаоднако, указало постановление Политбюро 4 мая 1946 г.:
Постановить, что т. Маленков, как шеф над авиационной промышленностью и по приемке самолетов — нал военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них ЦК ВКП(б).
Признать необходимым вывести т. Маленкова из состава Секретариата ЦК ВКП(б)5.
До этого постановления сорокапятилетний Маленков считался, наряду со своим соперником Андреем Ждановым, самым вероятным наследником Сталина. Теперь его отправили в Казахстан, правда, не в лагеря, но все-таки на оскорбительно низкую для вчерашнего секретаря ЦК должность6.
Только Берия казался непотопляемым. Правда, и он ушел из своего министерства, но ушел для того, чтобы руководить строительством советской атомной бомбы. Он продолжал заведовать в Политбюро внутренними делами. Новый министр внутреннихдел, Сергей Круглое, был, несмотря на свои зверские навыки, по самой своей, природе сухим бюрократом, который старался превратить ГУЛАГ в неисчерпаемый- источник рабского труда для новых судоходных каналов, которыми так увлекался Сталин. Круглов по приказу Сталина собрал 200 тыс. политических заключенных в особые лагеря, где их подвергали такой беспощадной эксплуатации, что средний заключенный дольше трех лет не выдерживал. Единственным утешением этиж зэков было то, что их больше не мучили, не насиловали, не грабили и не убивали уголовники.
Пришлось работать без своего услужливого и учтивого подчиненного, Всеволода Меркулова, который был изгнан из Министерства госбезопасности (МГБ). На этот пост Сталин выдвинул Виктора Абакумова, с которым у Берии отношения были неважные. У Берии, как члена Политбюро, осталась своя доля влияния в М ГБ, и Абакумов не мог избавиться от оставшихся там грузин. Но Абакумов привел с собой двух генералов из СМЕРШа, Один из них был Сергей Огольцов, сам хитро отказавшийся от министерства по «недостатку опыта», хотя он стал чекистом в восемнадцать лет, терроризировал Украину и в блокадном Ленинграде расстрелял 32 видных ученых за контрреволюцию. Абакумов, как и Берия, редко увольнял своих подчиненных и терпел двух особенно опасных бериевцев, Гоглидзе на Дальнем Востоке и Цанаву в Белоруссии, хотя и сумел избавиться от Рапавы, которого Берия назначил главой НКВД в Грузии. Любимый латыш Берии, Эглитис, тоже сохранил свой пост.
Берия давно собирал информацию об атомной бомбе. Уже в 1942 г. он получал через своих английских шпионов всю нужную информацию и даже расчеты. Он узнал, что произвести 10 кг обогащенного урана на треть дешевле, чем 1500 тонн взрывчатки7. Поняв после Хиросимы эффективность, и военную и психологическую, атомного оружия, Сталин решил как можно быстрее создать советскую бомбу, но Молотов вел дело так вяло, что даже не собрал необходимого запаса урана. Берия получил от Сталина уверение, что создание бомбы является высшим приоритетом, и приступил к работе, догадываясь, что ценой неудачи будет расстрел.
Те четыре года, которые Берия потратил на создание бомбы, подтвердили его репутацию даровитого управленца. Он, без сомнения; получал столько же наслаждения от трудного инженерного проекта, сколько раньше от ареста и убийства врагов государства. Подражая организации американского проекта в Лос-Аламосе, он создал для советских физиков и инженеров творческую атмосферу и по тем временам роскошную обстановку. Из всех сталинских проектов только этот был закончен вовремя, почти без арестов и репрессий8. Были, однако, тысячи безымянных жертв: тысячи заключенных умирали на добыче руды; другие арестанты строили лаборатории, особняки, гаражи, железные дороги, даже целые города. Десятки тысяч — целых три поколения — казахов были обречены на медленную смерть от излучения после испытания бомбы в 1949 г. Но в первый раз советские физики, химики и инженеры чувствовали себя героями труда, по-настоящему нужными государству.
Советская атомная бомба была сконструирована на основе сведений, полученных от западных ученых. Одни передавали тайны, потому что были коммунистами, другие — потому что верили, что будущих войн можно избежать, если у обеих сторон будет ядерное оружие, третьи — просто за деньги. Берия и Судоплатов гордились тем, что они так успешно реанимировали иностранную разведку, разрушенную Ежовым. МГБ учился ядерной физике у Клауса Фукса, металлургии — у Мелиты Норвуд. Всю Восточную Германию объездили в поисках физиков, студентов Вернера Хейзенберга, которые умели обогащать уран и производить тяжелую воду, и в поисках инженеров, которые строили ракеты V-2, бомбившие Лондон, которые теперь требовалось переделать в межконтинентальные носители новой атомной бомбы. Других физиков переселили из ГУЛАГа и из лагерей для военнопленных в санатории и виллы на Черном море с трехразовым ггатанием.
Первым делом Берия отыскал запасы урана. В июне 1946 г. Иван Серов с генералом Михаилом Мальцевым основали в Германии компанию «Бисмут», где все работники были из войск МГБ. Компания получила двадцать семь месторождений в Верхней Саксонии, и к октябрю «Бисмут» доставлял уран из старых шахт по добыче серебра и свинца. Потом уран нашли на Урале и на Крайнем Севере.
Затем Берия собрал команду ученых. Для поддержания дисциплины он назначил генерала Бориса Ванникова. Тот наводил страх на физиков, выкладывая на стол заряженный револьвер. Над этим проектом работали 100 тыс. человек, и обеспечение полной секретности Берия поручил Павлу Мешику, который помогал СМЕРШу покорить Польшу. Берия постоянно надзирал над всем и всеми. У него был свой литерный поезд, на котором он ездил по всему Советскому Союзу, на полигоны в Сибири, на Урале, на Кавказе и в Казахстане. Он больше награждал, чем наказывал, и дал физикам ту же небывалую свободу, какую Сталин только что даровал церкви, — печататься без цензуры9.
Физиком, который приспособил западную информацию к советским ресурсам, был Игорь Курчатов. Петр Капица, — привыкший работать с лордом Резерфордом, был возмущен грубыми приказами Берии. =В ноябре 1945 г. он жаловался Сталину;.*
У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо. Но для этого нужно работать, а черкать карандашом по проектам постановлений в председательском кресле — это еще не значит руководить проблемой. Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ведущая, а не подчиненная сила10.
После того как оскорбленный Берия навестил Капицу в институте, тот отказался от участия в проекте. Мстительности Берии
Сталин ходу не давал, предупредив его: «Я его тебе сниму, но ты его не трогай». Капица провел следующие семь лет у себя на даче в собственной лаборатории.
Летом 1949 г. Игорь Курчатов привез в Кремль никелевое полушарие с критической массой плутония. Сталин погладил полушарие и почувствовал его теплоту. Утром 29 августа 1949 г. — на несколько лет раньше, чем предсказывали американцы, — советскую бомбу испытали в Казахстане. Эйфорию Берии подпортил Сталин, который, когда его разбудили рано утром телефонным звонком, хмуро отозвался на известие словами: «Я уже знаю». Курчатов и Берия роздали участникам дачи, автомобили, премии. Курчатов вспоминает, что у Берии была записная книжка, где была намечена целая серия наказаний всем по ранжиру — от расстрела до лагерного срока — в случае, если бомба не сработает. Награды были рассортированы таким же образом.
ПОДАВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНИХ ЛИТЕРАТОРОВ
Литераторам не посчастливилось так, как физикам: партия по-прежнему была убеждена, что она еще компетентна в вопросах литературы. Андрею Жданову поручили обуздать литераторов, и, согласовывая все свои действия со Сталиным, он начал работу с крамольного Ленинграда. Предварительную критику предприняла секция пропаганды ЦК: рассказы о войне считали негодными, если солдаты-герои проявляли пессимизм, а стихотворения — вредными, если в них оплакивались разрушенные города. Юмора Жданов не понимал совсем. В «Звезде» он разнес в пух и прах самый смешной рассказ Михаила Зощенко, «Приключения обезьяны».
9 августа 1946 г. сам Сталин, вместе со Ждановым и только что деабилитированным, отрезвленным наказанием Маленковым, обругал редактора «Звезды» Виссариона Саянова за то, что тот напечатал пародию на Некрасова11. Пародия, объяснил Сталин, есть «уловка, автор прикрывается». Из рассказов Зощенко, утверждал Сталин (хотя Зощенко он раньше любил читать вслух дочери), видно, что редакторы «перед заграничными писателями ходят на цыпочках». Из присутствующих на обсуждении писателей некоторые решили присоединиться к этому облаиванию. Драматург Всеволод Вишневский сказал Сталину, что в своей автобиографической повести «Перед восходом солнца» Зощенко «до грязного белья разделся», что персонажи у него сплошные «пьяные, калеки, инвалиды». Сталин окончательно проклял Зощенко как «проповедника безыдейности» и его творчество — как «злопыхательство». Потом Сталин дал волю своему негодованию на Ахматову: «...кроме того, что у нее есть старое имя, что еще можно найти у нее?» Когда один из писателей робко защищал Ахматову, заметив, что если ее не печатают в «Звезде», то ее напечатает «Знамя», Сталин ответил, что власти и до «Знамени» доберутся. В конце концов Сталин признал, что в «Звезде» был не только навоз, но и алмазы, и свалил вину за печатание Ахматовой и Зощенко на нездоровую идеологию Ленинграда. Ленинградские журналы получили новых редакторов, а Ахматова и Зощенко были подвергнуты опале. Разница между 1947 и 1937 гг. заключалась в том, что их не арестовали. Травля Зощенко не прекращалась. МГБ издало постановление об антисоветских взглядах Зощенко, о том, что он сомневался в победе Красной армии, что своими высказываниями о жалком состоянии советской литературы он оказывает вредное влияние на молодежь. В свою защиту Зощенко написал эмоциональное, но достойное письмо Сталину, и на какое-то время травля прекратилась.
В августе Сталин произнес перед Оргбюро партии речь о просмотренных им фильмах. Ему не нравилось, что показывали бездомных шахтеров. Советские сценаристы, по его мнению, уступали Чарли Чаплину12. По сравнению с Гете, тридцать лет работавшим над «Фаустом», советские поэты — лентяи (для Сталина «Фауст» всегда оставался мерилом высокого искусства). Сталину претила вторая серия фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», где царя мучили угрызения совести и где опричники, которых Эйзенштейн якобы изобразил «как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана», предавались пьяной оргии.
Эти отзывы Сталина были истолкованы цензурой и редакциями как сигнал. Сразу начали запрещать, изымать, сокращать издания. Многотомное Собрание сочинений Толстого, выходившее с 1928 г., было подвергнуто идеологической проверке, и христианство Толстого глушили предисловиями в ленинском духе. Первым секретарем Союза писателей назначили Фадеева, в 1937-1938 гг. приветствовавшего террор против писателей; К иностранной литературе давали доступ только тем, кому, по мнению властей, нельзя было обойтись без чтения столь вредоносных материалов.
Литература была раздавлена, зато с кинематографом обращались помягче. 23 февраля 1947 г. Эйзенштейна и Николая Черкасова (игравшего Ивана Грозного) привезли в Кремль к Сталину, Молотову и Жданову13. Все, что говорил Сталин, раскрывает его самоотождествление с сумасшедшим и жестоким царем. Он прочитал Эйзенштейну целую лекцию по истории и раскритиковал эйзентдтейновского Ивана: «...царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета». Иван, говорил Сталин, был первым русским правителем, не допускавшим иностранцев в свою страну. Если он ошибался, то только в том, что «не дорезал пять крупных феодальных семейств», и «долго каялся и молился». «Конечно, — признал Сталин, — мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя». Вообще Сталин показал, что он довольно хорошо разбирался в вопросах кинематографии, в то время как Жданов с Молотовым вставляли лишь невежественные, наивные замечания. К полуночи атмосфера между деятелями кино и Политбюро была почти дружелюбная. Если Сталин где-то и прощал ошибки творца, то только в кино и музыке.
К осени 1946 г. Молотова, Микояна, Кагановича и Ворошилова высекли и простили, как провинившихся мальчишек. Под надзором Берии Сталин счел возможным передать им правление страной на те три месяца, что он снова провел в Сочи на отдыхе. Политбюро невзлюбили в стране: зарплаты заморозили, а цены резко подняли;-паек сократили, но повысили обязательные для колхозов нормы хлебозаготовки; в городах бушевала волна грабежей. С точки зрения советских вождей, однако, все шло хорошо. На Нюрнбергском процессе немецкие подсудимые и словом не обмолвились о преступлениях сталинского режима и британские и американские адвокаты не возражали на присутствие советских коллег, которых следовало бы судить на одной скамье с гитлеровскими подопечными,. Сталинские генералы вели себя скромно, и маршал Жуков царствовал над Восточной Германией всего один год, пока Абакумов и Берия не собрали на него достаточно компромата — ведь он, как и все генералы, набил свою дачу и квартиру немецкими трофеями, чтобы разоблачить его как британской) шпиона. Жукову напомнили о том, что он простой смертный, таким же образом, как Тухачевскому за десять лет до этого, — перевели его в глубинку. Но, в отличие от Тухачевского, его не арестовали.
Несмотря на страшные предчувствия, 1947 год не принес с собой возобновления террора. Более того, он оказался самым стабильным годом в правление Сталина. Никто не впал в немилость; не было никаких крутых поворотов партийной линии. Те, кто уходил, уходили тихо: Андрей Жданов усугублял свою сердечную недостаточность страшными запоями, и старших сатрапов пока не волновало то, что Сталин выдвигал молодых Николая Вознесенского (из Госплана) и обаятельного ленинградца Алексея Кузнецова14. Довоенная иностранная политика недоверия к капиталистам была восстановлена, и Сталин резко запретил странам Восточной Европы воспользоваться американским планом Маршалла, при помощи которого, по словам Вышинского, американский капитал порабощал Европу.
Те, кто пытались сотрудничать с союзниками после войны, в 1947 г. поплатились. Два ленинградских профессора-онколога, Нина Клюева и Григорий Роскин, приняли предложение американского посла посвятить американских специалистов в тайны «кру-цина», ими открытого средства от опухолей, в обмен на оборудование. Жданов счел этот обмен разглашением государственных тайн и воскресил под председательством Ворошилова дореволюционный «суд чести», чтобы изгнать их из профессии, после чего несчастные профессора стали изгоями.
МВД и МГБ еще не окончили охоту на украинских партизан: в этом году они убили 3 тысячи и поймали 13 тысяч. Абакумов выслал сотни своих людей «советниками» в новые службы госбезопасности в Польше, Чехословакии» Венгрии, Румынии, Болгарии и Албании: кое-где, особенно в Венгрии и Албании, эмгэбэшни-кам приходилось не обучать местную тайную полицию методам физического воздействия, а отучать их от слишком зверских пыток. Югославия не нуждалась в советниках: у Тито была своя служба, еще более страшная, чем абакумовская.
Главной аномалией 1947 г. являлся тот факт, что с запада и с юга в СССР хлынули беженцы, но на Запад через герметически закрытые границы СССР не переходил почти никто. После поражения коммунистов в греческой гражданской войне в албанском порту Дуррес причалили советские пароходы, чтобы эвакуировать греческих партизан, вдов и сирот. Этим грекам предстояло еще одно разочарование, когда, по приезде в СССР, их сразу упекли в Казахстан. Из Ирана в СССР перебежала курдская армия Мустафы Барзани, и хотя Сталин оценил потенциал коммунистической курдской армии, которая свергнет пробританский режим в Ираке, он тем не менее перевел всех курдов далеко от границ под Ташкент.
Сталин преподнес миру только один сюрприз: 26 мая 1947 г. он отменил смертную казнь для всех преступников, кроме коллаборационистов. Нигде в мире так часто не отменяли смертную казнь, как в России: при Елизавете и при Екатерине II, при Александре 1, при Временном правительстве, в начале нэпа. На этот раз казнь отменили на целых три года. Сталин заменил высшую меру двадцатипятилетней каторгой, и этот новый приговор сразу стали выносить очень часто — 37 тыс. осужденных за 1948 г., по сравнению с 12 тыс в 1946 г., так что смертность среди осужденных за преступления «первой категории» на самом деле круто поднялась: для таких осужденных ежегодная смертность составляла 3%.
ЕВРЕИ И космополиты
1947 год оказался затишьем перед вспышкой государственного антисемитизма. Хотя в 1931 г. в обращении к американскому Еврейскому телеграфному агентству Сталин назвал антисемитизм людоедством и до самой смерти он официально осуждал его, в 1948 г. он набросился на советских евреев.
Антисемитизм Сталина отличался от антисемитизма Гитлера или царских губернаторов и министров. Он основывался не на расовых или религиозных предрассудках, а на ксенофобии. Когда Сталин истреблял ленинцев, тот факт, что многие из них были евреи, являлся второстепенной причиной их преследования, хотя те русские партийцы и энкавэдэшники, которые заменяли евреев у власти, думали; что они одержали верх над какой-то еврейской интригой. Когда Троцкого, Зиновьева и Радека изгнали из партии и убили, в партий возобладали неевреи; когда Ягоду заменили Ежов и Берия, от евреев был «очищен» и НКВД. Сталин отождествлял евреев с безродными интеллигентами, не поддающимися политическому управлению. Когда Гитлер получил власть, Сталин скептически отнесся к этим международно признашшм мученикам, которые искали загггиты от нацистской угрозы не только у СССР, но и у всего мира. Как только оказалось, что новое государство Израиль видится советским евреям альтернативной родиной, ноне частью советского блока, все евреи стали подозрительными, а сионизм стал преступлением.;
В личном плане антисемитизм Сталина тоже обострился. И у старшего сына Якова, и у дочери Светланы были связи с евреями. Жена Якова, Юлия Мельцер, и поклонник Светланы, Алексей Каплер, оба потерпели за свою национальную принадлежность. На семнадцатилетнюю Светлану Сталин кричал: «Не могла ты найти себе русского?» Первый, муж Светланы Григорий Морозов (еврей с русской фамилиейр познакомил ее со своими еврейскими друзьями. В мае 1947 г. он был арестован, и паспорта Светланы и Морозова были заменены новыми, где не было штампа об их браке15. Когда в 1949 г. Светлана вышла за сына Жданова, Сталин ей объяснил, что сионисты воспользовались ее доверчивостью, чтобы поймать ее, и что старшее поколение заражено сионизмом, который передается поколению младшему.
Из клана Сванидзе и Аллилуевых, родственников первой и второй жен, которых расстрелял Сталин, многие были евреи. Другие Аллилуевы, например золовка Надежды, дружили с критиком Лидией Шатуновской, входившей в круг Соломона Михоэлса. Нелюбовь Сталина к евреям питалась страхом, что подробности его семейной жизни просочатся через евреев к иностранным журналистам: что бы то ни было связанное с иностранцами будило у Сталина повышенную мнительность. Сталин всегда полагал, что евреев нельзя считать национальностью с правом на свою территорию; он верил, что у них никогда не было классовой борьбы, и ему не нравилось сохранение родственных чувств и солидарности даже у тех евреев, которые отошли от иудаизма. Во время войны Сталин предпочитал не говорить о холокосте, даже когда того требовали пропагандисты. Он санкционировал арест и уничтожение Эрлиха и Альтера, польских евреев, призывавших евреев Великобритании и Америки придержать Советы в войне против Гитлера. Он очень неохотно разрешил поездку в Америку единственному советскому еврею международного масштаба, Соломону Михоэлсу, вместе с еврейским поэтом Ициком Фефером, чтобы получить от американских евреев 45 млн долл. в помощь Советскому Союзу.
Во время войны советская пресса редко упоминала о зверствах против евреев, так как надо было изображать нацистов убийцами и мучителями всех советских граждан. Когда в сентябре 1941 п на теле
убитого немца нашли дневник, то «Правда» напечатала только сильно отредактированную версию, где о евреях не упомянуто16.
Отсутствие симпатии к евреям еще яснее проявляется в записей разговора Сталина с тремя поляками — президентом Сикорским, послом в Москве Станиславом Котом и генералом Анд ер-сом. Они встретились 3 декабря 1941 г., накануне ареста Эрлиха и Альтера:
Андерс: Я полагаю, что в моем распоряжении будет около 150 тысяч человек, но среди них много евреев, не желающих служить в армии.
Сталин: Евреиплохие солдаты.
Сикорский: Среди евреев, вступивших в армию, много торговцев с черного рынка и контрабандистов. Они никогда не будут хорошими солдатами. В польской армии мне такие люди не нужны.
Андерс: 250 евреев дезертировали из военного лагеря в Бузулуке, когда поступили ошибочные сообщения о бомбардировке Куйбышева. Более 50 евреев дезертировали из пятой дивизии перед раздачей оружия.
Сталин: Да, евреи плохие солдаты17.
Во время войны Соломон Михоэлс и его сотрудник по Еврейскому антифашистскому комитету писатель Шахно Эгшггейн не раз смело осуждали антисемитизм и за границей, и в Советском Союзе. В газетах таких высказываний не печатали. На самом деле советская германофобия перерастала в общую ксенофобию, а патриотизм деградировал в русский шовинизм. Шел целый поток жалоб на то, что настоящие русские люди недостаточно представлены в науке, в системе образования и в медицине. То, что Ежов сделал в НКВД, теперь делалось во всех официальных структурах: число евреев ограничивали. Хотя подтверждающих документов мало, те, кто вспоминает это время, не сомневаются, что с 1944 г. ввели дискриминационную квоту, обычно не больше 10%, для евреев, поступающих в вузы.
На всех уровнях советского общества фиксировали национальную принадлежность каждого гражданина, и статистика показывает, как после войны Сталин дискриминировал евреев. В 1945 г. около 12% высших должностей в бюрократии, в хозяйстве, в СМИ и в вузах страны занимали евреи, а к концу 1951 г. евреи в этих сферах составляли уже менее 4%. К 1950 г. всего восемь из тысячи делегатов в Верховном Совете были евреями, а через два года из тысячи партийных секретарей только один был еврей18. Евреев в осязательном порядке увольняли с должностей, где был неизбежен контакт с иностранцами. Иван Майский, бывший посол в Великобритании, ждал ареста. Правда, еврейство не всегда четко определяли. Только в нацистской Германии можно было заявить, подобно Герингу: «Я решаю, кто из моих подчиненных является евреем». В СССР до некоторой степени еврей сам себя определял: Каганович объявил, что он член руководства, а не еврейской общины, а Литвинов считал себя этнически русским.
Когда начали притеснять евреев, средний русский литератор испытывал злорадство. Фадеев закрыл еврейскую секцию Союза писателей с такой же радостью, с какой он ее создавал. Цензоры отдавали в макулатуру антологии еврейской поэзии или книги о роли евреев в Октябрьской революции. Как и в тридцатых годах, литературным критикам приходил ось особенно тяжело. В докладе, приготовленном для Маленкова и Сталина в 1949 г., Союз писателей обвинил «анти-патриотическую буржуазно-эстетскую группу., всего на пятнадцать процентов русскую» в том, что им якобы принадлежит монополия на литературную и театральную критику.
Конечно, и до революции русские писатели иногда жаловались на еврейское засилье. Даже юдофил Антон Чехов в 1897 г. заметил в своих записных книжках:
Такие писатели, как Н. С. Лесков и СВ. Максимов, не могут иметь у нашей критики успех, так как наши критики почти все — евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора,. совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца 9.
В 1949 г. лауреат Государственной премии Сергей Васильев прочел в Союзе писателей свою пародию на Некрасова «Без кого на Руси жить хорошо»:
На столбовой дороженьке Советской нашей критики Сошлись и за злословил и Двенадцать медных лбов. [...] Гуревич за Сутыриным, Бернштейн за Финкельштейном, Черняк за Гоффеншефером, В. Кедров за Селектором, длина iu. ОкаменениеМ. Гельфанд за Б. Румяным: «Подай Луи Ссдера нам. Подай нам Джойса, Киплинга, Подай сюда Ахматову, Подай Пастернака. [."р За гвалтом не заметили, Как взял их крепко за ухо Своей рукой могучею Советский наш народ. [...]*
Поэму Васильева, уже набранную, так и не напечатали. Еще какое-то время МГБ не трогало своих евреев — Райхмана, Эйтингона, Григулевича, но вскоре их уволили21. Смешали не всех еврейских композиторов и кинорежиссеров, иначе советские музыка и кино были бы полностью обескровлены. Пришлось сделать исключение и для Академии наук: приоритет ядерной физики и совесть некоторых советских акдемиков затруднили антисемитскую чистку. Среди физиков во время войны численность евреев лаже возросла до 98%; в атомном проекте Берии они нашли себе надежный приют. В сталинском окружении Каганович и Мехлис еще держались, но их сфера компетенции была сильно урезана. Еврейки, бывшие замужем за такими сатрапами, как Молотов, Андрей Андреев или Поскребышев, подвергались увольнению, ссылке, даже расстрелу, и мужья не смели оспаривать наказание.
Советская пропаганда не переставала изображать СССР домом европейских евреев, при условии что они не являлись сионистами. В 1950 г. Одесса была последним городом в Европе, где на улицах еще был слышен идиш. Решая еврейский вопрос, Сталин еще колебался. С одной стороны, он с 1913 г., когда писал трактат о меньшинствах, утверждал, что евреи — не нация, так как у них больше нет родины, и они должны ассимилироваться. С другой стороны, Сталин создал на маньчжурской границе советский Сион, Еврейскую автономную область со столицей в Биробиджане, куда он переселил несколько тысяч евреев.
Еврейский антифашистский комитет, так тесно связанный с сионизмом, Сталину особенно надоел. В 1947 г., однако, Сталин воздерживался от ударов против ЕАК, так как в ноябре ООН проголосовала за основание государства Израиль на территории Палестины. Поскольку британцы покровительствовали арабам, а люди из старшего поколения сионистов или родились в России, или состояли членами в левых партиях, Сталин еще надеялся, что новое еврейское государство будет находиться в орбите Советского Союза. 18 мая 1948 г. сначала США, а потом СССР признали новое государство. Сталина волновало только то, что Израиль зависел от американского капитала и что он сразу стал землей обетованной и для советских евреев. Советским евреям, конечно, он и не думал разрешать эмигрировать, зато Румыния и Чехословакия почти с энтузиазмом удовлетворяли просьбы своих граждан любых политических оттенков, выпуская по 10 тыс. евреев в месяц. Сталин не возражал против выезда восточноевропейских евреев и за это снискал широкое одобрение.
В сентябре 1948 г. в Москву прибыла Голда Меир, первый израильский посол. Сама она по-русски не говорила, но ее советник Намир и атташе Ратнер хорошо владели русским языком. В Еврейском театре московские евреи встретили Меир громкими аплодисментами; все переулки около синагоги запрудили толпы. Хуже того, жена Молотова Полина Жемчужина в порыве энтузиазма воскликнула на идише, обращаясь к Голде Меир: «Их бин а иддише тохтер!» Другие выдающиеся советские евреи вели себя осторожнее: Илья Эренбург заявил Голде Меир, что он ненавидит евреев, родившихся в России, но говорящих только по-английски.
Через год Полину Жемчужину арестовали (они с Молотовым только что развелись, по внушению Сталина). Уже пятнадцать лет как Сталин питал неприязнь к Жемчужиной, прекрасно знавшей о причинах самоубийства Надежды Аллилуевой. Когда Жемчужину изгоняли из ЦК, Молотов воздержался от голосования. Не только ее, но и его карьера была испорчена. У Молотова отняли Министерство иностранных дел в пользу Андрея Вышинского. Арестовав Жемчужину, Сталин выбил у Молотова почву из-под ног, как в свое время сделал и с Калининым. Жена Калинина, эстонка, была арестована и подверглась пыткам в 1938 г. В 1944 г., несмотря на моль бы Калинина к Сталину, она чистила от вшей белье в лагерной бане, когда умирал ее муж, глава государства.
Советско-израильская идиллия быстро кончилась. В израильском Кнессете коммунистам удалось получить всего четыре места; правящая партия требовала у СССР дать советским евреям право эмигрировать, и в международной политике Израиль ориентировался на США.
Евреям, пережившим холокост, в качестве родины предлагали не только Палестину. Сталин разрешил МихоэлсусиФеферу, ездившим по Соединенным Штатам во время войны, предложить американским евреям перспективу Крыма — нового Сиона. В двадцатых и тридцатых годах американцы уже выделили 30 млн долл., чтобы помочь еврейским-поселенцам осваивать крымские степи. Молотов всегда относился скептически к еврейской автономии в СССР: ему казалось, что евреи — горожане, которых нельзя посадить на тракторы. Но Михоэлс горячо поверил в крымский проект и бестактно объяснил Сталину, что советским евреям нужно убежище от русского антисемитизма.
Как Эрлих и Альтер в 1941 г., так и руководители ЕАК слишком надеялись на себя и на международную поддержку. Удовлетворению требований Сталин предпочитал убийство требующих. Арестовать Соломона Михоэлса и сделать из него мученика он не захотел. Михоэлса убьют и свалят вину на сионистов, а те признаются под следствием, что покарали его за верность Советскому Союзу.
Абакумов изобрел предлог. И. Гольдштейна, друга первого мужа Светланы Аллилуевой, пытками вынудили подписать протокол, согласно которому Михоэлс рассказывал американцам интимные подробности о семейной жизни Сталина. После этого Абакумов получил приказ ликвидировать Михоэлса. Тот уже чуял недоброе: арестовывали друзей, а он получал поток ругательных анонимных писем; он сказал одному актеру, что долго не проживет. Его командировали в Минск вместе с другом, критиком Владимиром Го-лубовым-Потаповым, который работал сексотом МТБ. Три палача высокого ранга — заместитель Абакумова, Сергей Огольцов, контрразведчик Шубняков и подопечный Берии, глава белорусской госбезопасности Лаврентий Цанава — устроили убийство Михоэлса, 13 января 1948 г. Голубову-Потапову приказали вывести Михоэлса из гостиницы на улицу. Обоих похитили и повезли на дачу Цана-вы, Там их положили на дорогу, и грузовик проехал по их телам. Трупы подбросили на окраинную улицу Минска; специальная комиссия засвидетельствовала факт случайной гибели под колесами машины. *:
Власти поощряли слухи о том, что на самом деле польские «правые» или фанатичные сионисты убили Михоэлса. Сначала воздали жертвам и убийцам равную честь. Цанава, Шубняков и водители МГБ получили медали; Михоэлс удостоился некролога в «Правде». Альберт Эйнштейн и Марк Шагал вместе с множеством других известных людей выразили соболезнования советскому народу. На похороны пришла еще не арестованная Полина Жемчужина; Эренбург произнес речь, а Перец Маркиш прочитал стихотворение, заканчивающееся строками: «Тебя почтить встают из рвов и смрадных ям / Шесть миллионов жертву запьгганных, невинных». К родственникам М ихоэлса подошла племянница Кагановича и предупредила: «Никогда никого ни о чем не спрашивайте!»
Весной 1948 г. Абакумов составил для Сталина список еврейских активистов, особенно тех, кто участвовал в ЕАК и на кого можно было повесить обвинение в шпионаже в пользу Британии и США. В ноябре ЕАК был официально упразднен. Абакумов обыскал Еврейский театр и нашел «доказательства» того, что Михозлс был сионистом и американским агентом. Десятки евреев арестовали и пытали раскаленными кочергами; некоторые из них несколько месяцев держались стойко. Один следователь, полковник М: Т. Лихачев, объяснял своим жертвам: «Я сверну вам шею, а то мне отрубят голову». Через четыре года секретарь Абакумова, В. И. Комаров, написал Сталину (из Лефортово, где вместе с ним тогда сидел уже и Абакумов):
Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврейскими националиста-ми, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов... Узнав о злодеяниях, совершенных еврейскими националистами, я наполнился еще большей злобой к ним и убедительно прошу Вас: дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью к врагам отомстить им за их злодеяния, за тот вред, который они причинили государству22.
Полина Жемчужина была отдана в полное распоряжение Абакумову. Он быстро ее сломал, заставив двух ее помощников признаться на очной ставке, что они занимались с ней групповым сексом23. Затем на Политбюро, в присутствии Молотова, Сталин прочитал эти признания вслух. Жемчужину отправили в Казахстан.
Еврейских антифашистов не щадили. Их обвинили в преступлениях, за которые им вынесут расстрельный приговор, как только в 1950 г. восстановят смертную казнь. Объявили шпионом знаменитого биолога Лину Штерн, которая через своего американского брата достала стрептомицин и тем спасла многих больных туберкулезом; шпионом заклеймили и биохимика Парнаса, погибшего после первой недели тюрьмы. Девяностолетний академикНиколай Гамалея (не еврей, а украинец, выросший среди евреев) уже не боялся смерти и написал Сталину: лава iu. Окаменение
Я считаю, что по отношению к евреям творится что-то неладнее в данное время в нашей стране. [...] Антисемитизм исходит сейчас от каких-то высоких лиц, засевших в руководящих партийных органах, ведающих делом подбора и расстановки кадров14.
Допросы и пьттки вдруг прекратились в 19491 Люди Абакумова переключились на более срочное дело — чистку ленинградского партийного руководства, особенно раздражавшего Сталина, Половину арестованных евреев упекли в ГУЛАГ, а пятнадцать сохранили для будущего показательного процесса. Их «руководителя» Ицика Фефера в 1950 г. перевели в «Матросскую Тишину», новую тюрьму, построенную Маленковым и Шкирятовым для особо важных политических преступников. Когда, в конце концов, процесс состоялся, у пятнадцати подсудимых было одно утешение: те, кто их в свое время арестовывал и пытал, сидели теперь в той же тюрьме.
МЕСТЬ ЛЕНИНГРАДУ
Я не только брезговал чистыми словами И упреками старших судей, Я наслаждался лицемерным двурушничеством
льстецов, Я поощрял клеветнические намерения
И выносил ложные приговоры.
Я не жалел ни вдовьих слез, Ни бессловесного рыдания сирот, Я не прикрывал одеждами нагие чресла нищих [...]
Давид Строитель, Вит покаяния, VII
В конце 1940-х гг. каждый раз, когда Сталин возвращался из кавказского отпуска, близкие к нему люди замечали, что ему становилось все труднее сосредоточиваться на государственных проблемах. Часто он забывал об одном проекте и брался за второй. Его новые любимцы могли теперь так же легко, как старые, возбуждать его недовольство, даже гнев. Вождь становился более скрытным и все чаще натравливал одних членов Политбюро на других QH уставал и не успевал рассматривать все дела в своей «особой» папке. Он редко давал письменные инструкции, а предпочитал отдавать распоряжения двусмысленными, даже противоречивыми словами, а то и жестами во время ужина или выпивки на даче.
Вокруг себя Сталин чувствовал теперь только предательство, Профессор Петр Шария, секретарь пропаганды в грузинской партии, давно переводил на русский язык все, что Сталин писал по-грузински, и СЛЫЛ самым преданным человеком из сталинского окружения. Но и он неожиданно попал в опалу. В 1943 г. двенадцатилетнего сына Шарии сбила машина; безутешному отцу преподаватель сына подарил английское издание Теннисона. Под влиянием Теннисона Шария написал по-русски поэму, которая, по словам Политбюро, «признает бессмертие души и действительность загробной жизни». Хуже того, в 1948 г. Шария разрешил своим друзьям тайком напечатать в государственной типографии семьдесят экземпляров поэмы. Его посадили-, хотя он оправдывался тем, что сам Карл Маркс от горя бросился в могилу первого сына, В августе 1948 г. Андрей Жданов умер от сердечного заболевания. Сначала Сталин равнодушно реагировал на смерть своего возможного наследника. Жданов курировал идеологию и успешно управлял Ленинградом, где у него был хорошо оборудованный бункер, даже во время блокады. Жданов, однако, иногда действовал слишком независимо. В первые недели осады он организовал защиту города и эвакуацию граждан. Сталин отменил все его приказы, ставя на вид в телеграммах, что Ленинград ведет себя, как будто он «остров в Тихом океане», а не часть СССР. После того как сын Жданова женился на Светлане, Сталин начал подозревать Ждановых, и сына и отца, в интригах против себя. И после смерти Жданова Ленинград в глазах Сталина остался змеиным гнездом.
Поэтому в 1949 г. Абакумов начал готовить обвинение, что ленинградская парторганизация принимала тайные меры, чтобы сделать Ленинград столицей автономной Российской республики в СССР. Некоторые ленинградцы, среди них идеолог Михаил Суслов и Алексей Косыгин, предчувствовали раскол между Ленинградом и Москвой и, как только умер Жданов, вовремя переехали в Москву, где стали близкими сотрудниками Маленкова и Берии. Тысячи других высокопоставленных ленинградцев были уволены, двести были арестованы. Алексей Кузнецов, которого Сталин однажды поздравил с успешной деятельностью в ленинградском руководстве и потом перевел в Кремль, сказав ему: «Родина вас никогда не забудет», впервые понял, что его ждет, когда Маленков не подал ему руки, когда они вместе ехали в лифте. Николая Вознесенского, бывшего шефа Госплана, арестовали, когда он возвращался домой с хорошо прошедшего ужина у Сталина. Его, Кузнецова и десятки других держали без сна в «Матросской Тишине» под надзором главы партийного контроля Матвея Шкирятова. Каждую ночь их вывозили в Лефортово, где пытали под рев авиационных моторов на соседнем заводе, чтобы их крики не слышали посторонние. I
У Абакумова никаких нравственных принципов не было, но ему мешало отсутствие фантазии, и он предпочитал обвинять в чем-то реальном, не выдуманном: кончилось тем, что Вознесенского обвинили в потере министерских бумаг. Абакумов ограничил свое следствие и не допрашивал Кузнецова о родственниках жены, а то пришлось бы арестовать и Микояна, Алексея Косыгина й генерала Гвишиани. Сталин с трудом выносил такое медленное, щепетильное следствие; за это время он приказал расстрелять брата и сестру Вознесенского.
12 января 1950 г., «ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры», Президиум Верховного Совета постановил, что смертная казнь должна опять применяться «к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам». Кузнецов и другие несчастные ленинградцы в «Матросской Тишине», хотя их осудили за клевету, за ослушание ЦК, за растрату денег, попали под новый закон. 1 октября, до рассвета, их вывезли на электричке на окраину города, расстреляли и захоронили. Ленинградская чистка 1949 г., «малый террор», была жестокой, но на несколько порядков меньше, чем ежовщина: расстрелял и не десятки тысяч, а десятки; заточили не сотни тысяч, а сотни. Позднейшие жертвы могли размышлять о томчто расстрелом они искупали свое участие в куда более смертоносных фальсификациях.
Ленинградские приговоры не предавали гласности, и аресты вскоре прекратились. Тем временем аресты и допросы антифашистских евреев не привели к таким признаниям, на каких можно было бы основать открытый процесс, несмотря на старания десятков опытных следователей. Лев Шейнин, сочинитель повестей и следователь.из прокуратуры, который в тридцатых годах успешно возбуждал у публики энтузиазм по отношению к чисткам и террору, на этот раз (а он и сам был еврей) не сумел сочинить сценарий даже для антисемитской публики. Шейнина у вол или и заточили с подопечными Абакумова.
. В июне 1951 г. Сталину показалось, что, наконец, он нашел себе более беспощадного палача, начальника следственной части подполковника Михаила Рюмина, и более послушного министра госбезопасности — Семена Игнатьева25. Абакумова свергли — к его собственному изумлению26. Рюмин сел в кресло в кабинете Игнатьева и переписал то, что было гтритхтэвлено секретарем Маленкова, Дмитрием Сухановым, — донос на Абакумова, с обвинениями в коррупции и в сокрытии вещественных доказательств27. Слепая преданность Рюмина не удивительна: на него имелось немало компромата — он как-то раз забыл секретные папки в автобусе, скрывал свое сомнительное происхождение (отец торговал скотом, тесть был белогвардейским офицером, братья сидели в тюрьме).
Кое-что в рюминском поклепе соответствовало действительности. Абакумов растратил миллионы, добытые грабежом в Германии, на огромную квартиру, где он жил со второй, молодой и красивой, женой. Из некоторых заключенных Абакумов и в самом деле выжимал пытками не все, что можно было выжать. В ноябре 1950 г. он арестовал по приказу Сталина еврейского врача профессора Якова Этингера. Профессор читал английское издание Jewish Chronicle*, он неуважительно говорил со своим пасынком о Сталине (и разговор был записан). Тот факт, что Этингер лечил Берию, не спас его. Он умер в Лефортово от пытки по методу, перенятому Абакумовым у гестапо, — нескольких суток в ледяной камере. Рюмин обвинил Абакумова в том, что он не записал признание Этингера в организации заговора с другими врачами для того, чтобы неправильным лечением убить вождей партии.
Рюмин отыскал то звено, которое Сталину было нужно для выковки цепи, связавшей бы такой же разнородный набор подсудимых, как на показательном процессе 1938 г. над Бухариным, Ягодой и кремлевскими врачами. Перед судом еще раз предстанут еврейские интеллигенты, скомпрометированный чекист и три врачаубийцы. Этим ключевым звеном было письмо Лидии Тима-шук, кардиолога кремлевской больницы. В 1948 г. она делала кардиограммы умирающего Жданова и приказала ему не вставать с постели. Ее предписания отменил врач Сталина, профессор Владимир Виноградов38, который велел Жданову ходить на прогулки и в кино. Кардиограммы же подтверждали верность предостережений Тимашук29.30 августа Жданов умер от инфаркта. Тимашук давно работала осведомительницей МГБ, но это письмо она писала главным образом для того, чтобы защитить себя, а не подвести под трибунал кремлевских врачей. Вскрытие было сделано профессорами, которые, разумеется, подтвердили собственный диагноз. Они сделали все возможное, чтобы Тимашук замолчала. Однако в том, i лана IVI. Окаменениечто письмо Тимашук оставили без ответа, был виноват не Абакумов, а Сталин, похоронивший его в собственном архиве.
Как и Ежов десятью годами ранее, Абакумов оказался совсем без дружеской поддержки. 12 июля 1951 г. ордер на его арест подписали Берия, Маленков, Игнатьев и Шкирятов. Игнатьев сразу сел в его министерское кресло, а Рюмин, произведенный в полковники, стал заместителем министра. Абакумов превратился в зэка № 15 в «Матросской Тишине»; его жена вместе с грудным ребенком сидела в другой московской тюрьме. Как и первая жена Ежова, первая жена Абакумова могла благодарить судьбу, что про нее забыли. Ее лишили квартиры, но не свободы. Вслед за Абакумовым были арестованы его еврейские подчиненные: Лев Шварцман, убийца Троцкого Наум Эйтингон (несмотря на обещание Сталина, что с его головы волос не упадет).
Абакумова мучили целых сорок месяцев. Когда ему давали карандаш и бумагу, он писал Сталину достойные записки, без подобострастия и без увещеваний; но в результате этих писем Сталин заинтересовался следствием и требовал, чтобы ему, Берии и Маленкову каждые десять дней доставляли новые протоколы допросов. Следователям приходилось по инициативе Рюмина применять физические методы воздействия — кожаные кнуты, ледяной карцер, — чтобы выжимать из Абакумова новые показания. Сталин напоминал своим палачам, что сломить такого чекиста, как Абакумов, трудно без продолжительного безжалостного избиения. Сначала Абакумова и его подчиненных заставили сознаться в том, что они собственноручно били своих подследственных. Потом на Абакумова надели кандалы и наручники; его посадили в одиночную камеру и морили голодом и холодом. 18 апреля 1952 г. Абакумов умолял Берию и Маленкова:
Дорогие Л. П. и Г. МЛ Два месяца находясь в Лефортовской тюрьме, я все время настоятельно просил следователей и начальство тюрьмы дать мне бумагу написать письма Вам и тов. Игнатьеву.
Со мной проделали что-то невероятное. [...] На всех допросах стоит сплошной мат, издевательство, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали меня со ступа на пол. [...] Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортовской тюрьме таких холодильников не знал — был обманут... Этот каменный мешок может дать смертьувечье и страшный недуг. [...] Я все время спрашивал, кто разрешил проделать со мной такую штуку. Мне ответили: «Руководство МГБ» [...]. Избавьте от Рюмина и его друзей30.
Лев Шварцман, до тех пор спокойно сочинявший признания, которые подписывали жертвы пытки, ничего сочинять о себе не стал, а сошел с ума ил и притворился сумасшедшим. Когда его вернули к следователям на новые допросы, Шварцман избрал другой курс: он признался в том, что руководил еврейскими националистами, а также в том, что он занимался педерастией с Абакумовым, с британским послом и с собственным сыном и переспал с дочерью. В этот раз он добился своего, и его освидетельствовали невменяемым.
Темпы работы Рюмина не могли удовлетворить Сталина и Игнатьева. Он был неглуп и сознавал, что, как только он закончит следствие, от него избавятся. Поэтому он протянул еще один год, выбивая из Абакумова показания, что тот сфабриковал дело против министра авиации, чтобы скомпрометировать Маленкова, и что он был в заговоре с ленинградцами, которых он сам послал на расстрел, что он готовил государственный переворот. Рюмину не хватало только доказательства, что Абакумов — еврей. К апрелю 1952 г. Абакумов еще не полностью сломался, но был так искалечен, что, продолжая пытку, Рюмин рисковал умертвить свою жертву. 3 ноября 1952 г. Рюмин, наконец, предъявил Абакумову обвинения в том, что тот возглавлял еврейских националистов в МГБ. Через одиннадцать дней разочарованный Сталин измарал карандашом протоколы Абакумова и разжаловал Рюмина в бухгалтерий Министерства государственного контроля.
В этот момент должен был показать свой талант Игнатьев, но он предпочитал суровым помещениям Лубянки свой уютный министерский кабинет. Если верить воспоминаниям Никиты Хрущева, Сталин кричал на него по телефону:
Ты что, белоручкой хочешь быть? Не выйдет. Забыл, что Ленин дал указание расстрелять Каплан? А Дзержинский сказал, чтобы уничтожили Савинкова. Будешь чистоплюем, морду набью. Если не выполнишь моих указаний, окажешься в соседней камере с Абакумовым31.
С Игнатьевым случился инфаркт. Когда он поправился, он перевел Абакумова в Бутырки в камеру, окруженную пятью пустыми камерами. За Абакумовым надзирали охранник и врач, и его избивали не так сильно, как других подследственных офицеров МГБ и еврейских врачей.
Сталин начал арестовывать самых близких ему людей. Весной 1952 г. генерал Власик, который был наперсником, телохранителем, вторым отцом сталинских детей, был уволен за кражу сервиза и икры и за пьянство с женщинами легкого поведения. Осенью его арестовали. Власик был преданнее любого пса. Не выжил ли Сталин из ума, а если так — не лора ли было Берии и Маленкову захватить власть?
КОНЕЦ СТАЛИНА
Его беспокоило чувство, что мощь утекает из нега, — тогда Сталин становился простым грузином Coco Джугашвили. Он вспоминал далекую Грузию, от которой он еще хранил вкус сациви, вкус кахетинского вина, песню «Многие лета» и грузинское проклятие магати деда ки ватире, «и заставлю их матерей плакать».
Григол Робакидзе, «Убитая душа**
Только старческий маразм объясняет решение Сталина включить в список врачей, якобы намеревавшихся извести советское руководство неправильным лечением, имя собственного врача Владимира Виноградова (русского, несмотря на слухи, что его настоящая фамилия Вейнтрауб). 19 января 1952 г. Виноградов в последний раз обследовал Сталина и посоветовал ему ввиду его атеросклероза резко сократить рабочую, нагрузку. Сталин послал Берии записку: «Разбирайся с Виноградовым». Вместе с четырнадцатью кремлевскими врачами (не все были евреи) Виноградов был арестован. Лидию Тимашук допросили (а потом наградили); Власика с Абакумовым обвинили в сокрытии сигналов Тимашук о некомпетентности кремлевских врачей.
Искалеченный пытками Абакумов уже дышал на ладан. Гоглид-зе, который служил Игнатьеву так же спокойно, как он служил Ежову, Берии, Абакумову и Рюмину, пришлось учесть мнение следователя и врача:
Перевод Д. Рейфилда.
... Арестованный № 15 якобы страдает болезнью сердца, а наблюдающий за ним врач разрешил допрашивать его не более 3-4 часов и только в дневное время. При таком положении [...] целесообразно (...) предпринять необходимые меры в направлении получения от арестованного №15 признательных показаний. Такой мерой, по-моему, может быть тщательное медицинское освидетельствование арестованного № 15 и в случае необходимости — применение срочных медицинских средств для быстрого восстановления его здоровья с тем, чтобы после этого его можно было бы активно допрашивать и обязательно пользоваться при этом острыми методами32.
Теперь Абакумова били, чтобы он признался в том, почему он не предупредил Сталина о действиях Тито по расколу коммунистического блока. Обвинение было нелепое, так как сам Сталин своими ультиматумами 1947 и 1948 гг. до того взбесил самолюбивого Тито, у которого были мощные армия и тайная полиция, что он не мог не ответить разрывом. Непрофессионализм Абакумова как разведчика был тут ни при чем.
Потом Абакумова оставили в покое в его камере. Сталину нужно было домучить кремлевских врачей, которых перевезли в наручниках на Лубянку. Там Рюмин объяснил им, что раскаленными кочергами он не будет пользоваться, но будет бить. Врачи так же хорошо, как Рюмин, оценили эффект острой и продолжительной боли. Некоторые сразу признались в убийстве всех ныне покойных коммунистов, советских и иностранных — не только Жданова, но и болгарина Димитрова и француза Тореза. Другие признались, что хотели убить детей Сталина, что научились у Плетнева, якобы убийцы Горького, искусству эвтаназии. Но Сталину этого было мало. Врачам говорили, что их будут вешать на площадях столицы, если не скажут, на кого они работали33. Доктор Меер Вовси, родственник Михоэлса, признался, что он одновременно служил и британским, и немецким разведкам (хотя его семья погибла от рук нацистов). Виноградов и Вовси, гласило обвинение, хотели сначала отравить Сталина,Берию и Маленкова, а потом устроить обстрел их автомобилей.
Сталин до такой степени увлекся фабулой заговора врачей и евреев, что в 1952 г. он не отдыхал. Его физическое здоровье ухудшалось так же быстро, как и душевное. Казалось, что он был готов избавиться от всех, даже (или особенно) от самых доверенных лиц — и очистить всю страну от евреев, медиков и космополитов,
В феврале 1953 г. он уволил последнего, самого беспрекословного своего слугу, секретаря Поскребышева, который никогда ни на что не роптал, даже когда Сталин расстрелял его любимую жену. 1 декабря 1952 г. Сталин в последний раз выступил на заседании Президиума ЦК. Как всегда, он настаивал, что чем удачнее партия справляется со своими задачами, тем больше будет врагов и саботажников. В этом узком кругу он прямо назвал евреев агентами американского империализма и сказал, что они сами признались, что «сидят в дерьме». Что ожидало обвиняемых евреев и врачей, уже было видно по репетициям в Восточной Европе: 3 декабря 1952 г. одиннадцать «сионистов» среди чехословацких руководителей были повешены — они якобы наняли врачей, чтобы сократить жизнь честных коммунистов. 9 января 1953 г. в «Правде» появилась сенсационная передовая под названием «Убийцы в белых халатах». Казалось, что теперь можно воспользоваться массовой паникой и без разбору судить и вешать евреев и врачей: арестовали еще двадцать восемь врачей.
И среди московских евреев, и среди антисемитов, и в провинции ходили слухи, что будут не только публичные казни, но и «спонтанные» погромы, в ходе которых полмиллиона евреев вышлют в составах для скота на Дальний Восток. На чем основывались такие слухи, трудно сказать. С одной стороны, в архивах Политбюро и Министерства путей сообщения документальных свидетельств о таком проекте нет; с другой стороны, воспоминания и даже дневники приближенных Сталина подтверждают, что Сталин и Берия обсуждали возможность публичных казней и такого второго издания холокоста. Трудно поверить, чтобы Сталин, даже одряхлевший разумом, разрешил советским гражданам такое спонтанное проявление эмоций, как погром34. Но кто-то из евреев из высшего партийного эшелона составил открытое для подписей обращение в редакцию «Правды», требовавшее искоренения «еврейских буржуазных националистов», «шпионов и врагов русского народа» и одобрявшее план партии — высылкой спасти евреев от стихийного гнева народа. Шестидесяти выдающимся евреям — например, физику Ландау, поэту Маршаку, романисту Гроссману и режиссеру Ромму — предложили подписать эту петицию. Кое-кто отказался; Каганович был готов подписать текст в собственной редакции, а Эренбург подписал, только предварительно сообщив Сталину, что текст «может смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет»35.
За семь недель до своей смерти Сталин потерял интерес к этой фальсификации, как и к большей части своих политических затей. Его подручные почувствовали, что последствий не будет, и перестали мучить врачей и евреев, хотя в провинции уже вспыхивали погромы, а пациенты в столице уклонялись от лечения, — опасаясь «убийц в белых халатах». Из арестованных врачей двое умерли от пыток, но остальные, хотя физически и морально искалеченные, дожили до освобождения после смерти Сталина. Ни у одного из его наследников не было такого хорошего здоровья, чтобы обходиться без услуг светил советской медицины.
Еврейских же антифашистов мучители не щадили; их допрашивали следователи, вернувшиеся из Нюрнберга. Некоторых избивали до смерти палачи, пока просвещенный нюрнбергский следователь Гришаев дописывал свою докторскую диссертацию; других в ноябре 1950 г. расстрелял Абакумов. Остальных пятнадцать припасли на будущий процесс: Ицика Фефера даже привели одетым в костюм в гостиницу «Метрополь» на встречу с американским певцом Полом Робсоном. Четырнадцать бывших членов ЕАКдожили до закрытого суда, где не было ни защитников, ни прокурора, но были йэкснерты». Суд шел на Лубянке с 11 по 18 июля 1952 г. Военный судья Чепцов потом признался, что вынес приговор вопреки собственным сомнениям, но полагал, что ошибочным приговор был не потому, что подсудимые были невиновны, а потому, что Абакумов, Рюмин и 1ришаев были некомпетентны. Всех, кроме Лины Штерн (которая потом рассказала, как это было), расстреляли, включая верноподданного Фефера.
В последние сталинские годы казалось, что даже звезда Берии может закатиться. Когда была создана атомная бомба и советские физики уже без бериевского кнута успешно строили первую водородную бомбуБерия проводил больше времени со Сталиным на даче. Но эти ночные встречи становились короче, и Сталин редко принимал Берию без Маленкова, Микояна или Молотова. Сталин заставил Берию заменить русскими грузинскую прислугу на даче. Потом Сталин послал партийную комиссию в Грузию, где арестовали мингрелов, земляков Берии, за взяточничество и национализм (хотя Берия в 1937 г. закрыл мингрелоязычные газеты, радиопередачи и школы). Следующей волной арестов Сталин задел Берию за живое: арестовали людей из семьи Гегечкори, родственников его жены, среди которых была по крайней мере одна любовница Берии. Тогда же забрали племянника Нины Берии, Теймураза Шавдню, и дали ему двадцать пять лет. Шавдия дезертировал из Красной армии и, прежде чем перебежать к французским партизанам, воевал некоторое время в составе отряда СС; как ни странно, впоследствии он открыто жил в Тбилиси.
Подчиненные Берии поняли, что он стоит на краю пропасти, и были готовы помочь Игнатьеву и Сталину свалить его. Когда бериевца мингрела Рапаву заменили кахетинцем генералом Николаем Рухадзе, этот новый шеф грузинской госбезопасности встретился со Сталиным в Сочи и получил инструкцию докладывать прямо вождю. Однако Рухадзе, как и Рюмин, скоро разочаровал (лапина: ничего более серьезного, чем утверждение, что Берия — еврей, он не смог придумать. Он даже не проследил родственных связей Берии с грузинскими эмигрантами в Париже. Но Сталин продолжал расшатывать авторитет Берии: 9 ноября 1951 г. на заседании Политбюро было названо имя некоего Гегечкори как человека, интересующего американскую разведку; весной следующего года Кандид Чарквиани, которому Берия поручил грузинскую партию, был заменен кахетинцем Акакием Мгеладзе36. Кроме Берии у власти вне Грузии остался только один мингрел, Лаврентий Цанава, министр госбезопасности Белоруссии, убийца Михоэлса. Его убрали в июне 1952 г. Исчез единственный сторонник Берии в армии, генерал Сергей Штеменко, защищавший с Берией кавказские перевалы. Тысячи мингрелов были арестованы, их язык вторично запретили. До 1952 г. грузины, 2% населения СССР, составляли всего 1% населения ГУЛАГа. Мингрельское дело выправило это несоответствие37.
У Берии были уже все поводы бояться, но Рухадзе, доносивший и на ставленников Сталина, провалился. Сталин нашел другого человека для грузинской госбезопасности и перевел Рухадзе в Москву, где «будет решен вопрос о его судьбе». Его арестовали и отдали Рюмину на пытки.
Хотя подхалимские манеры Берии явно раздражали Сталина, он оставался незаменимым: ни Рюмин, ни Рухадзе не были «умными, деятельными и сильными». Кроме Берии один лишь Андрей Вышинский удовлетворял требованиям Сталина по всем трем критериям. Вышинский был не менее упрямым и гораздо более красноречивым министром иностранных дел, чем Молотов. Сталину импонировал тот факт, что Вышинский своей репутацией режиссера показательных процессов тридцатых годов внушал участникам международных конференций только отвращение. Люди из госбезопасности все еще обзывали Вышинского «меньшевиком», но боялись его, так как у него в кабинете, как и у Сталина, был телефон, по которому можно было подслушивать любой кремлевский разговор38.
Но 16 октября 1952 г. даже Вышинский, должно быть, побледнел, слушая полуторачасовую бессвязную речь Сталина на заседании ЦК. С одной стороны, Сталин намекал на свою смерть («все перемрем») и просил освободить его от поста Генерального секретаря. С другой стороны, одного за другим Сталин ругал своих приближенных тоном, который до сих пор всегда означал падение и арестдт Проняло даже непотопляемого Микояна («от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича»). Сталин особенно осуждал Молотова:
...находясь под шатреэом», дал согласие английскому послу издашь в нашей стране буржуазные газеты [...] предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это — грубая ошибка. [...] Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу; как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной39.
В то время как Сталин в Москве пугал своих выдвиженцев, его марионетки в Будапеште, Праге, Бухаресте, Софии и Тиране с энтузиазмом выполняли его инструкции. Сталин особенно усердно производил чистки в Восточной Европе, потому что его МГБ не смогло убить Тито в Югославии. Сталин хвастался, что «стоит только пальцем махнуть, и Тито не будет». Вместо того Тито с его министром госбезопасности Ранковичем перехитрили Сталина, уничтожив не (менее пяти команд убийц из Лубянки. (Сталин хранил у себя в кунцевском ящике записку от Тито, предупреждавшую, что, если Сталин вышлет шестую команду, югославы пришлют в Кремль своего убийцу.) Венгры и албанцы сразу пристроились к сталинской линии по отношению к Югославии, а те восточноевропейские вожди, которые слишком дружески относились к Югославии, были заклеймены титоистами. Начали выносить смертные приговоры. Энвер Ходжа в Тиране под надзором офицера советского МГБ первый приговорил коллегу к смерти — в июне 1949 г. казнили Кочи Дзодзе — албанского Берию.
Владислав Гомулка, польский партийный лидер, проведший войну не в Москве, а в подполье, казался Сталину подозрительно мягким. Сталин приказал Берии устранить Гомулку, но тот в декабре 1948 г. приехал к Сталину в Кунцево и так очаровал вождя, что сохранил себе и жизнь и свободу, несмотря на досье, которое собирали сорок советских эмгэбэшников.
Как и в Польше, среди болгарских коммунистов те, кто пришел к власти вместе с Красной армией, были на ножах с теми, кто вместе с партизанами боролся против немцев. В конце декабря 1948 г. Георгий Димитров, герой гитлеровского процесса о поджоге Рейхстага и злодей сталинского Коминтерна, получил разрешение ликвидировать тех видных болгарских коммунистов, которые воевали в партизанских отрядах в Болгарии, — одной из жертв был заместитель премьер-министра Трайчо Костов. Смертельно больной Димитров вернулся в Москву на лечение; а Лев Шварцман с командой палачей из Лубянки поехали в Болгарию, где они пытали Ко-стова и дюжину других видных болгарских коммунистов. По ходу следствия протоколы допросов на болгарском и на русском языках доставлялись Сталину. Среди жертв были экономисты, получившие образование в Западной Европе, и сталинской ненавистью к спецам разит от всех его пометок: «История с Костовым поможет очиститься от этих агентов и вообще от враждебных элементов»40. Абакумов изобразил Костова титовским агентом; Сергей Огольцов привез в Болгарию три полка войск МВД в гражданской одежде и составил обвинение, которое не потрудились перевести на болгарский язык. В декабре 1949 г. Костова повесили и тысячу видных болгар заточили.
В Венгрии маниакальный Ракоши давно хотел избавиться от своего соперника — министра внутренних дел Ласло Райка, который пришел к власти не из Коминтерна, а из нацистского концлагеря. Ракоши долго уговаривал своих советских хозяев, которые сомневались в его вменяемости, помочь ему: наконец в мае 1949 г. они арестовали Живко Боарова, атташе в югославском посольстве в Будапеште, и американского журналиста Ноэля Филда, который перемещался между Будапештом и Прагой в поисках материалов для статей (а в 1943 г. он отказался сотрудничать с НКВД). Следователи, допрашивавшие Боарова и Филда в Будапеште, заставили их оклеветать Райка как агента американской и югославской разведок, но так жестоко их пытали, что показания вышли слишком несвязными.даже для процесса советского типа. Ракоши, как и Сталин, любил, чтобы всех политических подсудимых обвиняли в покушениях на него самого; он попросил Вышинского передать одного югославского подсудимого для полного комплекта41. Венгерские мучители пришли в такой азарт, что советским советникам пришлось их попридержать. Вскоре Райк признался, что он уже двадцать лет является фашистом и десять лет работает югославским агентом. Абакумов составил проект обвинения, которое Ракоши и Сталин отредактировали для ТАСС. 22 сентября 1949 г. Сталин написал Ракоши: «Считаю, что Л. Райка надо казнить, так как любой другой приговор в отношении Райка не будет понят народом»42. Райка и еще двух обвиняемых повесили, больше сотни других венгерских коммунистов заточили.
Ракоши, с его богатой фантазиейпредставил Сталину список из пятисот коммунистов, которых предлагалось репрессировать, из всех стран от Австрии до Австралии, но главным образом из Чехословакии. Ракоши потребовал, чтобы Клемент Готвальд арестовал всех чехословацких коммунистов, когда-то проживавших на Запале. Агенты польских и чехословацких спецслужб приехали в Будапешт за документами, подготовленными Ракоши. Поляки реагировав вяло: они уволили Гомулку, и на этом дело кончилось. Чехословаки же попросили Москву прислать тех советников, которые так хорошо разработали болгарское дело.
Клемент Готвальд, как и Берут, вряд ли хотел уничтожать собственных министров, но, в отличие от Берута, он больше боялся Сталина, чем своего народа, и поручил советским эмгэбэшникам отыскать козла отпущения?, подобного Ласло Райку. Помощь Абакумова и предварительные аресты навели следователей на нужных людей и «улики». Готвальд уже охотно сажал и убивал социал-демократов, и когда в 1949 г. он распространил чистки на коммунистов-космополитов», то атмосфера в Праге стала на три года мрачнее, чем в любой другой столице Европы. К февралю 19511 шестьдесят чехословацких коммунистов были арестованы. Готвальд знал, что, если он проявит-милосердие или принципиальность, он сам станет жертвой Ракоши и Сталина, и потому выдал своих друзей, чтобы спасти собственную жизнь. Тем временем Ракоши и Энвер Ходжа уже начинали новые чистки; Ракоши арестовал собственного заместителя, Яноша Кадара.
В Югославии Тито не вешал и не расстреливал своих сталинистов» но в концлагерях ломали физически и духовно десятки тысяч просоветских югославов. За этих мучеников СССР не заступался: Сталин, Абакумов, Рухадзе, Рюмин и Игнатьев были слишком за: няты своими собственными чистками в Ленинграде и Мингрелин.
Когда же к концу 1951 г. взоры эмгэбэшников вновь обратились на Запад, они были озабочены только сионизмом. К тому же без Виктора Абакумова МГБ не было способно на сложные операции. Инициативу взял сам Ракоши. Он составил список евреев, подлежащих устранению — включая тех, кто по его приказам пытал «ти-тоистов». Чехословаки тоже получили приказ уничтожить своих евреев. Идеальным чешским евреем оказался Рудольф Сланский, так как он сам назначал евреев на ключевые посты и поэтому мог нести ответственность за экономические неудачи Чехословакии. Когда Сталин прислал ордер на арест, Клемент Готвальд только что наградил Сланского орденом Республики по случаю его пятидесятилетия. Через год Сталин принял Готвальда на XIX Пленуме ЦК КПСС в октябре 1952 г., а через месяц в Праге Сланского вместе с десятью другими жертвами повесили. 1
Румыны увиливали от сталинских приказов. Георгиу-Деж сказал советскому послу, что ему неизвестно, связаны ли какие-нибудь румыны со Сланским. Когда советские власти начали настаивать, румынский вождь бросил всего трех членов своего Политбюро волкам на растерзание. Им по сравнению с чехами повезло: один умер в тюрьме, а двух других освободили после смерти Сталина.
Не удивительно, что 2 марта 1953 г. Маленков, Берия и Молотов выждалил тринадцать часов, прежде чем вызвать докторов к Сталину, уже сутки лежавшему в полусознании на полу в майке и пижаме. Они хотели увериться, что этот инсульт — смертельный; и лишь убедившись в этом, Берия крикнул своему шоферу: «Хрус-талев, машину!», и помчался в Кремль.
Сто ДНЕЙ БЕРИИ
Сбрехнул какой-то лиходей, Как будто портит власть людей. О том все умники твердят С тех пор уж много лет подряд, Не замечая (вот напасть!), Что чаще люди портят власть.
Юрий Андропов (председатель КГБ в 1967-1982 гг.)
На смерть Сталина люди реагировали по-разному. Большая часть населения — рабочие, крестьяне, дети, студенты, женщины находились в состоянии почти истерического горя, и люди чувствовали себя как жертвы кораблекрушения, покинутые на произвол врагов, тайных и явных, внутренних и внешних. Узники же ГУЛАГа радовались, смеялись, кидали шапки в воздух: в первый раз они видели луч надежды, видели, как смутилась охрана. А аппаратчики и палачи прикидывали, кому достанется власть, выжидая, пока руководство делало вид, что единство Политбюро и Совета министров сохранилось и что вся машина будет работать нормально, даже когда вылетела главная ее шестерня.
Мерилом достижении Сталина может служить та легкость, с которой государство пережило его смерть. Прошло всего четыре дня после его смерти, и Берия, Маленков, Булганин и Хрущев, казалось, дружески перераспределили сферы влияния. Вожди восточноевропейских партий, приехавшие на похороны Сталина, почувствовали облегчение и уверенность в спокойном будущем. Маленков стал председателем Совета министров; Молотову вернули не только жену, но и Министерство иностранных дел; Берия взял себе Министерство внутренних дел (с которым он слил Министерство госбезопасности), а Булганин стал министром обороны (бывший министр маршал Василевский стал его заместителем); Хрущев руководил ЦК партии, Микоян № Каганович получили работу, удовлетворяющую их самолюбие, а Ворошилов наслаждался ничего не значащим назначением главой государства.
Берия с исключительной быстротой и бесстрашием взял в свои руки все главные рычаги власти. Как и восточноевропейские коммунисты, он понимал, что министерства внутренних дел и госбезопасности могут решать все политические вопросы. Создавая свое сверхминистерство, он сразу отстранил Сергея Игнатьева от госбезопасности. Но Берия не пользовался ни доверием, ни популярностью у своих коллег (не говоря уж о партии и населении) и армии. Молотов радовался возвращению жены, но не поблагодарил Берию за это. Берия реабилитировал посмертно брата Кагановича, Михаила, и дал его вдове пенсию. Но и Лазарь Каганович холодно принял этот жест43.
Сразу после похорон Сталина Берия составил четыре комиссии, которые должны были через две недели представить доклады Круглову, Кобулову и Гоглидзе. Первая комиссия оправдала кремлевских врачей; вторая реабилитировала тех эмгабэшников, которых оклеветал Рюмин;? третья освободила артиллеристов, арестованных Сталиным; четвертая вернула в Грузию тех мингрелов, вменениекоторых Рухадзе -отправил в ГУЛАГ Берия сам реабилитировал убитого Соломона Михоэлса. Ни следа бывшей злопамятности, казалось, не осталось в Берии: из убийц Михоэлса пострадали только Огольцов и Цанава. Рюмина нашли в сарае в Севастополе (по другим источникам, в Туле) и арестовали. Берия его допрашивал почти час и обещал ему жизнь в обмен на чистосердечное признание, а потом передал его Влодзимирскому и Хвату. 24 марта Рюмин написал Берии: i
<. Когда мне придется умирать, независимо в силу чего и при каких обстоятельствах, моими последними словами будут Я предай партии и ее Центральному комитету!
В данный момент я верю в мудрость ЛЛ. Берия и нынешнего руководства МВД СССР и надеюсь, что мое дело будет иметь справедливый конец44.
При второй встрече с Рюминым Берия сказал ему. «Мы с вами больше не увидимся. Мы вас ликвидируем». Рюмин заболел от отчаяния, но Берия, казалось, забыл о нем.
Те, кто активно враждовал с Берией или кто был свергнут им, — например, Власик, Рухадзе (несмотря на преследование мингрелов), Абакумов и его зверские следователи, — остались в заключении, но их не трогали. В марте 1953 г. Берия вызвал Рухадзе к себе в кабинет, а потом Рухадзе пресмыкался перед бывшим шефом:
Я плачу, мучаюсь, раскаиваюсь водоем случившемся. Мне очень и очень тяжело...
Прошу поверить, Лаврентий Павлович, что у меня не было вражеских намерений. Обстановка и обстоятельства, в которых я оказался, а также одиночество, сыграли большую роль в моих грехах. [...]
Обращаюсь к Вам с просьбой как к родному отцу и воспитателю моему и на коленях, со слезами на глазах прошу пощадить, простить и помиловать. Прошу ради детей своих дать мне возможность умереть на воле, повидав их в последний раз. Вы и только Вы, Лаврентий Павлович, можете спасти меня45.
В первые дни бериевских реформ нового вождя поддерживал Маленков, который сам в апреле набросал черновик речи, осуждающей «культ личности», но не называющей Сталина по имени. Но съезд партии отложили, и Маленков этой речи не произнес46.
26 марта Берия ошеломил своих коллег, послав Маленкову записку, предлагающую самую большую амнистию в истории мира: из ГУЛАГа следовало выпустить около миллиона заключенных. Половина узников, как объяснял Берия, сидит из-за сталинского закона 1947 г., предписывающего долгие сроки за любое воровство. Все, у кого срок был меньше пяти лет, подлежали освобождению и полной реабилитации; сроки выше пяти лет сокращались наполовину. Беременные женщины, матери малолетних детей, мужчины старше пятидесяти и моложе восемнадцати тоже подлежали освобождению. К тому же Берия предлагал Министерству юстиции (которому он передавал администрацию ГУЛАГа) за месяц разработать систему иных, чем тюремное заключение, наказаний для большинства преступлений.
Мотивы Берии были скорее прагматичны, чем гуманны. Он сознавал, что каждый год суды наводняли ГУЛАГ огромным притоком — 650 тыс. новых узников. Совет министров не хотел применять амнистию к политическим заключенным: их было полмиллиона, и почти все (кроме тех, кому дали краткие сроки) должны были отсидеть весь срок47.
Через два месяца Берия отменил ОСО, тройки из эмвэдэшника, прокурора и партийного секретаря, которые погубили миллионы людей, приговорив их к выселению, заточению или расстрелу. Затем Берия, передав часть МГБ в руки Министерства юстиции, избавился от всей карательной системы (кроме особых тюрем и лагерей, где содержалось четверть миллиона политических заключенных и военных преступников)48. Впервые за 36 лет Берия ввел в СССР, хотя бы номинально, подобие правового порядка, но из соображений скромности или осторожности он позволил назвать эти меры «ворошиловской» амнистией. Той весной освободили 1 200 ООО заключенных и прекратили почти полмиллиона» уголовных дел. К лету 1953 г. советские города наводнил приток амнистированных воров, грабителей, насильников, а политические узники и их семьи страдали по-прежнему.
3 апреля 1953 г. публично реабилитировали тридцать семь врачей; Сергея Игнатьева уволили с позором, а Лидию Тимашук лишили ордена. Берия послал в Президиум тайную папку с показаниями Абакумова, Огольцова и Цанавы, признавшихся, что по приказу Сталина они убили Соломона Михоэлса и его друга Голубова-Потапова. Чтобы машинистку не шокировало неуважение к памяти вождя, Берия от руки вписывал имя Сталина. Убийц лишили государственных наград. 4 апреля 1953 г. Берия запретил «физическое воздействие», т.е. пытку. Особые камеры в Лефортово разобрали и уничтожили орудия пытки (осталась, однако, токсикологическая лаборатория).
Через четыре дня Президиум получил еще одно сообщение от Берии: его волновала судьба Грузии. Таким образом, мингрелы, арестованные Рухадзе и Сталиным, были реабилитированы вместе с 11 тыс. других несчастных грузин, тоже выселенных и лишенных всего имущества. В этот документ имя Сталина тоже было вписано рукой Берии. Но Берия не мстил: Акакий Мгеладзе, которого Сталин назначил секретарем грузинской партии, ушел на свой новый пост в кахетинское лесничество, и его заменили реабилитированным мингрелом, Алексием Мирцхулавой.
И по экономическим вопросам Берия занял разумную, гуманную позицию: он предупредил генералов, что на военные силы расходуется слишком много денег; он отменил гигантские проекты, такие как строительство каналов в пустынях Средней Азии, железные дороги в зоне вечной мерзлоты, — и тем самым сэкономил миллиарды рублей и сотни тысяч жизней. Государственные накопления он тратил на повышение зарплаты колхозников и на снижение потребительских цен.
1 мая 1953 г. Берия ошеломил не только Совет министров, но и весь советский народ, организовав парад, где не было портретов вождей. Век идолопоклонничества, казалось, ушел. Берия высказывался все более либерально: о том, что у Канадцев нет внутренних паспортов и что пора в СССР отменить ограничения на передвижение граждан. Все закрытые города, кроме трех военных портов, он открыл и дал всем, кто найдет работу, право жить в любом городе, даже в Москве и Ленинграде. Обитатели трехсот закрытых городов и огромных пограничных зон могли благодарить Берию за то, что они объединились с остальной страной.
Берия гнал корабль с такой быстротой, что остальная команда начала бояться, что произойдет кораблекрушение. Берия как будто знал, что его время скоро истечет, и отдавал все больше рискованных распоряжений. В конце мая он предложил передать власть на Западной Украине и в Литве людям, родившимся там и владеющим языком. В результате украинцы заменили русских в партийных верхах Украины: Берия стал популярным среди украинских интеллигентов, но ненавистным для русифицированной партийной элиты. В Литве вся документация, по настоянию Берии, стала вестись по+литовски, и русскоязычные партийные секретари, не знавшие литовского языка, потеряли свою работу49. Тоже произошло в Белоруссии и в Латвии.
Для Маленкова и Хрущева такие меры означали раскол СССР. Берия пошел еще дальше и этим взбесил Маленкова и Хрущева. 2 июня он предложил меры «создания здорового политического климата в Германской Демократической Республике». ГДР тогда находилась в кризисном состоянии. На улицах Берлина были беспорядки, так как рабочим ясно было видно, как плохо им живется по сравнению с западногерманскими гражданами. За предыдущие два года полмиллиона людей — включая три тысячи партийцев и восемь тысяч полицейских — перебежали на Запад. Берия предложил переговоры между немецкими коммунистами исоциал-демок-ратами о воссоединении «демократической миролюбивой Германии». Также он хотел легализовать частный капитал, отменить кооперативы и суровые карательные меры и освободить заключенных. Берия провозгласил, что целью его является «мирное разрешение международных проблем». Это он продемонстрировал в Венгрии, заставив маньяка Матьяша Ракоши назначить премьер-министром либерального Имре Надя (раньше известного как агент Берии «Володя»). Берия аннулировал сталинские приказы об убийстве Тито и сделал попытку наладить отношения с Югославией. На востоке Берия уговаривал китайцев и северных корейцев начать переговоры, чтобы прекратить Корейскую войну. Он отозвал всех иностранных агентов М ВД в Москву на проверку знания ими языков, прежде чем отпустить их назад.
Берия подверг страшной опасности власть партии, преобладание русского влияния, цельность СССР и восточноевропейской империи. Всем его коллегам стало ясно, что надо срочно избавиться от него. Хрущев потом говорил, что была и чисто нравственная причина удаления Берии: тот был совершенно беспринципным и развращенным человеком. Это, несомненно, правда, хотя можно утверждать, что Молотов и Хрущев подписали большее число смертных приговоров, чем Берия. Существенная разница состояла в том, что Молотов, Маленков и Хрущев убивали росчерком пера или доносом, а у Берии в крови были руки. Что до легендарных сексуальных похождений Берии, не подлежит сомнению, что он иногда насиловал (чаще используя шантаж, чем физическое принуждение) и что совращал малолетних. С другой стороны, среди его многочисленных любовниц некоторые его уважали, даже любили.
По меркам некоторых других советских вождей, пользовавшихся Большим театром как домом терпимости, или даже по сравнению с Джоном Кеннеди или Дэвидом Ллойд Джорджем, Берия не был сексуальным монстром, хотя в перерывах между заседаниями он заказывал женщин с доставкой на дом, как современные политики заказывают пиццу.
КОНЕЦ ПАЛАЧЕЙ *
Цветет в Тбилиси алыча Не для Лаврентий Палыча, А для Климент Еф ре мыча И Вячеслав Михалыча.
Лаврентий Палыч Берия Не оправдал доверия — Осталися от Берия Лишь только пух да перия.
Частушка, 1953
Берия наверняка знал все обо всех, но с марта по июнь 1953 п он даже не намекал на возможность воспользоваться своими сведениями, чтобы шантажировать или уничтожать своих товарищей.; В истории СССР никогда не было так мало арестов и расстрелов. МВД прекратило убивать заграничных врагов. Берии, казалось, и залах крови опостылел; он уже не жаждал мести. Когда он увольнял секретаря партии, тот становился теперь не узником, а послом или директором завода. Единственным животным инстинктом, которым Берия был обуян до последней ночи свободы, являлась ненасытная потребность в женском теле.
Берия никому не угрожал, даже Хрущеву и Маленкову, однако он подрывал ту систему, от, которой зависела их власть30. Но загадка в том, почему Берия не принимал никаких мер, чтобы защитить себя от интриг. В течение тридцати трех лет он все предусматривал и всех опережал, как один из самых искушенных в мире политиков, а теперь он позволил горсточке ничтожеств и посредственностей свалить себя.
Личная популярность в СССР, даже если это была популярность среди чекистов, значила мало. В любом случае, хотя Берия, быть может, спас два миллиона евреев и несколько десятков проессоров медицины, рядовые члены партии не приняли бы еще одного грузина в роли вождя. Никакими поблажками Берия не смог бы спасти себя: он строил для высокопоставленных партийцев и аппаратчиков дачный поселок около Сухуми, но многие считали этот поселок очередным накопителем для ГУЛАГа.
Мятежи в Берлине дали Хрущеву хороший предлог. Берия опоздал с предложениями разрядить атмосферу в ГДР, и ему пришлось приказать, чтобы советские танки подавили волнения рабочих в городах Восточной Германии. Молотов убедился в том, что Берия был совершенно некомпетентным дипломатом. Страх перед последствиями перевесил осторожность Молотова, и он присоединился к заговору Хрущева и Маленкова.
Первым шагом Хрущева был откол Маленкова от Берии (а они даже любили позировать перед фотокамерами под руку друге другом); Маленков был встревожен не только возможным разоблачением, но и тем, что Берия понизил статус его подчиненных. Следующей задачей Хрущева было преодолеть колебания Ворошилова и Кагановича. Заговорщики обсуждали переворот в парках и на улице, боясь, что Берия нашпиговал стены квартир микрофонами. К концу июня весь Президиум, кроме Берии, был в курсе заговора, хотя Микоян и Ворошилов, которым кровопролитие претило, просили, чтобы Берию не расстреливали, а послали назад в Баку, руководить нефтяниками.
Оставалось только завербовать силовиков, по крайней мере часть МВД и часть армии. В МВД Сергей Круглов и Иван Серов охотно согласились на роль коллективного Иуды; оба ненавидели кавказцев — Кобуловых, Гоглидзе, — которых Берия выдвинул, пренебрегая русскими чекистами. Через Булганина Хрущев зондировал военных. У Берии были кое-какие друзья среди военных, например генерал Штеменко, которого он назначил начальником Генерального штаба. Но другие генералы брезговали такими, как Штеменко, и вообще Берии не прощали пытки и убийство Блюхера. Обещаниями власти и славы Хрущев завербовал генерала Москаленко и маршала Жукова, несмотря на то что последнего от сталинской опалы спас именно Берия.
Нелегко было собрать группу хорошо вооруженных офицеров, не встревожив агентов Берии. В мае Булганин отправил в провинцию на учения тех офицеров, которые могли бы оказать сопротивление перевороту, а Маленков с Молотовым уговорили Берию самого слетать в Берлин. Берия что-то заподозрил, когда он узнал, что собирается Президиум. Он немедленно вылетел в Москву. Заговорщики еще не подготовились, и на заседании обсуждались рутинные вопросы сельского хозяйства. Есть свидетели, которые утверждают, что Берия уже собирался привезти с Кавказа в Москву надежные войска МВД, но если он и обдумывал меры, было уже поздно.
Переворот произошел 26 июня на следующем заседании Президиума. Из заседающих только Маленков, Бултанин и Хрущев знали, что произойдет. Якобы для обучения к каждому кремлевскому охраннику приставили военного. Бултанин привез в своей машине генералов и маршала Жукова; несмотря на кремлевские запреты, у генералов было личное огнестрельное оружие. Военные ожидали за дверьми сталинского кабинета. Они должны были войти, когда Хрущев нажмет кнопку звонка.
Берия, одетый в неглаженый серый костюм, без галстука, пришел последним. Он спросил о повестке дня; ему ответили: «Лаврентий Берия». Единственным нам известным документом этого заседания является черновая запись выступления Маленкова:
Враги хотели поставить МВД над партией и правительством, |...] Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью.
[...]
1. Факты — Украина, Литва, Латвия. Нужны ли эти мероприятия? [...]
2. Пост Мин. внутренних дел у т. Берии-он с этого поста контролирует партию и правительство. Это чревато большими опасностями, если вовремя, теперь же не поправить.
3. Неправильно и др. Суд — подготовить]. Особое совещание, [...]
4. Разобщенность, с оглядкой. [...] Настраиваемся друг на друга! Нужен — монолитный коллектив, и он есть! [...]
5. Товарищи не уверены, кто и кого подслушивает.
6. От поста зама — освободить назначить министром нефтяной промышленности Кто хочет обсудить...51
Началось обсуждение, напоминавшее фарс. Берия отвечал на ругань, когда Маленков нажал кнопку, и вошел маршал Жуков с четырьмя офицерами. Они остановились за Берией, и двое из них приставили револьверы к его голове. Берия не вставал с места и машинально писал на бумаге «тревога тревога тревога...» (и так девятнадцать раз). Его вывели из кабинета и обыскали. Сняли знаменитое пенсне, которого он больше не увидел.
Сначала Берию увезли в казарму. На следующий день его посетил Круглое, который тогда же стал министром госбезопасности. Ходили слухи о парашютистах, прибывших, чтобы выручить Берию, поэтому его перевезли в подземный бетонный бункер, а военные заняли Лубянку. В Москву были введены танки, и Булганин говорил солдатам, что Берия, Абакумов и офицеры старого МГБ хотели вновь учинить массовый террор. Вскоре танки выехали, чтобы разоружить две дивизии войск МВД, а потом вернулись и оцепили центр Москвы.
Повсюду сняли портреты Берии. Три эмвэдэшника смели в мешок все бумаги из сейфа Берии: большую часть сожгли из страха, что они содержат компромат на партию. В Берлине Вальтер Ульбрихт вздохнул с облегчением: агентов Берии отозвали в Москву, и больше не было разговоров о слиянии ГДР с ФРГ.
В течение первой недели в бункере Берия получал от своего охранника, генерала Батицкого, клочки бумаги и карандаш. Он сразу в панике нацарапал записку Маленкову: «Егор разве ты не знаешь меня забрали какие то случайные люди хочу лично доложить обстоятельства когда вызовешь»52. Через два дня он опять написал: «Егор почему ты молчишь». Через день Берия овладел собой и написал всем своим бывшим коллегам более грамотное письмо: он просил, «пусть простят, если и что и было за эти пятнадцать лет большой и напряженной совместной работы». Маленкова он просил, «если это сочтете возможным семью (жена и старуха мать) и сына Серго, которого ты знаешь, не оставить без внимания»53. Но в тот же день арестовали сына, беременную невестку и двух внуков; вскоре арестовали и Нину Берия. Не тронули только старуху мать, глухонемую сестру и дочь Этери (впоследствии невестку В. Гришина, секретаря Московского горкома).
1 июля Берия написал Маленкову, Молотову и всем своим обвинителям длинное покаянное письмо. «Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов», — уверял он Маленкова, напрминая ему, однако, что некоторые реформы они начинали совместно. Берия утверждал, что его ошибка состояла в том, что он распространял документы МВД, бросавшие тень на репутацию Хрущева и Булганина. Он раскаивался в своих предложениях освободить ГДР и ослабить власть Ракоши. Разбередить совесть Маленкова, конечно, было невозможно, но можно было надавить на его инстинкт самосохранения, и Берия намекал, что вместе с ним может пасть и Маленков.
IVбеждая Молотова, что он всегда уважал его, Берия умолял его спросить об этом Нину и Серго. Он напомнил Молотову и о том, как они вместе поехали к Сталину, чтобы вывести его из шока в начале войны. Он взывал и к Ворошилову, Микояну, Кагановичу, 1Хрущеву и Булганину, которым он никогда ничего плохого не делал. Ему очень хотелось жить: он был готов работать в колхозе, на стройке54. На следующий день жалость к себе разрослась до панического страха: Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленно вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить55.
Он просил, чтобы комиссия разобрала его дело:
Разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении Члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его? [...] Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать разве будет плохо, если товарища реабилитируют?
Больше бумаги Берии не давали. Хрущев назначил нового главного прокурора, молодого и ретивого Романа Руценко, который блистательно вел дела в Нюрнберге (его предшественник Григорий Сафонов не одобрил ареста Берии, произведенного военными без санкции и без ордера).
2 июля начался Пленум ЦК. В течение шести дней несколько сотен мужчин и две женщины, из которых считанные единицы пострадали из-за Берии, а очень многие были обязаны ему всем, слушали обвинения и отречения. Все участники Пленума говорили так подло и позорно, что пришлось почти полностью сфальсифицировать стенограммы56. Даже страшный Пленум весны 1938 г., осудивший Бул ганина и Рыкова, трудно сравнить по лицемерию и подобострастию с Пленумом 1953 г.
Хрущев признался, что заговор врачей и мингрельское дел были фабрикациями, — но Пленум все-таки был убежден, что HI зачем было оправдывать ни врачей, ни мингрелов. Хрущев давал всем понять, что Берия оправдывал только тех, кто являлся его агентом. Большая часть речи Хрущева, как и речей других высту-поелепых обвинений. Берия, оказалось, создал дефицит хлеба и мяса, ему было безразлично, как живут рабочие, и поэтому они жили в землянках. Он реабилитировал врачей только для того, чтобы заслужить благодарность; он амнистировал половину ГУЛАГа, чтобы создать свое удельное княжество из воров и убийц. Берия, утверждал Хрущев, это человек «бонапартовского духа», способный ради власти переступить через горы трупов и реки крови.
Грузинские делегаты ругали Берию особенно ожесточенно: реабилитированные мингрелы, жаловались они, требовали министерских постов. Закадычный азербайджанский друг Берии Мир-Джа-фар Багиров (который, в конце концов, разделит участь Берии) говорил так озлобленно, что публика даже выразила недовольство этими нападками. Молотов и Каганович были лучше подготовлены; они характеризовали Берию как человека, введшего Сталина в заблуждение, рисковавшего безопасностью государства в угоду капиталистам, и заключили, что уже в 1920 г. фашисты подослали его, чтобы подорвать советскую власть. Вслед за Молотовым и Кагановичем другие делегаты плели новые небьтлицы: Берия натравил Сталина на Орджоникидзе и потом на Молотова. Андрей Андреев, вставший для участия в заседании с больничной койки, очень метко назвал Берию вторым Тито. Следующие докладчики могли только плакаться, что Берия им снится в кошмарах.
Маленков подытожил обсуждение: он признавал, что кое в чем Берия был прав — был культ стареющего диктатора, потерявшего способность управлять; арест еврейских антифашистов был необоснован, строительство социализма в ГДР было плохо продумано. Но если Берия и был прав, говорил Маленков, то эту правоту не отделить от его собственных гнусных целей.
15 июля Берию лишили всех орденов, наград и званий. Начались интенсивные допросы всех, кто о ним когда-нибудь общался, на частном и служебном уровне. Около тридцати женщин — среди них жен и дочерей партийных руководителей, актрис, оперных певиц, профессиональных проституток — были допрошены о его сексуальном поведении. Из Баку и Тбилиси прилетели свидетели, которые показали, что Берия был британским пшионом, работавшим среди азербайджанских: националистов57.
Обвинение предъявили также шестерым сотрудникам Берии-Деканозову, Меркулову, Влодзимирскому, Гоглидзе, Богдану Кобу-лову, Мешику (все — выходцы из Тбилиси, кроме Мешика). Они попытались сотрудничеством со следствием сохранить себе жизнь. К Делу приложили историю болезней Берии, которая доказывала, то он часто занимался любовью, зная, что заражен венерическими заболеваниями. Прокуратура получила и фантастические показания от прислуги Берии, например, о том, будто он стгускал трупы женщин в канализацию или растворял их в ванне с серной кислотой, — но в обвинение они все-таки не были включены.
Насколько можно судить по скудным выпискам из судебного гпютокола, Берия вел себя гораздо достойнее и правдивее, чем прокурор и судьи. Однако когда Руденко начал зачитывать 100-стра-ничное обвинение, Берия заткнул уши и объявил голодовку. Кажется, суд проходил во второй половине сентября, и известно, что ни адвокатов, ни свидетелей зашиты не было. Главным судьей был маршал Конев, у которого не было никаких юридических знаний. Ему помогал генерал Москаленко, которого Берия в 1938 г. арестовал. Москаленко приказал срезать пуговицы со штанов Берии, чтобы тот перестал вскакивать со скамьи подсудимых5*.
Берия ни разу не назвал Сталина своим сообщником-очевидно, ему это категорически запретили; демонстрируя нетипичные для этой среды качества джентльмена, он просил суд не называть фамилий тех женщин, которые давали показания о его нравственном разложении. Любовницы Берии не выразили никаких теплых чувств к нему, а мать одной обесчещенной девушки даже требовала имущества Берии в компенсацию за потерянную честь дочери. Кое-кто из родственников, например двоюродный брат Герасим, показали, что в кутаисской тюрьме Берия был меньшевистским шпионом. Даже сына Берии изобличили в связях с врагами народа (когда он был мальчиком, Ягода подарил ему велосипед). Свидетели обвиняли Берию в бесконечном ряде убийств, начиная со знаменитого крушения «юнкерса» в 1925 г. в Тбилиси, унесшего жизни Могилевского, Атарбекова и Александра Мясникянла, и кончая убийством Михоэлса в Минске. Бериевцы не признавали за Берией никаких достоинств и заслуг.
Берия признал почти все неопровержимые обвинения-убийства невинных граждан, участие в партии Мусават, половые сношения с малолетними, но отрицал почти все остальное, начиная от содействия иностранным шпионам и кончая плагиатом для своей книги о роли Сталина в истории большевизма на Кавказе.
Всех обвиняемых расстреляли 23 декабря 1953 г. сразу после вынесения приговора, Берию отдельно в 19.50, остальных через
««c«. L«vpj|vimD раоотргатшогипрофессиональные палачи Лубянки59, а над Берией учинили отвратительную расправу Камеру оборудовали деревянным щитом, чтобы рикошетом пули не попали в палачей и зрителей. Берию одели в его лучший черный костюм. Офицеры соперничали, кому первому выстрелить. Берия храбро смотрел своим палачам в глаза и хотел что-то сказать, но Руденко приказал забить ему рот полотенцем. Генерал Батицкий, уже шесть месяцев охранявший Берию, выстрелил Берии в лоб из огромного револьвера. Тело завернули в брезент и отвезли в крематорий. Только тюремный столяр, приносивший Берии в камеру еду и сделавший деревянный щит, был, как кажется, расстроен увиденным. 25 августа 1953 года из Грузии Мирцхулава написал Хрущеву:
Его [Берии] близкие родственники занимаются невыдержанными, злостного характера разговорами, являются источниками распространения разных провокационных слухов. Мать Берии — Берия Марта, глубоко верующая женщина, посещает церкви и молится за своего сына — врага народа. После разоблачения Берии участились подозрительные ветреРодственников Берии преследовали: пятнадцать человек выселили на Урал, в Казахстан и Сибирь. Еще двух двоюродных сестер арестовали за то, что они оплакивали Берию. Родственников Ко-булова, Гоглидзе, Деканозова и других тоже выселили из Грузии, Все-таки Хрущев и Маленков не до конца наказали сообщников Берии, не говоря уж об остальных сталинских палачах. Многих просто гноили в тюрьмах. Младшего брата Кобулова, Амаяка, и Соломона Мильштейна казнили в октябре 1954 г. Шалва Церетели, безграмотный аристократ, который занимался похищениями и убийствами, был отправлен из Тбилиси, где он жил после отставки, в Москву на расстрел. Лев Шварцман опять притворился невменяемым, но тем не менее был расстрелян в апреле 1955 г. Сарки-сов тоже симулировал сумасшествие. Авксентий Рапава, грузинский министр внутренних дел, был казнен в ноябре 1955 г. Последними были казнены осенью 1956 г. садист Борис Родос и Мир-Джафар Багиров61.
В апреле 1957 г. судили Александра Лангфанга, может быть, самого подлого из всех бериевских подручников: он очень энергично защищался, резонно говоря: «Если меня судите, почему не Молотова, виновность которого доказана?» Лангфант получил 10 лет, но 15 лет. Лангфанг прожил после освобождения еще восемнадцать лег62. Некоторые бериевцы вышли из переделки фактически безнаказанными: Леонид Райхман, которого следователь описывал как «большого, страшного зверя, опытного, хитрого, ловкого, одного из непосредственных зачинщиков и создателей беззаконности», просидел в тюрьме всего год, был амнистирован в 1957 г. и дожил до 1990 г.
Интеллигентных сообщников Берии (кроме расстрелянного Меркулова) и тех разведчиков, например Наума Эйтингона и Павла Судоплатова, которые служили сначала Берии, а потом Абакумову, тоже посадили, но держали в довольно сносных условиях. Романист Константин Гамсахурдия не был привлечен к ответственности за свою двадцатилетнюю дружбу с Берией и, живя как феодальный князь в своей тбилисской башне, готовя своего сына в президенты независимой Грузии, снискал себе репутацию величайшего из живущих грузинских писателей. Петр Шария, редактор грузинских сочинений Сталина, вернулся в тюрьму, где он продолжал писать стихи:
Обидно, горько погибать, за что не зная, Ведь не в чем каяться, бороться не с чем мне! Хотя бы ведал, что за сила роковая (Меня так медленно сжигает на огне [...]"
Как и другие посаженные бериевцы, Шария провел десять лет в тюрьме, где вежливая охрана и доступ к книгам поддерживали его непоколебимую веру в Сталина. Потом он поехал к себе в Тбилиси; последними его словами были: «Меня душит кровь»64.
Предателей Берии хорошо наградили: Хрущев назначил Ивана Серова председателем КГБ; он умер своей смертью в 1990 г. Круглое процветал только до 1958 г., когда его изгнали из партии и выдворили из роскошной квартиры за участие в политических репрессиях; он погиб под поездом в 1977 г. Один бериевец, Михаил Гвишиани, который убил еще больше чеченцев, чем Круглое, избежал возмездия благодаря тому, что стал зятем видного руководителя. Правда, Гвишиани лишили генеральского чина. Таким же образом понизили Василия Блохина, главного палача НКВД; Блохин вскоре заболел и в 1955 г. умер в возрасте 60 лет. Надарая, палача и шофера Берии, как и Саркисова, его сутенера, ненадолго посадили. Александр Хват, который пыт в 1990-х гг. получал щедрую пенсию.
Виктор Абакумов догадался, что Берию арестовали, когда его вновь начали допрашивать. При Хрущеве Абакумова уже не пытали. Его перевели на Лубянку, где врачам было легче следить за его здоровьем. Маленков был очень заинтересован в расправе над Абакумовым: его интересовали не аресты евреев и врачей, а фальсификация «авиационного дела» в 1946 г., которая чуть не привела к падению Маленкова. Поэтому он выбрал для судебного заседания тот же офицерский клуб, где приговорили к смерти Кузнецова и Вознесенского. Абакумова судили вместе с пятью сообщниками. Сам Абакумов достаточно поправился, чтобы постоять за себя. Он винил Берию и Рюмина за то, что он попал на скамью подсудимых — ведь он только слепо исполнял приказы Сталина. 19 декабря 1954 г. суд приговорил Абакумова и еще трех человек к расстрелу. Абакумов не подозревал, что приговор будет сразу приведен в исполнение: он произнес «Я напишу в Политбюро» в тот момент, когда пуля размозжила ему затылок65.
Лаврентия Цанаву, хотя он был арестован при Берии, Маленков и Хрущев не освободили. Он повесился в октябре 1955 г. Осторожный Огольцов, заместитель Игнатьева, был освобожден уже в августе 1953 г., но лишен генеральского чина. На пенсии он прожил до 1977 г. Сам Игнатьев, руководивший преследованием евреев, был отправлен секретарем партии в Башкирию. Он рано вышел в отставку и жил после этого еще долго.
Рюмин, который пытал и евреев, и врачей, должен был испить чашу до дна. Совершенно изолированный от внешнего мира, он даже не подозревал, что Берия арестован, когда в августе 1953 г. написал ему:
Дорогой Лаврентий Павлович.
В прошлом, бывая в ЦК, мои мысли обращались к Вам, я всегда ждал от Вас ценного совета, помощи и защиты...
Теперь я глубоко осознал, как тяжко переносить слёзы детей, жен и матерей. И в эти трудные для меня дни все мои надежды и мысли тоже обращены к Вам — великому государственному деятелю, озаренному лучшими качествами человека. [...]
Сейчас меня одолевают ежеминутно слезы трех детей, жены и матери, доживающей (если не умерла) последние дни с тяжким горем. Дорогой Лаврентий Павлович, прошу Вас, простите".
Может быть, Абакумова утешил тот факт, что его мучитель Михаил Рюмин был казнен 7 июля 1954х, за пять месяцев до его собственного расстрела.
Рухадзе, который сфабриковал мингрельское дело, ожидал, что его, противника Берии, освободят; но он оставался в тюрьме и в 1955 г. был расстрелян. Зато профессор Григорий Майрановский, главный отравитель при Ягоде, Ежове и Берии, после короткого заточения подал заявление в КГБ и получил и работу, и лабораторию, правда, не в Москве, а в Махачкале.
Партийная элита конца 1950-х гг. — Каганович, Хрущев, Маленков, Молотов и Ворошилов — не меньше, чем Берия или Абакумов, несла ответственность за гибель сотен тысяч людей, но все они умерли мирной смертью, окруженные родными. За исключением Хрущева, в котором тлели какие-то искры человечности, все умирали без малейшего раскаяния в своих злодеяниях.
Советский Союз не смог окончательно разобраться с наследием прошлого; не получается сделать это и у нынешней Российской Федерации. «Десталинизация» Хрущева оказалась прежде всего серией политических комбинаций, благодаря которым он избавился от своих сообщников, Маленкова и Молотова, и достиг единоличной власти. Ни он, ни остальные подручники Сталина, такие как Микоян, просто не смогли бы отречься от Сталина, не сдав себя в прокуратуру на суд за массовые убийства. Хрущев и потом Брежнев не переставали верить, что многие жертвы сталинского террора, например троцкисты, вполне заслужили расстрел. Те, кто уцелел после ГУЛАГа, и родственники расстрелянных получали от власть имущих всего-навсего «реабилитацию», состоявшую в лживой справке и одноразовой месячной выплате (то есть одном МРОТе), — о настоящем акте восстановления справедливости, о раскаянии речи не было. Каждый раз, когда советские историки или литераторы пытались продвинуть десталинизацию хотя бы немного дальше, власть нажимала на тормоза, запрещала книги, увольняла людей и менторским тоном напоминала гражданам о священном наследии ленинизма и «положительных» сторонах сталинского руководства. Даже после горбачевской перестройки, когда историки начали предавать гласности архивные тайны и когда раскапывали трупы расстрелянных, сам КГБ и потом ФСБ принимали участие в этом процессе, чтобы ограничить его и совсем заморозить.
Главный парадокс для всех, кто занимается русской культурой и Россией, состоит в том, что и Достоевский, и Толстой во всех своих произведениях доказывали, что только полным раскаянием можно искупить преступления прошлого, но, невзирая на эти заветы, Российское государство не хочет окончательно отречься от Сталина и его палачей. Все отречения исходят от неправитель-ственных организаций, таких как «Мемориал» или «Центр Сахарова», собирающих и публикующих множество исторических источников, или от людей, которые, подобно Хрущеву, стояли по горло в крови и потому имеют право говорить лишь от собственного имени. До сих пор в печати и в официальных речах хвалят Сталина и его тайные службы. Официальному мифу, что убийства и террор Сталина — просто отклонения от правильного пути, с которого его увели Ежов и Берия, верит активно или пассивно большая часть населения. Сегодняшняя ФСБ гордится своим чекистским наследием. Она лелеет самурайский культ Дзержинского, уверяя себя, что она щит и меч если уже не рабочего класса, то русского народа. Надо быть ошеломляюще невежественным, чтобы смотреть на профессиональных убийц Менжинского и Ягоды как на благородных бойцов, павших жертвами подлого племени ежовских и бериевских мясников, но продажные российские СМИ и разрушенная образовательная система мало способствуют устранению этой лжи. Престарелые жертвы сталинизма уже не пользуются ни привилегиями, ни уважением, а их престарелые мучители получают большие пенсии и с гордостью носят ордена?
Хотя сегодня политических заключенных в России сотни, а не сотни тысяч, ФСБ, в союзе с бандитами и вымогателями, захватила все командные высоты в правительстве и в экономике. Конечно, раз Россия вошла в мировую экономическую систему, ее правителям больше незачем убивать миллионы крестьян или терроризировать инженеров и писателей. Однако геноцид продолжается, хотя другими средствами, и не только в Чечне. За последние пятнадцать лет численность автохтонных народов Севера снизилась наполовину. С разрушением пастбищ и охотничьих угодий, уничтожением всех ресурсов, кроме водки и табака, современная власть оказалась для этих народов не менее смертоносной, чем ГУЛАГ. И для народа Чечни война на уничтожение и марионеточный режим кадыровцев еще губительнее, чем депортации и расстрелы 1944 г.; хуже того, при безразличии остального мира к судьбе Чечни Российскому государству можно не стараться особенно скрывать эти ужасы.1
1" участь Галины Старовойтовой, Сергея Юшенкова, Дмитрия v попова, Анны Политковской показывает, что жизнь истинно Магического журналиста или политика в сегодняшней России Д6 шена не больше, чем жизнь таких же политиков и журналис-3311111 большевиках. Граждане сегодня слишком озабочены мате-т°в интересами, чтобы подумать о том, как привлечь госуРиаЛЬ к ответственности или как избирать порядочных людей в дарство Значительная часть правды о прошлом погребена в органы удавах, а с каждым годом сужается доступ и к осзасекре fflBaM# за редким исключением, школьные учебники ТЕЛЬНЫМ яют подлинную историю сталинизма67. Пока историю не заМЗЛЧИВ сказывать без утайки и пока остальной мир не будет на-будуг рас в россии полностью и до конца раскрыли и иску-СТайВаяение Сталина, Россия останется духовно больной стра-nneoift призраками Сталинаи его подручных и, хуже того, *ги призраки воскреснут.
