Родилась в 1889 году 13 (26) августа в местечке Белый Ключ Тифлисской губернии, Тифлисского уезда в семье военного врача (доктора медицины) Кавказского Гренадерского Грузинского полка.
Несколько слов о родителях: отец из среды сельского духовенства, "сын пономаря", уроженец Урала, близкая родня небезызвестному писателю Мамину-Сибиряку. Получил образование сначала в Екатеринбургском духовном училище, потом в Пермской духовной семинарии. Учился в ней одновременно с Поповым, прославившимся впоследствии, как изобретатель радио.
По окончании 4-х классов семинарии, захваченный волной революционного движения разночинцев, отказался от дальнейшей учебы в семинарии, не желал иметь профессией священство, и вместе с целой группой товарищей уехал учиться дальше в Петербург. Перед отъездом парням пришлось испытать длинные увещания их "духовных отцов", чтобы они не бросали семинарии, но эти увещания не могли их переубедить. Молодые, пылкие, жаждущие учиться на благо народа, они покинули родные места и, не имея ни копейки за душой, поступили в высшие учебные заведения Петербурга.
Студенчество той эпохи из среды разночинцев было бедно, их верхней одеждой был традиционный плед и за 5 рублей в месяц они бегали по огромному городу, давая частные уроки, репетируя частных учеников. Сначала отец учился в университете, а потом перешел в Военно-медицинскую академию. За участие в революционном движении отец получил административную ссылку на родину, откуда был возвращен для окончания образования в Петербург. Окончив Военно-Медицинскую академию, отец поехал служить врачом на Кавказ, где и прожил свою длинную жизнь, причем еще очень долго над ним висел "негласный надзор полиции" за политическую неблагонадежность.
Что касается матери, то она была из совершенно другого мира: её отец был видный архитектор в Петербурге, а мать происходила из аристократической семьи каких-то выходцев из Персии (Ирана), связанных с дипломатической службой в России. Семья эта была, видимо, одаренная, так как в её числе был известный профессор геологии А.А.Иностранцев, певица, педагог, врач и т.д. Революционные идеи того времени нашли отражение в этой семье. Моя мать поступила на Бестужевские курсы (естественный факультет) одновременно с будущим профессором аналитики Бестужевских же курсов Верой Шифф. Это был, кажется, 1-ый год существования курсов (примерно, конец 70-х годов).
Воспитание, полученное мной и братом (Григорий Николаевич Неуймин - умерший в 1946 году, директор Пулковской обсерватории), было исключительно хорошее как в физическом, так и в моральном и интеллектуальном отношении. Тогда же, с самого раннего детства я восприняла демократические идеи; настольными любимыми книгами моей матери были Некрасов и Шевченко, а отца - Добролюбов, Помяловский и Решетников. У нас постоянно в доме собиралась молодежь, всегда были шумные политические беседы, споры, игры (кроме карт, категорически исключенных из нашего дома), и засыпали мы с братом очень часто под звуки старых революционных и студенческих песен ("Из страны, страны далёкой", "Есть на Волге утес", "Быстры, как волны, дни нашей жизни" и т.д.). На всю жизнь я запомнила слова, которые у нас в доме сказал один молодой офицер-артиллерист (его фамилия была Боровик): "Да отсохнет моя рука, если я когда-нибудь ударю ей солдата!"
Поступив в 1899 году во 2-ую Тифлисскую женскую гимназию, я проучилась в ней до 1904 года, когда мы (дети) с матерью переехали в Петербург, где брат должен был поступить в университет. Воспоминания об учебе в Тифлисской гимназии у меня остались самые светлые: всё, начиная с прекрасного здания, состава преподавателей, учебного оборудования, общего режима, было на высоком уровне, давая ученицам прочные и твёрдые знания и не убивая в них самостоятельность и свободу мысли. Ученье мне давалось легко, училась я с увлечением и всегда переходила из класса в класс с наградой 1-ой степени. Тогда же я особенно полюбила математику, за что очень благодарна своим первым учителям математики Болтуновой-Константиновой Нине Андреевне и Шенбергу Владимиру Рудольфовичу. Уже в младших классах я стала проявлять общественные наклонности. Первая "организация", созданная по моей инициативе в классе,было "Индейское племя Делаверов", навеянное на нас чтением Майн-Рида и Фенимора Купера. Я была одним из его вождей с кличкой "Зверобой", но хотя у нас и была "принцесса Аза", власть принадлежала общему собранию племени, а принцесса у нас только "царствовала, но не управляла". Мной был составлен устав племени, где, между прочим, за нарушение наших "законов" взимались денежные штрафы (я помню цифры 2 коп., 5 коп.), которые должны были из кассы племени передаваться нищим. Шалуньей я была отчаянной и очень часто получала 4 за поведение "за чрезмерную резвость". Позднее в 5-м классе,организовав "Исторический кружок" у нас в гимназии и участвуя в нелегальном общеученическом кружке вне гимназии, я всё больше увлекалась революционными идеями. Тогда я стала на уроках "закона божьего" выступать с атеистическими взглядами против нашего законоучителя свя-щенника Александра Разумовского и стала получать 4 за поведение уже за "излишние разговоры".
Вспоминается мне одно из первых моих политических "выступлений" (мне было лет 13) против царского правительства в тот момент, когда была им произведена конфискация церковного имущества армянской церкви. Это был акт, направленный против стремления армян к политической самостоятельности и национальной независимости. Социал-демократическая организация в Тифлисе была очень сильна и популярна, и мы, еще детьми, помогали ей в технике распространения литературы и проч. Там же, в Тифлисе (рабочий пригород Нахаловка) я вступила в члены РСДРП в 1905 году, приезжая на каникулы из Петербурга.
Революцию 1905 года я пережила в Петербурге, будучи гимназисткой б-го класса. Это было прекрасное, яркое время. Мы участвовали в демонстрациях, посещали бесконечные митинги; организовались в своих учебных заведениях; выбирали свои советы старост; бастовали со всеми рабочими Петербурга, пели революционные песни, кричали: "Долой самодержавие!" - "Да здравствует учредительное собрание!". Требовали свободы совести в школах. Я училась в 6-м классе Покровской гимназии на Васильевском острове. Мы выработали свой ученический устав, выбрали совет старост, потребовали, чтобы отменена была обязательность общей молитвы перед и после уроков. Когда нас созвали, как обычно, на общую молитву, мы забаррикадировали классы партами и отказались выйти из классов. Непосредственный контакт у нашей гимназии был с женской Василеостровской гимназией, с мужскими гимназиями Ларинской и 8-ой и 1-м реальным училищем.
Организовали мы и объединенный совет старост всех средних учебных заведений Петербурга и "Северный социалистический союз молодежи". Начавшаяся в 1906 году реакция ударила прежде всего по нашим лучшим учителям: были сняты с работы учителя, бывшие членами Учительского союза. У нас в гимназии я помню учителя литературы Лучинского Георгия Авксентьевича, учителя немецкого языка Лямбека Э. и законоучителя Падалко. В ответ мы, учащиеся, объявили места этих учителей под бойкотом. Борьба разгораласъ. Тогда решено было исключить из гимназии наиболее активных и революционно настроенных учащихся. Я, конечно, попала в их число; из нашей гимназии было исключено человек 12. В ответ на это оставшиеся ученицы утром на3 следующий день, собравшись на общую молитву в зал, разошлись по классам с пением "Марсельезы", что довело чуть ли не до обморока начальницу гимназии - очень старомодную даму.
Но время шло, близилась весна, надо было как-то продолжать ученье. Тогда по инициативе наших родителей (одной из самых активных из них была моя мать) были организованы так называемые "вольные школы" для исключенных учащихся, где преподавали исключенные учителя. И мы приналегли на ученье. Я попала в школу, организованную Балаевым Николаем Васильевичем и Могилянской. Это была знаменитая "Балаевка". Из учителей помню еще математиков Янковича и Егунова.
Весной 1906 года нам дали возможность сдавать экстерном экзамены при гимназии М.Н.Стоюниной. Я получила аттестат об окончании 7 классов женской гимназии, кажется, с круглой пятеркой (право на золотую медаль). Зиму 1906-1907 года я училась на частных курсах М.В.Величко, чтоб весной 1907 года сдать экзамен на аттестат зрелости при Ларинской мужской гимназии.
Мечтала я о поступлении в университет, но доступ туда женщинам был уже закрыт. Осенью 1907 года я поступаю на физико-математический факультет Бестужевских курсов. Записалась я одновременно на 2 группы: астрономическую и биологическую, но основной для меня являлась астрономическая группа. Кроме ученья, я, конечно, с головой погрузилась сразу в общественные дела: я была выбрана так называемой "кассиршей" или, вернее, членом Правления Кассы взаимопомощи; Правлением кассы я была выбрана казначеем и работала им года 2; вступила я в члены Общестуденческого Тифлисского землячества, где тоже работала членом правления.
Все экономические организации студенчества объединялись в одном центральном органе, в работе которого я тоже принимала непосредственное участие. Вступила и была активным членом партийной социал-демократической фракции Бестужевских курсов, была избрана членом совета старост и работала в центральном органе, объединяющем советы старост всех высших учебных заведений Петербурга. В периоды студенческих забастовок была членом Стачечного комитета. Состояла членом политического Красного Креста помощи политическим заключенным и ссыльным и активно работала в нем. Неоднократно была избираема председателем общестуденческих сходок Бестужевских курсов.
В эти годы организовалось петербургским студенчеством "Общество распространения знаний в рабочей среде"; работала в его центральном органе и имела группу учеников-рабочих. Через студенческую партийную фракцию была связана с партийной василеостровской организацией РСДРП, сама училась в кружке высшего типа и вела кружок низшего типа среди рабочих.
Увлекаясь астрономией, организовала в 1909 году Астрономический кружок при Бестужевских курсах. Сначала мы ходили на заседания студенческого астрономического кружка при университете, а потом организовали свой кружок. В университетском кружке помню, что активно работали Горшков, Холодный Григорий, Умнов Борис Иванович, Балановский Иннокентий и мой брат Неуймин Григорий Николаевич. Наш кружок был организован при активном содействии нашего профессора Иванова Александра Александровича и его ассистенток при кафедре: Терентьевой Лидии Ивановны и Мартьяновой Евгении Сергеевны. Помогали нам также Тихов Гавриил Адрианович и Белопольский А.А.
20.Х-1909 г. и 20.X-1910 г. я была избрана первым председателем кружка. Работа наша состояла в регулярных докладах на астрономические темы, в организации экскурсий в Пулковскую обсерваторию, в организации наблюдений над метеоритами (Персеиды), в собирании книг для специальной библиотеки при кружке. Библиотеку мы собрали довольно полную, для чего имели переписку со многими астрономическими организациями и обществами и отдельными учеными. Помню, что одним из украшений нашей библиотеки была книга профессора Стратонова "Солнце", пересланная нам из Ташкента автором.
Назову фамилии астрономичек, принимавших активное участие в работе кружка: Мошкова Вера, Россовская Вера, Ангеницкая (Березанская) Елизавета Савельевна, Штауде Нина Михайловна, Кладо Татьяна Николаевна, Срезневская Екатерина, Абрамова (Неуймина) Мария Николаевна, Баранцева Мария Павловна, Предтеченская Любовь, Герасимова Софья. Позднее, уже вернувшись в 1913 году из царской ссылки, я застала кружок здравствующим; члены его занимались дополнительно изучением английского языка, а летом 1914 года принимали активное участие в научных наблюдениях полного солнечного затмения.
Любя математику и увлекаясь общественной работой, я всё время хотела найти такую математическую науку, которая была бы насыщена социальным содержанием. И вот, когда на Курсах было произведено статистическое обследование бестужевским семинаром проф.Кауфмана А.А. и мне пришлось работать при составлении опросного листа, так как проф.Кауфман привлек к этой работе всех нас, активных общественниц, я поняла, что статистика и есть наука, связывающая воедино любимую математику и социальные вопросы, которыми я горела. Поступаю в статистический семинар проф.А.А.Кауфмана и работаю в нем. 2 крупные практические работы, проведенные мной в семинаре, были: "Обследование обитателей ночлежных домов Петербурга" в 1909 году и "Общая перепись населения" в 1910 году. Направлял меня проф.Кауфман и на летнюю практическую работу в Пензенское земство, но я была не допущена на эту работу пензенским губернатором Кошко из-за моей политической неблагонадежности.
Проф.Кауфман был высококвалифицированным статистиком и человеком, глубоко любившим статистику. Я никогда не забуду моего свидания с ним в больнице, где он лежал очень тяжело больной, почти при смерти и, вызвав меня к себе, он ни словом не упомянул о своей болезни, ни на что не жаловался, хотя сильно страдал, а только вел со мной чисто деловой разговор о работе семинара, давал мне соответствующие инструкции. Это был истинно научный энтузиазм и поразительное мужество.
Я еще с детства любила спорт, увлекалась, живя на Кавказе, альпинизмом, прошла многие сотни километров по горам Кавказа и Крыма, бегала на коньках и на лыжах. Поэтому на Бестужевских курсах я стала одним из активных членов гимнастического кружка, который мы организовали при курсах, тренируясь и делая утреннюю зарядку перед лекциями в актовом зале Бестужевских курсов. Занимались мы по системе П.Ф.Лесгафта.
Зимою 1907 года я была впервые арестована царской охранкой и пробыла в заключении около 2-х месяцев. Обвинение было не очень серьезным: главным образом, знакомство с революционерами, и вскоре я была опять на свободе и вернулась на курсы. Но этот арест в 18 лет дал мне первую закалку, познакомил меня со многими опытными революционерами, тут была пережита и тюремная обструкция, и дана практика тюремной коммуны и т.д. Здесь я познакомилась с известной впоследствии "Землячкой", которая сидела тогда под нелегальной фамилией Бочаровой Василисы, с Конкордией Ивановной Цедербаум и другими. На свидания к отцу я выходила в красной косоворотке, а косу я еще в Тифлисе остригла, желая иметь вид подлинной революционерки. На моей фотокарточке, даря её брату, я надписала: "Жрецу чистой науки от будущей жрицы политики".
Вернулась я из тюрьмы окрыленная. "В битве великой не сгибнут бесследно павшие с честью во имя идей. Их имена с нашей песнью победной станут священны миллионам людей", "Если же погибнуть придется б тюрьмах и шахтах сырых, дело всегда отзовется на поколеньях живых" - все эти слова звучали в душе и звали к борьбе.
В начале ноября 1910 года умирает в побеге от своего богатства и неправедной жизни Лев Толстой. Вокруг и в связи с его смертью начинаются сначала студенческие, а затем и всё расширяющиеся массовые демонстрации с лозунгом: "Долой смертную казнь!" На общестуденческой сходке Бестужевских курсов я была выбрана в состав делегации в Ясную Поляну на похороны Л.Толстого. Кроме меня, в состав делегации входила, я помню, тоже социал-демократка Ладыженская Вера Ивановна. На похороны делегация от петербургского студенчества опоздала, но мы всё же были в Ясной Поляне, осмотрели дом, парк, могилу, слышали на могиле речи В.Г.Короленко, Корнея Чуковского, видели вдову и остальных членов семьи Толстого; побывали в Телятниках у его верного друга и последователя Черткова, который провел с нами беседу; поговорили с любимой младшей дочерью Толстого Александрой Львовной.
В Москве побывали на кладбище при Девичьем монастыре на могилах А.П.Чехова, Муромцева (председателя I Государственной Думы), снялись в фотографии (к сожалению, карточки у меня не сохранились, но я помню только делегата Петербургского Политехнического института - Лежнева).
Вернувшись в Петербург, мы попали в горячую атмосферу студенческой забастовки. Через несколько дней, в конце ноября 1910 г. я была арестована царской охранкой, как член Объединенного Совета старост. На последнем заседании были у нас и представители студенчества других городов. От Новороссийского университета из Одессы, помню, были Громашевский Лев Васильевич и Шаревский. Из ленинградских студентов, помню, Михаила Браунштейна, Апполонова, Ивана Ивановича Кареля (председатель экспертной комиссии университета). Пробыли мы в тюрьмах недолго и получили приговор об административной ссылке на 3 года в Архангельскую губернию. Когда я была в доме предварительного заключения, ко мне на свидание приехал проф.Кауфман. Это было очень интересное свидание, и его целью было, чтоб я не изменяла науке во имя политики. Впоследствии, когда я вернулась из ссылки и была уже замужем, он мне сказал, что наука требует от человека бесконечной любви, она не прощает измен, а я ей изменила из-за политики и из-за личной любви к человеку. В Архангельской губернии Кауфман мне прислал богатый набор специальной статистической литературы. Отправляли нас в этап из Петербурга большой партией из пересыльной тюрьмы (за Старо-Невским проспектом, по Казачьей улице), конвой оцепил нас со всех сторон, а мы шли такие веселые, такие радостные, такие молодые и мужественные.
Провожали нас не только родные, но массы студентов и курсисток, засыпали нас цветами, которые продолжали нам передавать и в вагоны, когда нас уже погрузили. Конечно, и они, и мы пели студенческие и революционные песни. В архангельской ссылке я пробыла до лета 1913 года; жила я сначала в деревне Кег-Остров, потом лето 1911 года провела в экспедиции Академии наук на Новой Земле, затем в самом Архангельске, в Холмогорах, в Пинеге, в Мезени, продолжая всё время партийную работу. Уже будучи в ссылке 2 раза, была арестована местным жандармским управлением и привлекалась к ответственности по 126 и 102 статьям Уголовного Уложения, уж не считая административных взысканий, которым я подвергалась. Губернатор несколько раз переменял мне место ссылки и, когда он высылал меня в Холмогоры, где в это время было очень мало политических ссыльных, он сказал, что хочет мне выбрать такое место ссылки, где мне некого было бы организовывать.
Профессура Бестужевских курсов добилась разрешения заменить мне архангельскую ссылку высылкой за границу, чтоб я имела возможность продолжать свое образование, так как она считала меня будущим ценным научным работником, но .... узнав об этом, местные жандармы арестовали меня (2-ой раз) и не разрешили мне выехать из Архангельской губернии, пока дело мое не будет разобрано судом... Так отпал вопрос о моем выезде за границу, о котором так мечтал Кауфман, который, шутя мне говорил, что он хотел бы, чтоб я попала на учебу к знаменитому профессору математической статистики Борткевичу (Германия), который засадил бы меня вплотную за учебу в кабинете, где были бы темные занавеси, закрывающие от меня внешний мир, "политику".
Возвратившись в Петербург в 1913 году, я хотела вернуться и на Бестужевские курсы, но в ответ на ходатайство за меня от Совета профессоров директор наших курсов проф.Вулич получил ответ от небезызвестного министра народного просвещения Кассо: "Неуймина вернется на Бестужевские курсы тогда только, когда Россия станет демократической республикой". Тогда я решила поступить учиться на частные коммерческие курсы Побединского, где не требовалось при поступлении свидетельства о политической благонадежности. Партийную работу я вела, работая в Василеостровском районе.
В 1913 году меня постигло страшное горе: у меня неожиданно умер муж всего после нескольких месяцев совместной жизни ... Это горе временно выбило меня из жизни, но "Ничто нас в жизни не может вышибить из седла".
В 1914 году после рождения сына я вернулась к учебе и к партийной работе. Училась я с 1915 года в Институте высших коммерческих знаний, где была до осени 1917 года, когда, приехав в Ставрополь Кавказский, всецело отдалась партийной и общественной работе. Я была секретарем губернского комитета РСДРП, секретарем профсоюза кожевенников, членом Губернского бюро профессиональных союзов, позднее уже при советской власти членом правления профсоюза совторгслужащих, председателем месткома Губстатбюро, членом коллегии Губ.отдела труда и собеса, зав.тарифно-экономическим подотделом Губ.отдела труда и собеса, не говоря уже о статистической работе.
Особенно много времени и любви отдавала профсоюзной работе, за что я получила почетное прозвище "Мать всех профсоюзов Ставропольской губернии". Море гражданской войны бушевало в ту пору в Ставрополе и, когда Ставрополь оказался в руках белых: отрядов Шкуро и Добровольческой армии, я была дважды арестована контр-разведкой, как социал-демократка и как активный профработник; мне ставилась также в вину организация материальной и экономической помощи раненым и больным пленным таманцам, захваченным белыми при взятии города. Пока белые держали власть в своих руках, красное знамя союза кожевенников лежало зашитым в матрасе моего маленького сына.
Ухаживая за пленными таманцами (Красное Таманское казачество), я свалилась в конце 1919 года, заразившись в лазарете сыпным тифом. Когда белые были выбиты 11-ой армией из Ставрополя, там с 1.1-1920 г. была организована советская власть. И вот с этого времени началась последняя полоса моей жизни, о которой я скажу только вкратце: 2 ареста Губ.ЧК, отправка этапным порядком в Москву в В.Ч.К.; освобождение с приговором: "3 года ссылки в прочие советизированные области России".
Остаюсь жить в Москве, работая, кроме партийной работы, по линии статистики труда Н.К.П.С.
Здесь дважды в 1920 и 1921 годах была арестована и отсидела некоторый срок в бывшем Орловском каторжном централе.
В 1924 году была арестована и получила сроком на 3 года ссылку в Восточную Сибирь. Отбывала срок сначала в Красноярске, потом была арестована и переведена в Енисейский район, где в 1926 году получила новый приговор коллегии ВЧК: снова 3 года ссылки в Восточную Сибирь.
Отбыв в 1929 году оба срока (1-ый срок только 2 года, так как он был прерван новым приговором), была освобождена с приговором: 3 года ссылки с выбором местожительства минус, кажется, 11 городов России, "где имеются промышленные рабочие".
Выехала в Казань в августе 1929 года; здесь работа в Бюро статистики труда при Наркомтруде, Профсовете и ЦСУ Тат. Республики.
Месяца через 2 была арестована за речь, произнесенную на рабочей конференции, проводящей "чистку" сов-профаппарата и получила 3 года ссылки в Казахстан.
Отбывала срок в Гурьеве и Уральске, где и закончила его в 1933 году, когда получила освобождение с минусовым прикреплением еще на 3 года. Избрала местом жительства город Уральск, где и была освобождена в 1936 году. Здесь же вновь была арестована 2.12-1937 года и получила приговор "тройки" 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Отбывала срок до 2.12-1947 г.: в Унжинском лагере на ст.Сухо-Безводная Горьковской жел.дор., в Суздальском политизоляторе, а с 1940 года на Колыме: Магадан,7 Талой, Магадан, Дукча, откуда в 1944 году была перевезена "на материк" в Бухту Находка, где и кончила срок.
Вернулась к своей семье, живущей в г.Ачинске Красноярского края и здесь вновь была арестована в 1949 году - 22.4 получив приговор МГБ: ссылка на поселение в Восточной Сибири без определения и указания срока
. Из Ачинска, как стоящего на ж.д.магистрали, я была выслана в Больше-Улуйский район, где и была освобождена по амнистии в 1954 году, и возвратилась в Ачинск.
На этом мне и приходится закончить свою краткую автобиографию, потому что подробное её изложение заняло бы много времени и потребовало большого количества томов. Много прожито и много пережито, но бремени лет я не чувствую на своих плечах, несмотря на то, что обе мои страсти: и математика и политика не удалось полностью реализовать, люблю жизнь, не потеряла вкуса к ней, люблю природу, науку, искусство, не потеряла способности интеллектуально и эмоционально воспринимать жизнь.
Моя девичья фамилия "Неуймина" происходит от глагола с отрицанием "не унять". Такое прозвище - фамилию дали в старину моему пра-пра-деду за то, что он не хотел подчиняться дисциплине, учась в бурсе. И сказал ему архиерей: "Какой же ты Мамин (это была его. родовая фамилия)? Будешь ты отныне "Неуймин". Вероятно, частица непокорного, неуёмного духа моего предка воплотилась во мне. Нина Центилович (Неуймина)
27 апреля 1963 г. г. Ачинск
Нина Николаевна Центилович (Неуймина) умерла 18 февраля 1971 года.
Астроном Г.Н.Неуймин назвал открытую им малую планету (астероид) в честь своей сестры Нины Николаевны Неуйминой - "779 Нина"