Мф. 6, 6 Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

№50 по согласованию (Нагорная проповедь).

Фразы предыдущая - следующая.

Иисус советует молиться в чуланчике, Он ведь не имеет в виду то, чего так часто не хватает -- чтобы было тихо, чтобы мы никого не слышали. Он имеет в виду, что нас никто не должен слышать. По крайней мере, мы должны думать, что нас никто не слышит. Так что, если нас во время молитвы отвлекает шум, бесполезно мечтать об афонской тишине, а надо потихоньку пробуравливаться к внутренней тишине. Не нам не должны мешать, а мы не должны мешать.

* * *

Сегодняшние разговорчики о том, что вера в сердце, молиться надо так, чтобы сам об этом не догадывался, а поститься есть самообман, - это всё попытки выйти из строя, никуда при этом не входя. Мы выросли из религиозной колыбели, вообще из колыбели, а колыбелью было племя. Всё было «напоказ», всё было для единения с другими, и единение было тем тотальнее, что без племени была смерть. Тем тотальнее, поверхностнее и, кстати, агрессивнее — лицемерие всегда есть соревнование. Было соревнование и в посте. Победитель иногда умирал — как Серафим Роуз — от заворота кишок и умирал в сознании того, что стяжал мученический венец. Это была победа именно в соревновании, хотя человек дошёл до абсурда именно потому, что дошёл до предельного отчуждения, одиночества, индивидуализма — под предлогом защиты чистоты веры.

Мы до эгоизма доходим (если из него вышли) другими путями, а пост остаётся в огромной степени коллективным действием, не личным. Ничего страшного — личное на коллективном как краски на холсте. Иисус не разрушает единство народа Божьего, а дополняет единство формы, внешнего — единством содержания, личного. Если по-настоящему, а не демагогически уйти вглубь себя — и Бога встретишь, и Церковь встретишь, и перестанешь злиться на развращённых попов, властолюбивых епископов и глупых теологов. Перестанешь зависеть от мнения окружающих. Тридцать лет назад на постящегося косились с некоторым уважением — у человека какие-то взгляды есть, пусть глупые, но взгляды. Сейчас косятся уже даже со страхом — кто в студенческой столовке берёт постные блюда, может быть опасен, может безнаказанно разгромить выставку «неправильной» живописи, может через несколько лет твоего ребёнка терзать законом Божиим. Ну, конечно, как и во времена Иисуса, есть люди, которые сами формируют себе такое окружение, для которого впалые щёки - прямо как нимб.

Иисус предлагает перевести пост из отдела внешних сношений в органы внутренней секреции. Из явного в тайное. Кого видят люди, получает награду от людей, кого видит только Бог, получает награду от Бога. Это — антропоморфизм, поэзия, педагогическая поэма и шутка. Бог — не видит. У Него нет глаз. Бог — не воздаёт. Он даёт, и даёт, как сказал тот же Иисус в другой раз, раньше, чем мы просим. Какого ещё явного нам нужна, когда у нас есть явь творения? Явь жизни? Красной икры намазать на воздух, Солнце, глаза любящего нас человека?

Вот откуда часто чувство богооставленности — от инфантилизма и гордыни. Нам нужен Бог родитель, надзиратель, дрессировщик. Такой Бог нас не оставил — его попросту нет. Есть Бог Иисуса, Который оставил один-единственный раз и одного-единственного человека — Иисуса. Это было не чувство, не тоска, это была невинная смерть на кресте. В этой смерти, в этой богооставленности — наша жизнь и воскресение. Нам это не грозит, мы только можем тянуться к этому и принимать душой это, сколько Бог уделит, стараться быть рядом с Иисусом, чтобы не было человекооставленности — а ведь то, что мы по эгоизму называем изгнанием из рая, для Бога есть именно драма человекооставленности.

Апостол Павел призывает есть или не есть «по совести» - и совесть для него в этом случае дитя веры. Веры, которая не потому, что Бог меня видит, а потому что я вижу Бога — вижу Духом во Христе. Вижу тайное Божие — и становлюсь явным для самого себя. Это — покаяние. Совесть тогда чиста, когда через неё мы видим свою ничтожность и не боимся, не унываем, потому что видим и Бога прощающего и доброго. Вот почему пост неотделим от покаяния как прозрения. Пост лишь подымает наши веки, а видит — сердце, но если мы не подымем век, то бесполезным будет дар духовного зрения, который возвращает нам Бог, и мы не увидим явно то, что Бог дал тайно.

1777