«Иисус сказал: Многие стоят перед дверью, но единственные те, которые войдут в брачный чертог» (евангелие Фомы, 75).
В греческом оригинале есть две тонкости. Во-первых, «единственные» — это «монахос». Когда евангелие Фомы только обнаружили, то решили, что текст относится к поздней античности (когда появились христианские монахи), но потом стало ясно, что тут слово употреблено в каком-то более «сыром» виде. Поскольку перед этим идёт довольно обычное для Иисуса противопоставление многих и немногих, то ясно, что сам Фома не считал, что речь идёт именно об отшельниках, которые сознательно изолируются от людей. Позвали всех, а откликаются единицы.
В английском и французском этому соответствует слово, производное от «соло» — «солитер» (да-да, тот же, что в биологии). Так что, возможно, лучше переводить именно как «единицы». Только важно понимать, что Иисус вовсе этому не рад и не считает, что одиночество — лучший друг веры или, шире, человечности. С одиночества начинается Библия — с того, что Бог считает, что человеку нехорошо быть одиноким. При этом, заметим, Себя Бог не считает — человеку нужен человек. Так мы оказываемся перед вторым тонким местом — «брачный чертог».
В оригинале «комната невесты». В брачном обряде невеста не так уж важна, важен брачный пир, и «брачный чертог» в русском языке ассоциируется с банкетным залом. Что вполне оправдано, и в Евангелии как раз обычно брак как символ единства с Христом это именно о пире. Тема невесты не слишком разработана просто потому, что Христос — Жених, значит, мы — невеста. Это не так уж тривиально — в позднейшем иудаизме невеста — это суббота. А мужчина всегда мужчина! То, что в христианстве мужчины периодически вынуждены именовать себя невестой, пусть и коллективной, это довольно забавно и могло бы быть продуктивно, но как-то не продуцируется. Мачизм побеждает.
Побеждал, он, кстати, и в гностицизме, где «комната невесты» стало обозначением целого ритуала. Это уже Евангелие Филиппа, действительно гностическое, позднее (относительно) и потому никому особо неинтересное. Ведь когда становится тошно от церковников, человек готов искать альтернативу где угодно, с отчаяния и на гностицизм набрасываются, но быстро выясняется, что ничуть не лучше и даже хуже — больше обрядности, больше рассудочности, а настоящего знания и разума довольно мало, как мало в алхимии химии. В церковь на литургию идёшь, так празднично одеться желательно, но не обязательно, а у гностиков «комната невесты» — это долго готовиться, сшить особое одеяние, входить в особую комнату и там «получать свет». Или не получать. Евангелие Филиппа (ст. 127) заботливо предупреждает, что, кто не получит света в Комнате Невесты, не получит его нигде. Ну и чем это отличается от инквизиции?
Нет уж, давайте так — невеста это Иисус, а комната — это мир. Не тот мир, который воюет, крадёт, блудит всем, чем можно, и с кем только можно, а тот мир, который вроде бы изнанка этого мира, а на самом деле — настоящая реальность. Комната невесты — результат суеверия, будто невесте нельзя видеть жениха до свадьбы. А потом удивляемся, почему в Библии так часто сетуют на сварливых жён! Захомутали девушку, не показываясь ей, и удивляются, что это она недовольная. Спасибо скажи, не отравила. В особняке Рерихов, где мы регистрировали свой брак в 1976 году (не думайте, что особняк вернули Рерихам после 1990 года — не вернули, хотя заверяют, что советская власть кончилась, три ха-ха) — в этом особняке городской загс, и там была и, скорее всего, есть комната невест. Во исполнения суеверия.
Так вот Комната Невесты — Комната Иисуса — это не какая-то каморка, куда надо входить бочком-бочком. Она всюду. Наше хлопотливое бытие — как мусорная корзина в этой комнате. Трэш, говоря понятным компьютерным языком, то есть, мусорка. Чтобы в комнату войти, надо понять, что вроде гнома, попал в ловушку, и чтобы стать нормальным, надо выбраться из этой корзины в нормальный, большой мир. Иисус всех к этому зовёт. И лишь немногие гномы… А сравнение с невестой хорошо, потому что любовь, собственно, с каждым делает ровно это — из маленького мира выводит в большой. Да, поодиночке, но званы — все. И если у кого-то сорвалось, то всё равно лучше ориентироваться не на быть гномом, а быть монахом — хотя бы в самом простом смысле неучастия во всевозможных коллективных изнасилованиях, к которым сводится по сути наших, «многих», «коллектива», «народа», «человечества» существование.
