А.Занемонец опубликовал статью против Меня в 2010 году на сайте «богослов.ру». Автор изначально подаёт сигнал о своей политической позиции, упоминая «Царя-мученика». С большой буквы. Надо напомнить, что Николай Шлезвиг-Гольштейн-Готторп (1868-1918) отрёкся от престола и царём не был, не был он и мучеником, самое большее, страстотерпцем. «Царь-мученик» он для так называемых «царебожников», людей очень специфической ориентации.
От утверждения, что Шмеман и Мень «заново открывали для себя Христа и Его Церковь» Занемонец переходит к утверждению, что у них было «ощущение новизны христианства». Это логически не связанные утверждения. «Заново открыть» означает в русском языке «повторно открыть». Если бы Занемонец из атеиста стал царебожником, потом вернулся в атеизм, а затем вновь стал царебожником, это было бы для «заново». Шмеман и Мень ничего для себя «заново» не открывали, как и Ридигер и Гундяев.
Мень, пишет Занемонец, пришёл к христианству «своими путями (через религиозных философов, через людей из катакомбной церкви, через культуру)». Очень странное утверждение. А Симанский, Поярков и кто угодно ещё пришли к православию какими-то «чужими» путями?
Заметим, что изначально в статье по отношению к Меню употребляется слово «христианство», а не «православие».
Мень был крещён в младенчестве, не выбирал себе православия, воспитывался очень набожной матерью. Негосударственное православие (этот термин точнее «катакомб») было для него не выбранной сознательно средой, а с детства привычной традицией. Которую, конечно, он пропустил через себя, как и все это делают.
Непонятно выражение: «Отнюдь не будучи диссидентом». В каком смысле? Диссидентом не делаются, диссидентом делают. Мень не участвовал в правозащитном движении, но он безусловно был сторонником демократии и потому и рассматривался властями как диссидент, подвергался тому же прессингу, что и «светские» диссиденты.
Занемонец считает, что Мень верил в некую будущую «победу» христианства и её «воочию увидел еще при своей жизни: тысячи людей, приходящих в храм, возможность открытой проповеди, начало свободного восстановления церковной жизни».
Это математически неверно: к Меню приезжали не тысячи, а сотни людей. Но главное, нигде Мень не называет это «победой», скорее, напротив, он говорил о том, что Церковь не готова к наплыву новых людей. «Петуха дадим», так он это формулировал, а в последних своих выступлениях отзывался о «религиозном возрождении» чрезвычайно критически, потому что увидел, как появляется «православизм», «православие в табакерке».
Занемонец хвалит Шмемана за то, что его наследие «принято Церковью». Правда, он несколько странно описывает «принятие»: переводы на разные языки. Однако, и книги Меня переведены на множество языков. Мнение Струве о Шмемане похвальное — это не голос всей Церкви. С точки зрения Занемонец Шмеман хорош тем, что считает только православие истинным христианством, тогда как Мень грешит «теорией ветвей». Занемонец не отрицает, что позицию Шмемана можно назвать «узостью и нетерпимостью».
Мень часто говорил о том, что разделение на конфессии обусловлено культурными и психологическими различиями. Это неверно, утверждает Занемонец. С ним нельзя не согласиться. Однако, встаёт другой вопрос: правильно ли понимает он тексты Меня? Эти тексты — не теологические исследования, а апологетические проповеди. Они обращены к неофитам и упрощают проблему единства христиан до необходимого минимума. Более того: возможно, в планетарном масштабе верно, что в православии есть всё многообразие человеческих типов, как и в других конфессиях. Но в России при жизни Меня реальность была именно такова, что люди распределялись между католичеством, протестантизмом и православием в соответствие с культурными и психологическими предпочтениями. Это и по сей день видно. Конечно, внутри конфессий разнообразие есть — есть либералы, есть черносотенцы, в каждой конфессии — но и либерализм, и черносотенство окрашены в свои специфические для той или иной конфессии тона.
Занемонец, очевидно, разделяет средневековый взгляд на православие как единственную истинную Церковь, по отношению к которой католики и протестанты схизматики и еретики. Поэтому он предпочитает Шмемана, который в условиях эмигрантской среды, подобно и Мейендорфу, каждый день должен был объяснять себе, почему он православный, хотя живет не в православной стране. Эта проблема никогда не стояла для русских православных до 1917 года — православие отождествлялось с этничность и культурой.
Занемонец, однако, осуждает не только Меня за идею, что перегородки, разделяющие церкви, не достают до небес. Она особенно осуждает «философов или богословов, иногда близких к науке и прогрессу, но зачастую далеких от православной традиции» — прежде всего, Соловьёва.
Занемонец заявляет, что Мень «сам не любил и другим не советовал читать Отцов Церкви». Однако, в качестве примера он ссылается на критический отзыв Меня о Феофане Затворнике, который никоим образом не является отцом Церкви.К тому же Занемонец считает, что, если Мень давал прихожанам книги Франциска Сельского, Терезы Авильской, Игнатия Лойолы, то это «отказ от православной духовной литературы».
Мень, однако, любил отцов Церкви — только настоящих, а не киатчевых псевдо-отцов, которых обожествили современные фундаменталисты. Любил, знал, популяризировал. Да, он давал книги католических авторов — и протестантских, как Льюиса. Но почему Занемонец называет это «отказом от православной духовной литературы»? Мень давал и книги Шмемана, и книги Блума, и книги Шаховского, даже и Говорова, приноравливаясь к духовному уровню возможного читателя. Давал и о. Сергия Булгакова и Бердяева.
Меню ставится в вину негативное отношение к монашеству — не ко всему, разумеется, а к тому, которое убегает от ближнего. Что же здесь неправославного? Монашество и в католичестве есть. Монашество разное. Мень говорил о том, что современный Афон не имеет отношения к монашеству настоящему — так и Антоний Великий говорил, что истинных монахов мало, а вскоре вообще останутся лишь псевдо-монахи. «Вскоре» с точки зрения IV столетия. Может, преп. Антоний был всё-таки хоть немного прозорлив?
Мень назвал Номоканон «устаревшей и вредной книгой». Занемонец возмущён: «Номоканон — сборник церковных правил — является важным памятником византийского канонического права, необходимого в церковной жизни любой эпохи».
Необходимым в качестве памятника или в качестве руководства к действию? В том и проблема, что руководствоваться Номоканоном решительно невозможно. Это настоящее прокрустово ложе, и если положить на это ложе хоть Занемонец, хоть Татьяну Горичеву, их придётся анафематствовать. Кого за развод, кого за оставление семьи ради церковной карьеры и т.п.
Приговор Занемонец такой: «Придя ко Христу и в Церковь, нельзя полностью руководствоваться лишь его [Меня] текстами». Правда, Занемонец не утверждает, что кто-то «полностью руководствуется лишь текстами Меня». Не утверждает он и того, что можно полностью руководствоваться текстами Шмемана. Вообще «анализ» сводится к странному заявлению: «духовные чада о. А. Меня в большинстве остались православными, но не происходит ли это нередко «по инерции» или «потому что Господь родил нас в России…»?
Занемонец требует «экзистенциального выбора Церкви». Требование странное — как проверить, «экзистенциально» человек крестился или нет? Ясно одно: себя он считает экзистенциально-православной. Что ж, можно отметить появление ещё одной новой конфессии: ЭПЦ, Экзистенциальной Православной Церкви.
См.: Занемонец А. Проблема наследия отца Александра Меня в современном русском Православии. Интернет-публикация 14 сентября 2010 года на сайте «Богослов.ру».
