«Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует» (Лк. 16, 18).»
Эли Лизоркин-Айзенберг верно заметил, что эту фразу обычно понимают как запрет всякого развода, но смысл её совсем другой. Он полагает, что её смысл вполне явствует из более полного варианта, где эта фраза не в одиночестве, как у Луки, а часть большого рассказа. Приходят фарисеи, спрашивают, можно ли разводиться…. Так у Марка — но Матфей добавляет ещё два слова: «можно ли разводиться по любой причине».
«Любая причина» — а не «вообще разводиться». Тора разрешает развод по причине супружеской измены (разумеется, жены — муж может изменять, сколько угодно).
Ригорист Шаммай считал, что допустим лишь развод в случае прелюбодеяния, либерал Гиллель — что по любой причине. Иисус на стороне Шаммая? Лизоркин-Айзенберг полагал именно так, но ведь текст свидетельствует о том, что Иисус был ригористичнее Шаммая, поправлял самого Моисея.
Ничего удивительного в этом не было, вполне в духе Нагорной проповеди — не то что «не убий», а даже «не обругай».
Всё-таки кажется, что в изначальном виде фраза существовала именно сама по себе, как она у Луки. Потом она встраивается в контекст спора с фарисеями, но встраивается не очень удачно. Вопрос-то ведь не соответствует ответу. Вопрос «есть ли другие причины для развода, кроме указанных Моисеем», а ответ «даже указанные Моисеем причины не основание для развода».
Впрочем, интереснее другое. Фраза вообще не о разводе и не о прелюбодействующей жене. Ответ о мужчине, который прелюбодействует, даже если поступает в соответствии с законом Моисея.
Это вообще-то мало сказать «интересно», это сенсация. Это отрицание аксиом патриархального общества. Ещё это абсолютно верное наблюдение: люди редко разводятся ради развода. Позволю себе даже предположить, что чаще так поступают женщины. Мужчина же дольше терпит, лежачие мы камни, тем более, что мужчина реже страдает от деспотизма жены, нежели наоборот. Вот новая любовь — это да, это мощный фактор. Это как грин-кард, которую вдруг принесли на дом. Американский дядюшка и оставил миллиард с условием, что ты оставишь жену и поселишься на его вилле во Флориде.
Есть тайна развода и есть мистика брака. Развод всегда тайна, потому что зло, конец, крах. Брак всегда мистика, потому что никогда не доказать, что брак и любовь одно, как не доказать, что любовь была, да сплыла. Если сплыла, значит, не любовь. Остаётся презумпция виновности — всякий, разводящийся с женою и женящийся на другой, прелюбодействует.
Это конец разговора? Почему вдруг? Это только начало. Ну, прелюбодействует — и что? Побить камнями? Лишить гражданства? Если из воды случается вино, может, из прелюбодейства случается любовь? Вон, как с царём Давидом? Покаяться он покаялся правильно — он хуже чем женился на разведёнке, он убил мужа любимой женщины — но любить-то не перестал и остался предком Иисуса — как, впрочем, и ещё кучи людей, рождённых от той весьма, весьма прелюбодейной связи, к тому же с жутким вкусом предательства и подлости. Вот это беззаконное «любить» бывает, к счастью, чаще, чем кажется брошенным жёнам, убитым мужьям и звереющим богословам…