Незнание истории не освобождает от истории.
История точная наука, потому что её пишут люди. История не точная наука, потому что её пишут о людях.
Кто знает историю — творит историю!
Ходить бывает скользко по камешкам иным, поэтому историк, в отличие от егермейстера А.К.Толстого, обязан не умалчивать, а, напротив, говорить — чтобы никто не поскользнулся и не сломал себе ногу или шею.
Историю знает тот, кто познаёт себя.
Человек живёт вечностью, но живёт в прошлом. Прежде всего, материально. Наши дома, наша еда, наши идеалы, — всё это прошлое. Кто-то подсчитал, что средний француз в полтора раза богаче среднего немца, потому что во Второй Мировой у французов больше сохранилось, в том числе, всякого домашнего скарба. Чем выше по лестнице богатства, тем больше прошлого, и чем больше «модернизма», тем больше прошлого, потому что модернизм есть попытка скинуть груз, отказаться, «освободиться» от наследства. Творчество радо было бы начать с чистого листа — когда уже прошлое вошло в тебя и стало столом, на который можно положить чистый лист.
Событие — зерно, бытие урожай.
Хороший историк, как и хороший физик, даёт ответы, которые ставят новые вопросы.
История это победа над идолопоклонством перед прошлым.
Историк есть идеальная и единственно возможная машина времени. Идеальный историк, конечно.
Человек живёт вечностью, но живёт в прошлом. Прежде всего, материально. Наши дома, наша еда, наши идеалы, — всё это прошлое. Кто-то подсчитал, что средний француз в полтора раза богаче среднего немца, потому что во Второй Мировой у французов больше сохранилось, в том числе, всякого домашнего скарба. Чем выше по лестнице богатства, тем больше прошлого, и чем больше «модернизма», тем больше прошлого, потому что модернизм есть попытка скинуть груз, отказаться, «освободиться» от наследства. Творчество радо было бы начать с чистого листа — когда уже прошлое вошло в тебя и стало столом, на который можно положить чистый лист.
Различия между мышлением о физике и мышлением об истории есть. Но это не означает, что физики и историки люди разных видов, что историк не может выйти замуж за физика и иметь с нею потомство. Узкий специалист подобен, конечно, флюсу, но не надо внушать себе, что ты только лишь узкий специалист. Всякий человек — широк как шаровары Бульбы. Князь, академик и преинтересный православный мыслитель Алексей Ухтомский прославился открытием «психологической доминанты». Психические процессы неравномерны, склонны к флюсам, но специализация лишь доминанта — общий план здания. Здание может быть складом, может быть генштабом, может быть обсерваторией — архитектура разная, но в самых разных зданиях одинаково должны быть и клозеты, и окна, и крыша, и стены, и воздух, и свет, хотя организует их и пользуется ими та самая доминанта по-разному. Никто ещё не переставал пить под предлогом, что он едок.
«История не символ веры и не катехизис, она даёт не правила, а уроки». — Джон Ньюман, 1878. «History is not a creed or a catechism, it gives lessons rather than rules». От себя добавил бы: «История даёт не догматы и не уроки. История даёт по шее». История есть человек, врезавшийся в свою собственную спину.
Геродот — отец истории, хотя описывали прошлое и до него. Почему Геродот, а не Моисей (если согласиться с утверждением, что Моисей сам описал Исход)? Почему история греко-персидских войн, а не многочисленные надписи египтян и тех же персов, повествующие о победах?
Потому что Геродот написал красиво. А красиво Геродот написал, потому что писал свободно, не по заказу. Такова особенность слова. Можно по заказу создать красивую музыку, картину, построить красивое здание, но нельзя по заказу написать красивый текст.
Собака равна своей собачьей жизни, заяц равен заячьей, а человек не равен своей жизни. Человек не проживает жизнь, человек создаёт жизнь. Или не создаёт. Тогда у него остаётся биологическое существование. Человеческая жизнь называется историей. История — это жизнь со смыслом, и смысл всегда в соединении одного со всеми. С ближними и дальними, с современниками и предками, с родными и посторонними, с потомками своими и чужими. Чужие бывают в животной жизни, а в человеческой не бывают. Не жизнь человека есть часть жизни человечества, наоборот. Человечество меньше любого отдельного человека. Человек не остров в архипелаге человечества, человек это творец человечества. Или изготовитель бесчеловечности. Обычно и то, и другое. Примата рожает женщина, человека рождают родители и примкнувшие к ним/приравненные к ним, человечество же рождают люди, не наоборот. Только чтобы родить человечество, надо родиться самому — и тут английское «труд», «лейбор», которое означает и «роды», очень уместно. Муки творчества и труды рождения, самозарождения и повивальных услуг.
Историк противоположен другу. В этом смысле, история есть безусловно наука, а не искусство. Историк скажет о том, о чём друг промолчит — иногда для того, чтобы пощадить слушающего, иногда ради своих интересов. Друг ведь заранее позволяет другу некоторые «вольности» — в том числе, свободу утаивать то, что может причинить боль. Учёный же не боится причинять боль, учёный боится лжи, которая хуже, чем боль.
Отличить историка от неисторика просто. Неисторики — это люди, которые помещают в социальных сетях сообщения о том, что пропал человек, или грядет ужасная катастрофа, если не подписать того-то и того-то, или что нужно всем как один, потому что последний шанс, и потом не сообщает, чем дело кончилось. Нашелся ли человек, произошла ли катастрофа, увенчалось ли успехом «все как один».
Неисториков, конечно, большинство среди людей, поэтому у историков есть возможность заработать.
Ревизионисты, которые пытаются сократить счёт погибшим от Ленина, Гитлера, Сталина, воюя за каждый миллион, за каждую сотню и единицу, словно скупец, проверяющий счёт в ресторане, правы в одном: не надо раздувать счёт. Убит по приказу Ленина один человек — и, как говорят адвокаты в судебных драмах, «спасибо, достаточно». Значит, Ленин уже величайший преступник в истории человечества, и надо принять меры, чтобы такое не повторялось.
А ревизионистов надо бы расстреливать поодиночке, утешая: ну мы же тебя одного расстреливаем, не миллион… Значит, ничего страшного! Какою ревизией меряете, такою и мы тебя обревизионизируем… Надо бы! Но, к счастью, найдётся на каждое сатанинское «надо» божественное «необязательно!».
Пророк глядит истории в глаза, а историк — в ж…пу.
Раньше историки описывали плавание «Титаника», которому важно не наскочить на айсберг. Теперь всё более становится ясно, что писать историю означает описывать жизнь человека, плывущего на айсберге навстречу «Титанику».
Причина реакции, охватившей мир в начале III тысячелетия — отката от гуманизма, космополитизма, демократии — это появление интернета как принципиально высшего уровня коммуникации. Человечество повело себя как жених, сбегающий из-под венца. Мама, роди меня обратно. Ничего, как миленькое вернётся — уж очень сладкое это дело, коммуникация!
Историк это человек, знающий, что нет истории. Нет человечества. Нет культуры. Нет общего, есть лишь единичное. Разруха не старуха с клюкой, а Карл украл кораллы. Есть лишь Вася Пупкин и Василиса Пипкина, они и есть история-шмыстория. 40 000 братьев тычут Василисе в храм Василия Блаженного и говорят: «Уууу! Красотища!!!» Вся культура ей диктует, что это красотища. Василиса равнодушно отворачивается и замирает перед Френсисом перед нашим Бэконом, и ничего с этой дурой не поделаешь. Бэкон становится культурой, хотя с утра был пьяным п...дором. Историк с культурологом может (и должен) лишь описать этот поворот, но не предсказать. Историк с культурологом и сам должен отворачиваться от одного и поворачиваться к другому. Кто убил в себе Василису Пипкину и Васю Пупкина, тот не поймёт их в окружающих.
Беллетрист испытывает на творческий потенциал реальность и поэтому может себе позволить не экспериментировать с языком. Эссеист экспериментирует с языком и не мнёт реальность. Историк должен быть одновременно эссеистом и беллетристом.
