Маркс писал:
«Хотя капиталистический способ производства принуждает к экономии в каждом отдельном предприятии, тем не менее его анархическая система конкуренции вызывает безмерное расточение общественных средств производства и рабочих сил, а также множество функций, в настоящее время неизбежных, но по существу дела излишних».
Маркс, как и Ленин, апостол необходимости. Необходимость у них имеет тысячу имён, из которых главные «планирование», «распределение». Не ты решаешь, за тебя решают. Ради тебя, конечно. К вящему благу твоему.
Необходимость, конечно, существует, но она не касается собственно человеческого измерения бытия. У человека есть нужды — большая, маленькая. Человечность начинается с того, что ребёнка учат не справлять эти нужды — такие безотлагательные! — где попало. Сдерживаться. Человек есть обезьяна, которая противостоит необходимости.
Само деление вещей на нужные и ненужные — тем более, деление людей на нужные и ненужные — есть навязывание миру языка власти. Этот язык уместен во многих случаях — когда человек имеет дело с вещами, причём со своими. Определить, какая книга в твоей библиотеке тебе нужна, а какую выкинуть — долг мыслящего тростника. То же относится к носкам, тапочкам, газетам, пузырькам из-под косметики, счетам в разных социальных сетях и т.д., и т.п.
Деление вещей на нужные и ненужные, когда речь идёт о других людях... Тоже иногда допустимо — как часть диалога. «Тебе очень нужен кадиллак! Купи!» — упрашивает капиталист. Капиталиста можно понять — у него перепроизводство кадиллаков, не продаст сегодня, завтра повесится. Запрещать ему такие речи? Ни в коем случае! Просто не покупать кадиллака. Если он не нужен (не совсем понятно, в какой ситуации кадиллак может быть нужен, но это реплика в сторону, да, пожалуй, и чересчур религиозно-философская).
На чужой роток не накинешь платок — играет человек в «тебе нужно / тебе не нужно» — пусть играет. Чтобы не заигрывался, у меня есть право голосовать — за нужную вещь деньгами, за нужного политика избирательным бюллетенем.
Лишних людей, на самом деле, не бывает вообще. То есть, с одной точки зрения, каждый человек — лишний. С точки зрения обезьяны. Те, кого обычно называют «лишние люди» — полный аналог библейского понятия «пустой человек» — это разные люди, но обычно они просто не на своём месте. Нужен ли аутист? Нужен ли человек в коме? Нет, не нужен. Лишний ли он? Нет, не лишний. Конечно, можно назвать его «нужным для воспитания во мне человечности», но это опасный риторический ход, это поддержание идеи «необходимости», «нужности», «актуальности исследования».
Человека нельзя вмещать в эти категории. Вот почему попытка сделать всех людей «нужными», уничтожить «тунеядцев», «иждивенцев», «эксплуататором», чтобы никакой Бродский не сидел в уголке и не писал стихи, а строчил строчку у мешка в концлагерном бараке, есть попытка очень понятная, но очень ошибочная и агрессивная. Человек не может быть лишним или ненужным, потому что как Бог не имеет причины, начала, так человек не имеет цели, конца. Есть и есть. Человек есть сущий, вполне достаточно. Поэтому не должно быть смертной казни, войн и прочих нехороших излишеств. А ведь атомную бомбу считают необходимой, хотя она самая ненужная вещь на земле! Человеку же, как сказал Уайльд, только лишнее — необходимо, а необходимое — ненужная роскошь. В общем, «блаженны нищие духом». Сикстинская капелла — необходима для функционирования учреждения и в этом смысле античеловечна, как и сюжеты росписи в ней. Но сами росписи — явление человечности как она есть. Плодовый сад необходим — и он потому скотское, а если посадить в нём ненужный никому лилейник, он — человечен.
Свобода есть существование вне категорий «необходимости», «нужности», «актуальности». Всякое иное представление о человечности ведёт прямо в газовую печь — причём другого ведёт, вот в чём подлянка. Чем лечится манипулятивная картина миром, где на человека переносятся категории, которые и для вещей-то имеют очень ограниченный, узкий диапазон смысла? Бесчеловечность лечится человечностью, нужность — избыточностью, необходимость лечится свободой, уважением свободы в другом, — своей-то свободой каждый волен распорядиться как угодно, а чужую не тронь. Как сделать, чтобы не было безработных, голодающих, больных? Надо подумать. Но уж точно — не через подчинение человечества командам каких-то мудрецов, не отдачей свободы своей и других в чужие руки.
Что до капитализма, то он, конечно, не царство Божие. Но все его пороки присущи и прочим экономическим системам, а вот его достоинства — только его. Когда капитализм плодит безработных — так ведь и феодализм тоже это делал! Только капиталист даёт лишним людям помереть с голоду, а феодализм просто их рубит в капусту. Шинкует. Когда капитализм вырождается в империализм — так и аристократы, и рабовладельцы тоже были выродки империалистические. Тут капитализм как бы всё время стремится вернуться в первобытное состояние, «родиться обратно», скукситься. Но на то и человечность в человеке, чтобы капитализм не дремал.